АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
И ОБЩИННО-РОДОВАЯ ФОРМАЦИЯ
1. Традиционные предрассудки.
Казалось бы, такое понятие, как «античность», представляет собой нечто определенное и цельное. Но эта определенность обычно ограничивается только территориальными или хронологическими данными и всегда бывает очень трудно добиться ответа на вопрос, что же такое античность.
а) Вошло в обычай, особенно в популярных изданиях, ограничиваться изложением философии от Фалеса и до Аристотеля. Правда, этот период иной раз носит название «античная классика». Но эта классика охватывает всего два столетия ( V I — I V вв. до н. э. ) , в то время как вся античная философия занимает не 200, а по крайней мере 1200 лет. Последние античные философы доживали свой век еще в VI столетии н. э.
Иной раз это мотивируется тем, что первые два века, именуемые классикой, есть расцвет античной философии когда создавалось все самое значительное. Получается так, что сразу начался расцвет, а потом в течение целого тысячелетия был только упадок античной философии.
Бороться с таким предрассудком очень сложно. Трудно доказать, что начальный период античной философии — натурфилософия VI—V вв.— является только примитивом в сравнении с последующим тысячелетием, что Платон и Аристотель только заложили фундамент для последующего философского развития и что субъективизм последнего тысячелетия создал небывалые формы тончайшего философского развития, представленные к тому же огромным литературным наследием. От всей досократов- ской философии не осталось ни одного цельного трактата, в то время как последние века античности изобилуют множеством разнообразных трактатов, составляющих в общей сложности несколько тысяч страниц современного печатного текста.
Такой вековой предрассудок в оценке античной философии создался, конечно, не случайно. Начиная с эпохи Возрождения послеклассический эллинизм разрабатывался гораздо меньше, а последние века античной философии и вообще признавались насквозь религиозными, насквозь магическими и упадочными и потому часто не удостаивались внимания историков. Последняя по времени античная философская школа, а именно неоплатонизм, почти не разрабатывалась вплоть до XX в. и была представлена до XX в. разве только в виде отдельных и дробных исследований.
Эту постоянную тенденцию — сводить античную философию только к периоду до Аристотеля включительно — необходимо преодолеть. Историк должен учитывать всю фактическую действительность независимо от своих личных вкусов и интересов и учитывать решительно все ее исторические периоды.
б) Имеется еще и другой предрассудок, бороться с которым тоже весьма трудно. О философии часто думают, что это есть какая-то такая наука, которая не имеет ничего общего с другими науками. Думают, что философию нужно изучать в ее чистом виде, в отрыве от прочих наук и искусств, в отрыве от общественной и политической обстановки, в отрыве от техники и быта. То, что философия имеет свой собственный предмет, это для нас ясно. Но почему же этот самостоятельный предмет должен изучаться в отрыве от всего исторического процесса и почему этот самостоятельный философский предмет должен сводиться на независимую ни от чего логику?
Иной раз историк культуры рассказывает об общественно-политических взглядах того или иного философа, а потом излагает его философскую теорию; при этом, какая связь между тем и другим,— остается неизвестным. Подчас излагается одна теоретическая философия, а каково было ее общественно-политическое значение,— об этом не говорится ни слова. Гераклит иной раз трактуется как представитель античного рабовладения. Но что рабовладельческого в гераклитовском первоогне или в его логосе?
Платона часто объявляют общественно-политическим реакционером. Но что реакционного в диалектике одного и иного в диалоге «Парменид»,— догадывайтесь сами.
Из всех математических наук наибольшей философской разработке подвергалась в античности геометрия. А почему? На этот вопрос можно услышать поразительный ответ: математика, говорят, есть наука, не имеющая никакого отношения к общественно-политическому развитию. Но согласиться с таким ответом мы не можем.
Таблица умножения действительно не имеет никакого отношения к тем вещам и событиям, которые измеряются этой таблицей умножения. Но невозможно допустить, чтобы те или другие математические методы появлялись в истории без всякой связи с общим историческим развитием. И современная наука уже давно умеет найти объяснение примату геометрии в глубочайших основах античной культуры; так и появление теории бесконечно малых в XVII в. связано с выдвижением человеческого субъекта и с соответствующими теориями бесконечного прогресса,— это сейчас начинают понимать уже многие. Поэтому необходимо твердо и решительно формулировать своеобразие предмета философии, с полной невозможностью сводить его на что-нибудь иное, и прочнейшим образом связывать философию со всеми слоями исторического процесса и находить в ней своеобразное отражение и всех других достижений данной культуры.
Без точной увязки философии с общим культурным развитием невозможна научная история философии. Ведь философия всегда есть некоего рода жизненная сила. А в таком отрыве от всех слоев культуры, который мы часто наблюдаем и в изложениях и даже в исследованиях, философия превращается в бессильную и безжизненную абстракцию.
в) В трудах многих исследователей отсутствуют описания надежных связей античной философии с общественно- историческими формациями. Марксистско-ленинская методология дает все необходимые предпосылки для установления философских и социально-исторических связей. К сожалению, однако, изложение этого вопроса очень часто сводится у нас к цитированию основоположников марксизма-ленинизма без решительного и надежного использования их мыслей. Собственно говоря, это все тот же вопрос об общекультурных связях истории философии, который мы сейчас только что поставили.
Исследователь должен иметь в виду не только особенности исторических периодов, и не только периодов общественно- политического развития. Речь у нас должна идти о социально-исторических сторонах человеческого развития и, в частности, о сторонах социально-экономических.
Мы не будем здесь тратить время на принципы, которые и без нас давно установлены. То, что общественно- экономическая формация лежит или, вернее, должна лежать в основе всех историко-культурных явлений,— это ясно, также и то, что типы культурного развития не сводимы к их общественно-исторической основе,— это тоже ясно. Но часто остается совершенно невыясненным, каким же именно способом общественно-экономическая основа связана с бесконечно разнообразными областями культурного развития. А ведь без разрешения этого вопроса рушится и вообще все наше представление об истории античной философии в целом.
Мало ограничиваться только простым указанием на эту общественно-историческую связь. Давно наступил момент формулировать и само существо этой связи.
В дальнейшем мы даем попытку установления сущности этой общественно-исторической связи и связи прежде всего в социально-историческом смысле. Нужно думать, что только после достаточно ясной социально-исторической характеристики античной философии мы действительно сможем понять ее историю как нерушимую цельность. Ведь совершенство человеческого познания заключается в четком разграничении вещей, в четком представлении структуры каждой отдельной вещи и в понимании изучаемой нами области вещей как некоего рода единораздельной цельности.
История античной философии как единораздельная цельность есть не только учет решительно всех периодов ее развития и не только учет связи философии с другими слоями исторического процесса, но также и решение задачи о социально-исторической сущности всей истории античной философии. Только тогда античная философия, несмотря на свою 1200-летнюю протяженность, предстанет перед нами как цельный лик, как единораздельная, живая и целостная историческая структура.
Начнем с обзора социально-исторических основ истории античной философии.
анализируемых переплетений.
2. Общинно-родовая формация. Общий
очерк.
а) Эта хронологически весьма ранняя формация предполагает примат ближайших родственных отношений. А так как ближайшие родственные отношения являются здесь чем-то максимально понятным, всегда обязательным и неопровержимым, то и воззрения на природу и на весь мир сводятся, в основном, к выдвижению на первый план родственных отношений. Весь мир представляет собой в те времена универсальную родовую общину. А это значит, что основной идеологией общинно-родовой формации является мифология. Об этом и трактуется у нас специально в своем месте 1.
б) Во времена общинно-родовой формации человеческое мышление в основном является мифологией,— это как будто является истиной общепризнанной. Но в настоящей нашей работе мы хотим понять историю античной философии как целое. А с этой точки зрения то, что обычно говорится о происхождении античной мифологии, весьма малоудовлетворительно. Ведь недостаточно засвидетельствовать тот простой факт, что в первобытные времена человек мыслит мифологически. Важно установить, почему же именно так он мыслит.
Обычно говорится, что мифологией человек хотел объяснить природу. Однако весьма трудно допустить такую логическую последовательность первобытного мышления, чтобы последовательно и систематически одни факты объяснять другими фактами. И потом, что же это за объяснение, если говорится, что солнце — это какой-то очень большой человек, который разъезжает на огненной колеснице, запряженной огненными конями, и разъезжает регулярно по всему небу? Ведь это значило бы объяснять одно непонятное явление другим еще менее понятным явлением.
И вообще, всякое объяснение есть специального рода логический процесс. Но был ли первобытный человек способен на такого рода абстрактно-логические умозаключения? Ограничивать такое универсальное явление, как мифология, только определенным типом мышления — это значит находиться в плену очень дурного и чересчур абстрактного идеализма.
На самом деле мифология если и служит целям мыслительного обобщения, то это, конечно, отнюдь не в первобытные, а уже в последующие века человеческого развития.
Наделение природы человеческими образами — это вначале вовсе не результат мыслительного объяснения, но результат того, что в те времена человек вообще не может мыслить вне своих общинно-родовых отношений. Вся его социально-экономическая и вообще социально- историческая жизнь только и базируется на этой безусловной понятности и всеобщности родственных и вообще родовых связей. То, что вся природа мыслилась как общинно- родовая формация, т. е. как мифология,— это не было результатом развития абстрактного мышления.
Это было просто результатом родовых отношений, без которых вообще ничто на свете в те времена не мыслилось. И можно только пожалеть, что в исторической науке, изучающей мифологию, так мало обращается внимания на общинно-родовую основу античной мифологии. Но если признать, что общинно-родовые отношения вообще никогда не умирали в течение всей античности (да еще большой вопрос, может ли вообще человек избавиться решительно от всяких общинно-родовых интуиции), то при таком положении дела становится весьма понятным многое в античности, что обычно констатируется как факт, но для чего не дается ровно никаких социально- исторических объяснений.
в) Откуда же такая сила античности, что она неизменно воскресает и превозносится в течение целых веков? А это происходит только потому, что человеку, при всех успехах его цивилизации и при любом торжестве рассудочных построений, очень трудно забыть, что у него есть родители и дети, что в течение всей своей жизни он по рукам и ногам связан родственными отношениями и что родство это отнюдь не есть случайное явление, а нечто в человеческой, да и во всей природной жизни весьма глубокое и неискоренимое.
В века интенсивного развития человеческого интеллекта не следует забывать, что человек все же связан с обыкновенными, чисто материальными вещами, что эти вещи имеют свою собственную физиономию, что эти вещи движутся, а если они мыслятся как живые, то они также и движутся сами собой, т. е. что они часто самодвижны, что каждая вещь не сводится на свои свойства, которые могут принадлежать и другим вещам, но каждая вещь имеет еще и носителя всех своих свойств, на них не сводимого, и что в конце концов также и весь мир в своем предельном обобщении есть тоже такая же вещь материальная, чувственная, не сводимая на свои отдельные проявления и в то же самое время живая, самодвижная и одушевленная.
Но позвольте, ведь это же и есть не что иное, как античное мировоззрение; и очевидный метод такого мировоззрения — это есть, попросту говоря, не что иное, как перенос вполне земных и родственных отношений на всю природу. Поэтому мы, живущие в период крайнего развития рассудочной цивилизации, не должны удивляться тому, что античные люди пределом всякой истины и красоты считали космос, космос материальный, физический, чувственный, одушевленный и вечно подвижный. Видимый космос был не чем иным, как просто звездным небом. Мы не будем удивляться тому, что в основе такого космоса полагались идеи, и это не только у идеалистов, но и у материалиста Демокрита, тоже называвшего свои атомы идеями. Ведь это греческое слово «идея» (того же корня, что латинское video или русское «видеть») только и обозначало «то, что видно», все равно — глазами или умом.
Мы не будем удивляться и тому, что этот физический космос назывался богом. Ведь кроме существования такого физического космоса в те времена вообще ничего не признавалось; а это значит, что космос ни от чего другого и не зависел, раз ничего другого не было. Космос зависел только от самого же себя, был сам для себя основой, сам себя создавал и сам собою управлял, тем самым создавал и все, что внутри него, и вечно управлял тем, чем он сам фактически являлся. Такой космос был для тех времен божеством и притом божеством окончательным и абсолютным. А те отдельные боги, о которых говорила мифология, были только принципами отдельных сторон все той же чувственно-материальной и единственно возможной действительности космоса.
Вот почему античность никогда не могла расстаться со своими богами и вот почему мифология всегда играла в ней огромную роль, настолько огромную и гениальную, что этих античных богов образованные люди не могут забыть в течение двух, а точнее сказать, трех тысячелетий. Понимание мифологии, конечно, часто менялось. Она трактовалась и художественно, и научно, и аллегорически или символически, и философски, и исторически, и коллекционерски. Но забыть об Аполлоне, Афине, Юпитере, Марсе, Диане, Вакхе не может культурное человечество и до последнего времени. А ведь все это уходит своими корнями в общинно-родовую формацию.
г) В конце концов, необходимо отметить еще и то, что столь обычное для философии разделение идеи и материи целиком и полностью отпадает для античной мифологии.
Это разделение будет трактоваться после перехода общинно-родовой формации к другим ступеням социально-исторического развития. Но сама мифология, мифология в чистом виде, мифология буквальная и субстанциальная (а не переносная) совершенно лишена противоположения идеи и материи. Если считать идею вещи ее смыслом или ее назначением, то, конечно, идея вещи и сама вещь будут различны. Но дело в том, что в период общинно-родовой формации совершенно нет и не может быть логического различия между идеей вещи и самой вещью. Вещь, конечно, и в те времена определяется по происхождению своей идеей, а идея своим осмыслением вещей тоже порождает собой вещь. Но все дело в том и заключается, что во времена этой формации всякий род так буквально и понимается как именно род и все порождающее так буквально и понимается как таковое, и то же самое надо сказать и о порождаемом. Поэтому общее в ту эпоху есть родители, т. е. отец и мать; а порождение так и трактуется в виде сыновей и дочерей, внуков, правнуков и вообще потомства.
Вот почему мы не будем удивляться, когда Платон называет идею отцом, а материю матерью и когда он возникшую из соединения идеи и материи вещь называет сыном идеи и материи. В своем «Тимее» (41 а, 50 cd) он буквально так и трактует построяемый космос как сына божия, поскольку для оформленного космоса требуется материя, но также и форма этой материи, ее идея.
Наши комментаторы и историки обычно проходят молчанием такого рода суждения античных философов. Это ложная позиция историка. Любой курьез нужно уметь объяснить исторически. Мы должны объяснить этот курьез идеи-отца, материи-матери и порожденной вещи как реального потомства их реального брака. А так как подлинным объяснением для нас может быть только объяснение социально-историческое, то вот вам все объяснение: это есть у Платона рудимент общинной идеологии.
Социально- историческое объяснение античного платонизма очень сложно, как мы пытались показать в своем месте 2, и оно отнюдь не сводится только на одни общинно-родовые пережитки. Но указанное нами суждение Платона несомненно уходит своими корнями в общинно-родовую формацию.
д) Между прочим, от общинно-родовой неразличимости идеи вещи и самой вещи зависит еще одна замечательная особенность истории античной философии, если понимать эту историю как нечто целое. Если идея вещи, а это есть смысловая сущность вещи,— и сама материальная вещь неразличимы, то значит, что во всякой вещи мы сразу и притом чисто материально видим и ее идею, и ее материю, ее внутреннюю жизнь и ее внешнее проявление.
Такое единство сущности и явления есть выражение вещи. А выражение вещи как раз и есть то, чем занимается эстетика. Ведь во всякой картине мы видим и ту внутреннюю жизнь, которая на ней изображена, и те цвета и формы, которые привлекаются здесь для изображения внутренней жизни. Мы видим в картине не внутреннее только и не внешнее только, но и то и другое сразу и одновременно, взятое в своей полной неразделимости. Различимостью того и другого занимается наука эстетики. Но само эстетическое восприятие не занимается этим различением, которое могло бы только отвести его в сторону.
уже отошедшая от абсолютизма общинно-родовой формации и перешедшая от буквальной мифологии к рефлексии над нею, только и будет заниматься в конце концов одним вопросом, а именно — вопросом о соотношении идеи и материи.
При этом всегда будет заметно более или менее близкое значение и античной философской идеи и античной философской материи. Это следствие далеко не всегда очевидного, но всегда удивительным образом интенсивного значения общинно-родовой формации.
3. Примерный систематический обзор
философских результатов общинно -родовой формации.
Об этих результатах обычно говорится мало и скупо и уже тем более не говорится систематически. Однако нам представляется, что история античной философии в настоящее время достаточно изучена для построения этих результатов в систематической форме. Поскольку надстроечное влияние общинно-родовой формации почти совсем не продумывается и не излагается, постольку систематический анализ этого влияния в настоящий момент может быть, конечно, только предварительным и примерным. Мы сейчас попробуем дать эту систему именно в примерном виде вовсе не с целью получить окончательные выводы, но с единственной целью только поставить вопрос и наметить пути его возможного решения.
И в широкой публике, и в учебниках, и даже в самой науке об античности часто употребляются некоторого рода общие фразы, которые, в конце концов, отражают античную действительность, несмотря на свою банальность, но которые все-таки весьма далеки от необходимого здесь историко-критического понимания предмета. Мы, например, часто утверждаем, что античный человек близок к природе, а вот человек нового и новейшего времени, дескать, далеко ушел от природы. Вообще говоря, это звучит вполне правильно. Но что такое природа, имеющая такое значение для античности,— обычно остается без разъяснения. Часто пишут, что античные боги есть результат обожествления природных явлений. Но что такое эти природные явления,— тоже не говорится.
А ведь такого рода суждение, несомненно, имеет в виду не просто природу как таковую, но и природного человека, поскольку античные боги действительно отличаются чисто человеческими чертами. И затем, как понимать это «обожествление»? Определять богов через обожествление значит определять одно неизвестное при помощи другого неизвестного. Тут явно логическая ошибка idem per idem, когда одно определяется не чем-нибудь другим, но путем повторения свойств его же самого.
Поскольку, однако, природа в античности все же на первом плане, в отличие от средневековья и нового времени, постольку и мы все же должны будем исходить из понятия природы, но только с намерением относиться к этому термину более критически.
а) Общинно-родовая формация знает вполне земного человека и коллектив людей, связанных родственными отношениями. Это значит, что то мышление, которое возникает в дальнейшем на основе такой формации, будет иметь своим предметом
1) материальную, т. е. пространственно- временную вещь,
2) живую,
3) одушевленную и
4) мыслящую и мыслимою, но только в пределах родовых отношений.
Назовем эту особенность первобытно-коллективистического мышления, о которой мы сейчас сказали, общим термином соматизм (от греческого слова söma, что значит «тело»). Живое и одушевленное тело человека, мыслящего на основании, при помощи и в целях общинно- родового коллектива,— вот основной предмет античного мышления, поскольку и насколько оно находилось под влиянием общинно-родовой формации. Наличие такого рода мышления можно наблюдать в античной философии (правда, в самой разнообразной и противоречивой форме) с самого ее начала и до самого конца. Но такого рода соматизм есть только первый пункт нашего исследования.
б) В самом деле, если перед нами действительно подлинная вещь, которую мы воспринимаем внешними органами чувств, то она не может являться в каком-то глобальном и нерасчлененном виде. Отсюда еще две ярких особенности античного мышления. Оно очень любит различать, отмежевывать, расчленять и противопоставлять. Когда в дальнейшем, в период рабовладельческой формации античный ум начнет действительно дифференцированно мыслить, мы часто будем свидетелями какой-то, прямо можно сказать, схоластической страсти к спорам, ко всякого рода расчленениям и уточнениям и к такого рода «спорчивости», которая каждую минуту готова перейти в нечто самодовлеющее. Даже величественный Платон — и тот любил поспорить и мастерски изобразил для нас эту стихию спора в античности. Аристотель в своей «Метафизике » пишет целую книгу, посвященную изображению терминов с разными значениями, т. е. дает буквально самый настоящий философский словарь. О том, что греки и римляне были создателями всей мировой риторики, об этом и говорить нечего.
Однако вся эта страсть расчленять и противопоставлять существует в античности рядом с такой же страстью объединять расчлененное, сливать в одно нераздельное целое и буквально барахтаться во всех подобного рода типах становления, нерасчлененного и сплошного изменения, во всякого рода непрерывности и, как мы теперь сказали бы, континуальности.
Отсюда к числу основных особенностей античного мышления, связанного с первобытно-коллективистскими интуициями, нужно отнести еще
5) дискретность и континуальность.
Ведь лишь в архаической мифологии все не только отличается от всего, но все и переходит во все, все превращается во все. И так как первобытный человек плохо различает субстанцию вещи и ее свойства, а свойства вещи всегда меняются и переходят одно в другое, то и субстанции вещей для такого мышления тоже всегда способны переходить одна в другую. Другими словами, здесь признается всеобщее оборотничество, всеобщая способность любой вещи переходить в любую другую вещь.
Сказать, что в процессах изменения вещей вовсе не сама вещь переходит в другую, а только меняются свойства вещей,— это уже значит различать субстанцию вещи, которая всегда одна и та же, и свойства вещи, которые могут сколько угодно меняться и быть разными. Однако ясно, что при таком глобальном подходе к человеку, когда все люди трактуются лишь с точки зрения их родства, везде и одинаково им присущего, ни в каком случае не может устанавливаться различие между субстанцией вещи (или человека) и ее внешними свойствами. Но тогда необходимым образом возникает ощущение и всей природы с точки зрения полного превращения каждой из составляющих ее вещей в каждую другую вещь. А это есть оборотничество.
Поэтому не будем удивляться и тому, что в дальнейшем будут проповедоваться такие элементы (земля, вода, воздух, огонь, эфир), которые переходят один в другой, или когда у предметов будет проповедоваться такой идеальный мир, который совершенно континуальным образом эманирует в мир вещественный и отсюда обратно восходит к своему идеальному началу. Все подобного рода учения есть не что иное, как теория всеобщего оборотничества, переведенная на язык рассудочных понятий.
в) Здесь, однако, следует сделать одно существенное добавление, которое непосредственно вытекает из погружения вещей во всеобщую дискретность и во всеобщую континуальность.
Именно — если эта дискретность и эта континуальность непрерывно и обязательно существуют везде и всегда, то, очевидно, они существуют также и в каждой отдельной вещи. Каждая вещь и отделена от других вещей, представляя собою в этом случае нечто единое и нераздельное, и в то же самое время есть нечто континуальное, т. е. единство свершается в ней самой по-разному в отдельных ее моментах. Каждая такая вещь есть, таким образом, нечто целое, которое, будучи единым и нераздельным, все же присутствует во всех своих частях, хотя и присутствует в них везде по-разному.
физиономию. Ведь под физиономией вещи обычно и понимают ее единораздельную цельность, т. е. ее организм, данный вполне непосредственно и чувственно-осязаемо.
рисунком, есть, очевидно, телесное изваяние, т. е. произведение скульптуры. И, следовательно, указанная у нас выше противоположность дискретности и континуальности есть только начало характеристики живой и природной вещи как изобразительно данной. Такая вещь необходимым образом еще и
6) скульптурна.
Если первые четыре из указанных нами выше существенных признаков общинно-родовым образом воспринимаемой вещи можно характеризовать как I. соматизм, то пятый и шестой признаки, очевидно, можно формулировать как , сначала в виде составляющих его принципов дискретности и континуальности (5), а потом, вследствие телесной субстанциальности этих признаков, и в виде скульптурного их результата для каждой отдельной вещи (6).
г) Мы ведь уже сказали, что в те времена решительно вся природа и решительно весь космос трактуются как универсальная общинно-родовая формация, в которой существуют не просто вещи, но обязательно родители и дети, деды и внуки, предки и потомки. Но это значит, что мы должны формулировать также еще и соотношение отдельно фиксируемых вещей, входящих в космос, и самого этого космоса, взятого в целом. И тут уже будет мало только категорий дискретности и континуальной текучести. Ведь все эти процессы должны теперь рассматриваться нами не просто в чистом виде, но уже как целенаправленные, а именно — как направленные к тому, чтобы из них образовался космос в целом.
Здесь сразу же становится видным то, что телесная текучесть дискретных моментов нагружается космологическим содержанием, но, конечно, таким, которое все же не выходит за пределы материально-чувственной текучести. Наивысшая цель и предельное обобщение всех отдельных внутрикосмических процессов не может быть вне этих процессов. Будучи наивысшей целью и предельным обобщением материально-текучих вещей, космос уже по этому самому не может быть чем-нибудь невещественным, нематериальным, сверхчувственным.
Поэтому континуально-дискретное становление вещей, создающее в своем пределе космос, является уже не просто абстрактно-мыслимым становлением. Такое становление в каждой своей точке уже содержит свою будущую цель. И поэтому мы должны говорить здесь о самостоятельности такого становления (если оно действительно смысловым образом нагружено); и мы здесь предложили бы поздний античный термин
«становление», и ergon, что значит «дело», «осмысленное свершение»).
А так как подобного рода реально-смысловая нагрузка этого становления заключается в его целевой направленности для возникновения космоса, то, очевидно, в целях достижения последней ясности мы должны здесь фиксировать еще и
8) телесиургию (это тоже термин поздней античной философии, состоящий из двух слов — telos, «цель» и опять-таки ergon). И, поскольку имеется в виду образование чувственно-материального космоса, то здесь нельзя обойтись и без общего термина «космологизм».
Наряду с указанными у нас выше общими категориями соматизмаи физиономизмаздесь, очевидно, возникает III. группа предельно обобщенный соматизм, или как соматизм космологический.
д) Итак, мы сказали, что такое вещи и природа в их общинно-родовом понимании и также — что такое рисунок каждой отдельной вещи, ее физиономия и что такое возникающий отсюда чувственно-материальный космос в целом. Ясно, что у нас остается неформулированной IV. внутренняя жизнь этого первобытного космоса. Думается, нет никаких оснований доказывать ту банальную истину, что первобытный коллектив имеет самодовлеющее значение и что отдельные члены этого коллектива только весьма относительно и условно могут быть выделяемы из родовой общины, порождением которой они являются.
наконец, он же является и единственным распределителем, продуктов труда своих членов.
Все это можно перенести на космос в целом. Он тоже мыслится происходящим исключительно из родовых отношений. А так как в те времена решительно все вещественно, то именно Земля трактуется как мать всего существующего, как мать всех богов и людей. Она порождает из себя прежде всего Небо-Урана, потом вступает с ним в брак, и от этого брака постепенно возникают боги и люди. Эти боги и люди есть только результат обобщенного представления тех или иных сторон космически-материальной действительности. Все, таким образом, рождается землей, и все, таким образом, возвращается в ту же землю. В античности не боги создают мир, но мир создает богов, и, как это можно сказать ярче,— именно земля создает всех богов и людей. В общинно-родовом сознании именно земля есть мать всего, и притом не в каком- нибудь поэтическом или переносном смысле, а вполне субстанциально, т. е. буквально.
Ясно прежде всего то, что вне родовой общины здесь ничего не мыслится, что она обнимает собою решительно все и что это все существует и само по себе и во всех своих проявлениях. Если мы хотя бы на краткое время представим себе в раздельно-понятийном виде тогдашнее понимание общекосмической структуры, то нам придется употребить позднейший философский термин «всеединство ». Родовая община безраздельно существует везде и всем управляет, так что каждый член этой общины есть он сам и в то же время он есть не что иное, как одно из проявлений общего родового коллектива. Для тогдашней космической структуры существенны категории:
9) всеединство родовых отношений;
—«истечение», «излучение», «исхождение»);
11) «возвращение» всего появившегося из космической родовой общины к ней же самой в силу указанного принципа всеединства (это тоже позднейший философский термин, греческое epistrophe, или латинское reversio);
12) вечное возвращение, поскольку космос, будучи живым организмом, вечно нарождается, вечно расцветает, вечно распадается, вечно погибает — и так до бесконечности, что видно уже на вечной смене времен года, на жизни отдельных членов и поколений в родовой общине и что интуитивно мыслится в те времена вообще обо всем существующем. Частным случаем такого всеобщего циклизма является даже и структура космоса, который состоит из звездного неба, земли посредине и такого же полушария под землей: это —
13) шаровидность космоса. Интуиция шара и круга пронизывает решительно всю античность, так что совершенной формой движения является не прямолинейное движение, но обязательно круговое.
е) Скептики могут сказать: позвольте, да ведь это же вовсе не первобытный коллективизм, а очень развитая диалектика становления в позднейших, уже чисто философских формах идеализма или материализма. Совершенно правильно, это самая настоящая диалектика.
Во-вторых, здесь действует не просто интуиция вообще, но именно чувственная, материальная, вещественная интуиция.
И, в-третьих, это и не просто вещественная диалектика, но еще и диалектика бесконечно расширенных общинно-родовых отношений.
Подчеркнем, что все позднейшие теории циклического всеединства коренятся именно тут, подготовленные и непосредственно пережитые человеческим сознанием еще на общинно-родовой стадии развития. Нечего и говорить о том, что все эти категории циклического всеединства были даны тогда только в своей полной неразличимости. Однако неразличимость двух или нескольких моментов еще не есть их объективное отсутствие. И здесь чрезвычайно любопытно то, что возникшая уже за пределами общинно-родовой формации философия тщательнейшим образом охраняет эту всеобщую неразличимость.
ж) Но тут нам остается формулировать еще одну особенность общинно-родового сознания, которая вытекает из того, что родовая община не знает ничего, кроме себя, что она сама себя создает и сама собою управляет: это — чувственно-материального космоса как предельного обобщения общинно-родовой жизни. Казалось бы, раз все состоит из отдельных вещей,— все и есть нечто такое, что вообще во всех смыслах различимо. А вот оказывается, это вовсе не так. Ведь родовая община обязательно охватывает собою и все те члены, из которых она состоит. В этом смысле она вполне неразличимо присутствует решительно во всем. Вот в чем разгадка упорного и неуничтожимого античного стремления формулировать сверхразличимое единство. И это есть в своей основе тоже не что иное, как признание самодовлеющего и вездесущего принципа родовых отношений в период первобытного коллективизма: это —
14) сверхрефлективный характер первобытных представлений о космосе.
И, наконец, сверхрефлективный характер первобытного мышления, конечно, не может оставаться без своей конкретизации. Но тут могла быть только такая конкретизация и такое различение неразличимого, какое еще не обладает чисто мыслительными и рассудочно формулированными понятиями. И поскольку исходное различение, на котором базируется философская мысль, есть различение того, что есть, и того, чем оно является, т. е. различение идеи и материи, то первобытное сознание и обладает такими различными моментами, которые различаются целостно, но отнюдь не с точки зрения наличия в них противоположности идеи и материи. И такая форма различия, в которой еще нет противопоставления идеи и материи, есть
15) мифология. Каждый живой представитель родовой общины, взятый в своем пределе, и есть не что иное, как миф.
сама родовая община тоже одинакова и материальна, будучи системой родовых отношений, и идеальна, поскольку она основана сама на себе, а не на чем-нибудь другом. И все реальные факты исторической действительности в этом отношении только и говорят об одном: миф одинаково и материален, и идеален.
Потому-то в последующие времена он будет казаться фантастикой и чудом. Ведь все идеальное дано в нем вещественно, субстанциально, целиком материально и целиком зримо физическим зрением. Поэтому в дальнейшем, когда в мифе разрушится это субстанциальное тождество идеального и материального, он будет пониматься только относительно, условно и переносно. Само это противоположение идеи и материи есть уже результат гибели мифологии.
Эти две особенности общинно-родового космоса, т. е. его сверхрефлективность и, с другой стороны, его мифологичность, являются, по-видимому, завершительной характеристикой всех первобытных космических представлений вообще, включая не просто представление о космосе в целом, но и его внутреннюю жизнь. Мифы — это внутренняя жизнь чувственно-материального космоса в его общинно-родовом понимании. И самое главное, здесь перед нами не только внешняя и не только внутренняя жизнь космоса, но его самообоснованность, его ни на что другое не сводимый абсолютизм,.
4. Заключение.
Подытоживая характеристику общинно-родового мировоззрения, напомним, что предлагаемый нами здесь обзор существенных признаков является пока еще примерным, в достаточной степени условным и предварительным. Но относительно общинно- родового мировоззрения говорится обычно мало и так невнятно, что мы решились хоть бы некоторые относящиеся сюда тезисы формулировать по возможности точнее, так, чтобы их можно было просто перечислить. Это отнюдь не конец исследования, а только его начало, да и то предположительное. Общинно-родовая формация чувствуется в античной философии решительно всюду, с ее начала и до ее конца.
истории античной философии, то, очевидно, и рабовладельческие корни античной философии тоже потребуют от нас самой серьезной разработки.
Сейчас же мы хотим установить только одно: как бы ни была сложна последующая античная философия, ее интуитивные корни уходят в общинно- родовую формацию.
Примечания.
1 Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М., 1963, с. 96—99.
2 Лосев А. Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974, с. 219-234.