Г. Ч. Гусейнов
ИСТОЛКОВАНИЕ МИФОЛОГИИ
НА РУБЕЖЕ АНТИЧНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ:
ИЗ КНИГИ ЛАТИНСКОГО ГРАММАТИКА V - V I вв.
— 532) родился в глухом северо-африканском городке Телепте в довольно зажиточной семье, позволившей ему получить образование, одним из плодов которого стала книга истолкований античной мифологии. Будучи грамматиком, Фульгеций интересовался словом; занимаясь моральной философией, он предавался размышлениям о мифологии, в которой видел загадку — испытание для христианина..
Для африканского латинского писателя V—VI вв. вся античность могла стать загадкой в значительной мере благодаря тому новому содержанию, какое приобрела для него устойчивая оппозиция Греция — Рим. Для Фульгеция Ппонять, «что думает о чем-либо философия», значит прежде всего снять пестрое греческое прикрытие с простого смысла, Ввыразимого на латинском языке либо как «порядок вещей» (ordo rerumO), либо как «житейская мораль» (hominum vitae moralitas) — подножие подлинной истины, на языке которой говорят с ним Тертуллиан, Иероним или Августин.
Знать греческий язык — это значит для Фульгеция уметь извлечь из-под греческой шелухи латинское ядро. Знать мифологию — значит уметь извлечь из-под греческой поддельности латинскую подлинность, из-под видимости картины — сущность настоящей жизни; а сущность эта имеет двоякое выражение: буквальное (предметное или природное) и моральное. Единственное оправдание мифологии в том, что хотя она и является вздором, однако ж, нет такого вздора, который не был бы полезным испытанием для христианина, и на всякий вымысел есть своя правда.
Вся мифология является, следовательно, инобытием морали и природы и как таковая вполне заслуживает разгадывания и истолкования.
Установка Фульгенция не только определила характер его собственных сочинений, она обусловила и то громадное влияние, какое оказал этот автор на всю средневековую традицию истолкования античности. Скромные литературные достоинства, составившие Фульгенцию у классических филологов славу «придурковатого пошляка» (М. Шанц), не мешали ему, впрочем, прежде (вплоть до X I V в.!) быть одним из главных авторитетов в области мифологии: «фульгенцием» называлось почти всякое мифографическое сочинение, подобно тому как в «донатах» числилась всякая грамматика.
«мавров» («галагетов»), опустошивших процветавший некогда край, отвернувшись от столичной суеты, Фабий учится не поддаваться соблазнам и сетям, расставленным для легковерных, всем этим красивым или страшным историям, на первый взгляд лишенным морального смысла.
Приняв мифологию за некий искусительный комплекс, он борется с его чарами, но в этой борьбе сам становится чародеем, награждая dulce nihilum ( ! ) мифа глубоким содержанием, в духе лучших традиций античной (стоической) аллегорезы. Так миф-басня становится посредником между природой и моралью. Установка на поиск иносказаний привела Фульгенция к созданию того, по удачному определению Μ. Е. Грабарь-Пассек, «литературного гибрида», каким стали его «Три книги мифологий»: желание казаться ученым грамматиком вступало в противоречие с желанием разоблачить самый корень собственной учености.
С первого взгляда на книгу Фульгенция ясно, что образцом был для него «Брак Меркурия и Филологии» Марциана Капеллы и, стало быть, влиятельнейший жанр Менипповой сатуры, представленный в современной Фульгенцию литературе и таким куда более знаменитым сочинением, как «Утешение философией» Боэция. Книга Фульгенция построена как беседа его с Музами: Каллиопа приводит к «нашему Фабию» Уранию, Философию и Сатиру, которым предстоит передать ему «мистический смысл» (sensus mysticus) мифологии. Фигура наставника, признающего превосходство ученика, предоставляет христианскому писателю все возможности для некритического цитирования того суесловия, с которым в другом случае пришлось бы сводить счеты на каждом шагу; Фульгенций же делает это только один раз, отмежевываясь от античной литературной традиции изложения мифов, и прежде всего — от Овидия: «Не мне ловить рогатого прелюбодея, не мне воспевать деву, совращенную дождем обмана, ибо божество по собственному выбору предпочло скотский облик и совратило ту, которой не смогло овладеть силой».
Как сочинение грамматика, книга Фульгенция ориентирована на комментарий и каталог, или те элементы мениппеи, которые остаются после удаления свободной смеси стихов и прозы, минующей каскад разнородных мотивов и тем. Предъявляемое к комментарию требование обосновать свой предмет заставляет Фульгенция подкреплять все истолкования ссылками на авторитеты. Предъявляемое к каталогу требование исчерпать свой предмет заставляет его нанизывать материал на внешний по отношению к фабуле стержень, а именно на список пороков и добродетелей. Стараясь создать у читателя впечатление большой учености, Фульгенций, наряду со ссылками и прямыми цитатами из греческих и римских писателей, знакомство с которыми не удивительно для грамматика, широко пользуется именами авторов и названиями сочинений, упомянутыми в его источниках, но без всякой ссылки на эти источники.
Орнаментальному употреблению имен греческих писателей он научился не только у Марциана Капеллы, но и у тех античных авторов, что дали первые образцы такого скрытого цитирования своих подлинных источников. Особенно бросается в глаза старание нашего мифографа скрыть от читателя обращение к христианским писателям (прежде всего к Тертуллиану) как к источнику первого ряда.
— первым шагом к срыванью «греческой завесы» (Афродита — «от пены», Ахеронт — «безвременный », Пифон — «суеверный», всего 115 в большинстве своем столь же «надежных» этимологии имен)— Фульгенций пользуется и более изысканным приемом извлечения морали для басен-мифов: он помещает мифологический образ, сюжет или мотив в окружение «поверхностной » (античной) и «вскрывающей истину» (библейской) цитат.
Так, в «Басне о суде Париса», объясняя, почему павлин служит атрибутом Юноны, Фульгенций противопоставляет античную цитату (из «Характеров»Феофраста) библейской (Екклезиаст) как бытовой трюизм — жизненной мудрости:
«павлин спереди красуется, постыдно оголяя зад: так стремление к богатству и славе сперва украшает, но в конце концов представляет в наготе (разоблачает)»;
Феофраст: «Думай о последствиях! »
Неизменность роли, которую играют в строении каждой басни античные и библейские цитаты, очевидна при сплошном отборе этимологий и толкований иконографических мотивов; ею усилено впечатление монотонности повествования Фульгенция и, с другой стороны, произвольности в выборе цитируемых «источников». Метод прямых выписок объясняет появление вымышленных имен в списке авторитетов «нового Варрона» (комедиограф Сутрий), и комбинированные ссылки на «Моралии» Платона, и упоминание в качестве литературного источника персонажа из «Метаморфоз» Апулея («лакедемонский сочинитель Диофан»). Где попало вставляя в подтверждение этимологий и морализации имена Пиндара и Дромокрита (вероятно, имеется в виду Демокрит), Гермеса Трисмегиста и Анакреонта, Фульгенций стремится выдержать единство басенной формы.
а) общая морализация (в начале или в конце);
в) этимология главных имен и толкование атрибутов;
г) цитатное подкрепление.
«Мифологий» Фульгенция может скрывать только то обстоятельство, что он, как правило, не ограничивается одной моралью, но предлагает читателю переходить от частной морализации к обобщенной, стремясь при этом соблюсти изоморфность каждой ступени морализации основной сюжетной схеме. Эта техника позволяет считать морализации Фульгенция переходным этапом от античной традиции (Корнут, гомеровские аллегории, физикалистские толкования александрийцев) к четырехступенчатой аллегорезе Священного писания, сложившейся в средние века (исторический, аллегорический, тропологический и анагогический уровни толкования). Самое замечательное в этом переходе — его пародийность как по отношению к минувшему, так и при ретроспективном сопоставлении с последующей традицией.
Вот, например, морализация «Басни Иксиона»:
а) «кто требует большего, чем ему положено, станет ничтожней, чем был»;
б) «Достоинство, притязавшее на Царство, заслужило тучу»;
в) «Иксион обрел скороспелое царство, однако же сразу его потерял»;
«а к колесованию он был приговорен потому, что с каждым поворотом колеса то, что было вершиной, тотчас срывается вниз. Этим, стало быть, хотели показать, что всякий, кто с оружием в руках станет домогаться царства, будет вдруг вознесен и вдруг низвергнут, как колесо, никогда не имеющее постоянной вершины» (11. 14).
В основе наплывающих друг на друга морализации лежит у Фульгенция каталог моральных категорий, добродетелей и пороков аллегорией которых и является вся античная мифология, которая соединяется здесь в новом и чрезвычайно прочном союзе с риторикой. Именно здесь начинается новая жизнь античной мифологической традиции в культуре средневековья.
Фульгенций
«ТРИ КНИГИ МИФОЛОГИЙ» (отрывки)
(Из «Вступления»)
1, в моей книжке не прочитаешь о распутстве, творимом под чужою личиной; нет мне дела до того, кто взобрался на любовницу в лебедином оперении, заставляя деву нести, как наседка, яйца, вместо того чтобы напитать ее утробу детородным семенем 2; не заботят меня и девушки с фонариками, Геро и Психея, о которых поэтическая болтовня распространялась бы, что вот, мол, одна жаловалась на то, что огонь погас, другая — на то, что горел, одна себя погубила тем, что увидала, другая погибла оттого, что не видала3; не пишу я и о девице Арицине, совращенной притворной невинностью, когда Юпитер домогался ее, ибо хотел быть выше, чем был. Я же хочу показать суетность всех этих превращений, не затемняя того, что ясно, новыми превращениями: пусть его старейшина богов жеребятничает по-прежнему, а солнце, оставив свое огненное излучение, предпочитает быть испещренным стариковскими морщинами вместо лучей. Я-то надеюсь найти для всех этих вещей точное воплощение, чтоб, похоронив баснословие лживой Греции, уразуметь, в чем же их мистическая сердцевина.
1. 2. Басня оСатурне.
— сын Поллура 4, супруг Опис, увенчанный старик с серпом в руке; отсеченный у него и брошенный в море мужской член породил Венеру. Послушаем, что думает по этому поводу Философия.
А вот что. Сатурн первым в Италии стал зваться царем; а поскольку он созывал к себе народ для распределения урожая, то стал называться Сатурном, или Насыщающим. А жена его зовется Опис потому, что оказывает помощь ( орет ) страждущим. Сыном же Поллура он зовется из-за полноты силы (а pollendo) или щедрости (а polliicibilitate), которую мы называем человечностью. Вот и Плавт в комедии «Эгшдик» 5 говорит: «Пейте, кутите от пуза (pollucibiliter)! » А с покрытой головой он изображается потому, что все плоды спрятаны в тени оплетшей их листвы. Сыновей же своих он, по преданию, поедает, ибо всякое время поглощает все, что бы ни породило; и серп держит не без умысла: либо потому, что всякое время обращается к своему началу, наподобие изгиба у серпа, либо из-за плодов; и оскопленным его называют потому, что только отторгнутая и ввергнутая во влажное лоно, как в море, плодовитая сила порождает там — Венеру, здесь — сластолюбие. Вот и Аполлофан6 — это как бы «священный Нус» (а Нус по-гречески «смысл») или сеющий Нус, так сказать, божественный всепорождающий разум. От него происходят четверо детей: Юпитер, Юнона, Нептун, Плутон; и сыном Поллура его называют от poli filium — как родителя четырех стихий.
Четвертый сын Сатурна Плутон объявлен покровителем земли. «Плутос» означает по-гречески «богатство», ибо считается, что это он сделал плодородной землю. Считается также, что он обречен на слепоту, ибо вещество земли — самое загадочное из стихий. В руке у него — скипетр: это потому, что за земные просторы сражаются царства.
1. 6. Басня о Трицербере.
У ног его (Плутона.— Г. Г.) помещается пес Трицербер, или Триглав, оттого что взаимная ненависть смертных, которые ведут тяжбу, имеет три ступени, а именно: естественную, обусловленную и случайную. Естественна вражда между собакой и зайцем, волком и овцой, человеком и змеей; ревность же обусловлена любовью, а также и ненавистью; случайно то, что пробуждается в людях под воздействием слов, а в скотине — под действием корма. Цербер (Кербер) означает Креобор, или «пожирающий мясо», и изображается он с тремя головами, обозначающими три возраста — детство, юность и старость, посредством коих смерть приходит на землю.
1. 12. Басня Аполлона.
«аполлон » означает «убивающий», ибо своим жаром он губит растения, иссушая в них все жизненные соки. Аполлона объявляют даже богом прорицаний либо потому, что солнце все тайное выводит на свет, либо оттого, что его оборот многажды и разнообразно выказывает предзнаменования. Солнцем же (sol) он зовется либо оттого, что одинок (solus) либо потому, что день за днем, как заведено (sollte), он подымается и закатывается.
Ему же приписывается четверка коней: либо по причине четырехкратной за один оборот смены времен года, либо потому, что время дня отмеряется по четырем промежуткам. От этого самим коням даны подобающие имена: Эритреи, Актеон, Ламп и Филогей. Эритрей значит по-гречески «багряный», потому что от утреннего порога он подымается обагренным; Актеон — «сияющий»: к черте третьего часа он подступает, блистая все ярче; Ламп же — «палящий », ибо он взбирается на самый гребень дневного круга; а Филогей значит «любящий землю», поскольку к девятому часу, все быстрее скатываясь к западу, он устремляется вниз.
1. 13. Басня о Вороне.
Утверждают, что под защитой Аполлона находится ворон: то ли потому, что он один, противу природы вещей, высиживает потомство в самый разгар лета, о чем у Петрония: «Так, вопреки устоявшейся природе вещей, ворон откладывает яйца, когда уже созрели плоды», либо потому, что, согласно птицегадательным книгам, по Анаксимандру или даже по Пиндару 7, ворон — единственная птица, пользующаяся шестьюдесятью четырьмя значащими звуками.
Но, конечно, подругой Аполлона она объявлена по той причине, что те, кто писали об истолковании сновидений,— Антифон, Филохор, и Артемон, и Серапион из Аскалона 8 ,— обещают в своих книгах, что если у изголовья спящих будет лавр, те увидят вещие сны.
1. 15. Басня о девяти Музах.
Еще при Аполлоне числятся девять Муз, а сам он примыкает к ним десятым, по той, очевидно, причине, что человеческому голосу присущи десять ступеней благозвучия, потому и Аполлонова кифара изображается десятиструнной. Да и закон божий называет псалтырь десятиструнной 9 точно кимвалы, отвечают за соразмерность слов; язык — как плектр, который, меняя кривизну, придает звучность гласным; вогнутость нёба обеспечивает звучание, трубка гортани благодаря округлому язычку открывает доступ воздуху, а легкие, точно воздушный пузырь, возвращают полученное и требуют еще. Вот, стало быть, тебе и девять Муз и значение Аполлона, как объясняют в своих книгах Анаксимандр из Лампсаки 10 и Зенофан11 из Гераклеи; это подтверждают и прочие, такие, как физик Писандр и Евксимен в книге «Богословий».
Мы же утверждаем, что девять Муз — это образы учения и знания, а именно:
— Клио — это первое помышление о науке, ибо κλέος по-гречески значит «слава», откуда гомеровское κλέος οίον άκουσαμβν — «до нас донеслась только слава», и в другом месте πεύθετο γαρ Κύπρονσε μέγα κλέος — «ибо до Кипра долетела великая слава», а ввиду того, что каждый ищет в науке лишь способ умножить себе честь и славу, по этой самой причине Клио названа первой, то есть как само намерение обратиться к науке.
— Евтерпа, как мы по-гречески называем Благоуслаждающую, ибо сперва к науке стремятся, а следом за тем наслаждаются обретенным;
— Мельпомена, или melenpieomene, то есть споспешествующая неустанным размышлениям, ибо первое дело — когда испытываешь желание, второе — когда не можешь без того, чего желаешь, третье — когда предаешься размышлениям о желанном.
Четвертая — Талия, то есть способность, или, если звать ее tithonlia, пускающая ростки, отчего и комик Эпихарм в комедии «Дифил» говорит: λήια μ ή ιδών λψόν τις άρτύ^βι — «не увидевший всходов стряпает голод».
— Полимния, то есть polymnemen, что значит многопомнящая, ибо за способностью по необходимости следует память;
шестая — Эрато, то есть euronchomoeon, которую мы по-латыни называем «отыскивающей сходство», ибо после знания и памяти по необходимости следует отыскать нечто подобное себе самому.
— Терпсихора, то есть находящая усладу в поучениях, почему и Гермес в книге Опимандра 12 говорит: έκ κόρου τροφής ή έκ κουφού αώματος, то есть «после кормилицы или после пустого тела», что означает: обнаружив нечто, тебе следует еще разобраться и рассудить о том, что именно ты нашел.
— Урания, или небесная,— рассудивши, выбери, что сказать, а от чего отплеваться, ибо уметь выбрать полезное и отшвырнуть негодное,— это небесный дар.
Девятая — Каллиопа, или велеречивая, почему и Гомер говорит: θέας οπα φωνησάσης, то есть «глас вскричавшей богини» 13.
Итак, порядок будет такой: во-первых, испытать желание к учению; во-вторых, насладиться тем, чего желаешь; в-третьих, отдаться тому, чем насладился; в-четвертых, овладеть тем, чему отдаешься; в-пятых, помнить, чем овладел; в-шестых, найти в себе самом подобие тому, что запомнил; в-седьмых, оценить то, что нашел; в-восьмых, отобрать то, что оценил; в-девятых, показать то, что отобрал, во всем его совершенстве.
потому, что, распуская свои лучи, он рассекает всякий туман сомнения, почему и говорят, что стрелами он покончил с Пифоном: pithos по-гречески значит «легковерие». А поскольку всякие заблуждения изгоняются, точно змеи, попавшие на яркий свет, то и говорят, что он убил Пифона,
Примечания.
1 Имеется в виду гибель Адониса.
2 Зевс, в образе лебедя совративший Леду.
«Басни» о Геро и Леандре (погасший фонарь Геро стал причиной гибели Леандра) и об Амуре и Психее (пылающая над спящим Амуром лампа Психеи стала виновницей ее напастей) истолкованы Фульгенцием в II 1. 4 и II 1. 6 «Мифологий».
4 Поллур — греческий Уран.
5 Цитата взята из комедии «Привидение» (22).
6 Ссылка на Аполлофана позаимствована у Тертуллиана («О душе», 14).
«Птицегадательные» книги ни за Анаксимандром, ни за Пиндаром не числятся.
«О душе», 46).
9 Псалтирь 32 : 2.
10 Анаксимандр был упомянут в 1. 13.
«О душе» (43).
12 Имеется в виду трактат «Поймандр» («Пастырь мужей»), приписываемый легендарному Гермесу Трисмегисту; несмотря на невразумительное цитирование, связанное, вероятно, с ошибками переписчиков, Фульгенций мог знать герметические тексты и, в частности, трактат «Поймандр», построенный как диалог Гермеса Трисмегиста с выступающим под именем Поймандра Божественным Разумом; своеобразные следы знакомства Фульгенция с герметической традицией заметны и в других местах книги «Мифологий ».
— из «Илиады» (II 486; XI 21; II 182).
Перевод выполнен по изданию: Fabii Planciadis Fulgentii ореra // Ed. R. Helm. Lipsiae, 1898.