Антоний Диоген
Поскольку Антоний Диоген признается писателем более ранним, чем Ямвлих, а его роман Фотий называет источником романа последнего3, следует, очевидно, прежде рассмотреть «Невероятные приключения по ту сторону Фулы». Тем более, что он и по своим формальным особенностям, по-видимому, был проще романа Ямвлиха, отличающегося стилистической изощренностью.
Кроме основного содержания романа Диогена «Невероятные приключения по ту сторону Фулы» (Та оттер BooXtjv атиата), пересказанного константинопольским патриархом, отрывки его сохранились в сочинении писателя III в. н. э. Порфирия «Жизнь Пифагора» 4. Эти отрывки пифагорейского содержания (рассказ Астрея, ученика и последователя Пифагора, о своем учителе) могли относиться ко времени распространения неопифагорейского учения, т. е. к I—II вв. н. э.—времени жизни Антония Диогена. По-видимому, эти отрывки имели целью популяризацию неопифагореизма.
Сравнительно недавно, в 1931 г., был найден еще один отрывок из романа Диогена, также относящийся ко II в. н. э. Этот небольшой фрагмент на папирусе (PSI № 1177), названный «Немая Мирто», — единственный образец, по которому можно получить хоть какое-то представление о романе в его оригинальном виде 5.
Возможно, что роман Диогена о невероятных приключениях по ту сторону Фулы, в числе других сочинений подобного же типа, послужил материалом для пародии Лукиана на безбрежную фантазию романистов, историков, географов6. Об этом прямо говорит Фотий: «Источником и основой «Прав- дивой истории» Лукиана и «Метаморфоз» Лукия является, по- видимому, именно эта книга» (§ 13).
О личности Антония Диогена мы почти ничего не знаем. Исследователи, принимая во внимание ряд соображений, определили предположительно время его жизни II в. н. э. Имя Фаустина, к которому обращается с письмом автор романа, да и само имя автора — Антоний указывают на римский период, упоминание же Порфирием (III в. н. э.) замыкает верхнюю границу возможного времени жизни Диогена.
Составить представление о сочинении, не располагая его подлинным текстом, трудно; и все же краткое содержание его в изложении Фотия позволяет с некоторой долей условности выявить характерные черты формы романа, а также его идейную установку.
Содержание «Невероятных приключений по ту сторону Фулы» представлено в основном в виде записей аркадянина Диния, обращенпых к земляку Кимбу. В его рассказ о своих приключениях и странствиях включены рассказы и других персонажей: Деркиллиды, Астрея, Асулида.
Обрамлением основ-ного содержания служат письма самого автора романа: одно, посвятительное, обращено к сестре Исидоре, другое — к какому-то Фаустину, в котором Диоген и сообщает, «что он сочиняет книгу о невероятных приключениях по ту сторону Фулы и что сочинение это он посвящает любознательной сестре своей Исидоре» (§ И). В письме же к Исидоре Диоген выводит фигуру некоего Балагра, приближенного Александра Македонского, который якобы в письме к своей жене Филе, дочери Антипатра, рассказывает о найденных в захваченном македонскими войсками городе Тире саркофагах с начертанными на них странными надписями, обозначающими срок прожитой жизни умерших в летах и ночах. Он сообщает также о найденном близ надгробной насыпи кипарисовом ларце, внутри которого и хранились записи Диния, повествующие об удивительных приключениях по ту сторону Фулы, легендарного острова на крайнем севере Европы. Письмо Балагра, таким образом, представляет своеобразный пролог к основному содержанию романа — рассказу Диния о том, «что либо он сам видел во время странствия, либо слышал от других очевидцев» (§ 4) 7.
Итак, после долгих скитаний Диний прибывает на остров Фулу, где встречается с Деркиллидой, бея^авшей с братом Мантинием из родного города Тира в поисках спасения от злого египетского жреца Паапида. Жрец проник к ним в дом и обманом, с помощью волшебных средств принудил брата с сестрой привести своих родителей в состояние, подобное смерти. Деркиллида с братом попадают на Родос, затем на Крит, к этрусскам и киммерийцам, у которых Деркиллида видела жителей царства Аида, а давно умершая служанка Мирто была ее проводницей и наставницей. По возвращении оттуда Деркиллида, уже без брата, оказалась на могиле Керила и Астрея. Из рассказа последнего она многое узнала о Пифагоре и отце его, Мнесархе. Астрей рассказал ей и о себе и еще о том, что услышал от Филотида 8. Далее Деркиллида рассказывает о жителях Иберии, видевших ночью и слепых днем, о кельтах, артабрах, астурийцах, о своих скитаниях по Италии и Скифии, о том, как она снова попала в руки Паапида. После встречи с братом, поведавшем Деркиллиде о своих необычайных и чудесных странствиях, следует ряд совместных приключений брата и сестры.
Они пытаются бежать от Паапида, захватив его волшебную книгу и травы. Оракул предсказывает об ожидавшем их возмездии за нечестие по отношению к родителям — отныне их жизнь будет чередоваться со смертью. Наапид преследует беглецов и насылает на них беду. Предсказание исполняется.
Влюбленный в Деркиллиду юноша Фрускан убивает Паапида, но думая, что Деркиллида действительно мертва, пронзает мечом и себя. «Обо всем этом и многом другом, что он узнал от Деркиллиды на острове Фула, Диний рассказывает аркадянину Кимбу, искусно сплетая повествование в одно целое. Он говорит о похоронах Деркиллиды и Мантиния, об их тайном возвращении из могил, о любовных делах Мантиния и о том, что из-за них случилось» (§ 7). На этом кончается 23 книга Диогена.
В последней, 24-й, книге Диний продолжает рассказ о своих необычайных скитаниях по странам, о возвращении в Тир, где он встретился с Деркиллидой, ее братом и их пробудившимися родителями. Этот рассказ искусно соединен с рассказом спутника Диния Асулида о том, как ему удалось избавить Деркиллиду и Мантиния от злых чар Паапида и пробудить их родителей.
Приключения, содержащиеся в рамках рассказа Диния, весьма разнообразны: тут и бегство из дома, и преследование, и скитания, встречи и расставания, мнимая смерть, прорицание оракула, благополучный конец. Как видим, сюжет построен по универсальной схеме греческого романа. Но, несмотря на наличие этих традиционных для любовного романа мотивов, преобладающая роль принадлежит в романе Диогена сказочно-фантастической тематике. По существу любовная тематика в «Невероятных приключениях» скрыта за кадром. Любовные эпизоды в нем носят скорее сопроводительный характер, не осложняя и не развивая сюжета. Они лишь присутствуют, обозначаются и связывают элементы повествования. Отношения Диния и Деркиллиды мало похожи на отношения влюбленных: нет в них горечи разлуки, страданий, как нет и радостей свидания и любви. Чувства и переживания влюбленных тонут в стремительном потоке их удивительных приключений9. А ведь Деркиллида, которая живет лишь ночью, рассказывает Динию о своих приключениях, по-видимому, во время их ночных свиданий. Возможно, что в соответствии с этими «любовными ночами» роман делился на 24 книги 10. Прием рассказа о минувших испытаниях сходен с техникой повествования других авторов любовного романа, в частности Харитона и Ксенофонта.
— не совсем типичная для любовных романов пара. Они — два совершенно самостоятельных в своих действиях и приключениях персонажа. Примечательно, что даже мотивы их скитаний различны и независимы друг от друга. Если Деркиллиду вынуждает к побегу и странствию преследование Паапида (хотя причина его преследований неясна, но, по-видимому, она все же любовного характера), то Диний отправляется в путешествие по свету вместе с сыном добровольно, в поисках знаний. Дальнейшим обоснованием скитаний героев служит прорицание оракула, которое и побуждает их к странствиям.
Вскользь упомянуто в романе о каких-то любовных похождениях Мантиния, о влюбленном в Деркиллиду юноше Фрускане, но внимание заостряется на фантастических путешествиях по невиданным странам. В описании скитаний и необыкновенных приключений и заключается главный интерес романа Диогена.
Целая серия событий и поступков персонажей лишь очень слабо связывается между собой указанными выше излюбленными мотивами любовного романа. И получается, что основные для греческого эротического романа черты вытесняются здесь чертами, присущими сказочно-фантастическому повествованию. Пристрастие к чудесному и необыкновенному выступает у Диогена на первый план.
Исходя из комментариев Фотия и замечаний самого Диогена, можно предположить, что содержание для своего романа Диоген заимствовал из сочинений предшествующих писателей, прежде всего историографов и географов. По мотивам этих источников он и составил свой роман, переработав их соответственно своим намерениям. Фотий полагает, что Диоген ссылается на свидетельства своих источников в целях подтверждения достоверности описываемого: «Диоген... говорит, что если он и изображает невероятное или вымышленное, то располагает относительно очень многих рассказанных им чудес свидетельством древних писателей, у которых он собрал этот материал, по его словам, с большим трудом. В начале каждой своей книги он указывает имена тех людей, которые еще раньше описывали подобные чудеса, чтобы не показалось, будто его невероятные повествования не подкреплены чужими свидетельствами» (§11). Далее Фотий сообщает, что «Диоген упоминает о некоем Антифане, более древнем, чем он, писателе, который рассказывал о подобных же чудесах» (§ 14).
Не исключено, что Диоген мог позаимствовать отдельные рассказы о чудесном у Ктесия, Онесикрита и других писателей романической историографии. Авл Геллий11, например, сообщает, что, будучи в Калабрии и Брундизгти, он слышал много чудесных историй о людях, видевших ночью и слепых днем, рассказанных Ктесием, Онесикритом, Аристеем. Для придания достоверности рассказам о невероятных путешествиях и приключениях Диоген пользуется историческими именами, а также прибегает к приему документированного повествования: включения в текст писем Балагра и рукописи, содержащей рассказ Диния, якобы найденной воином Александра Македонского.
Исторические имена Александра Македонского и его приближенных Гефестиона и Пармениона, Антипатра, философа Пифагора и его отца Мнесарха соседствуют с вымышленными персонажами: Деркиллида, Диний, Мантиний, Фрускап. Есть и чисто сказочные образы: злой маг Паапид и верная служанка Деркиллиды — Мирто. То же самое можно отметить в отношении названий стран: названия известных географических мест, гор, морей и рек смешиваются с чисто вымышленными названиями несуществующих мест, в том числе и самого острова Фулы, за пределами которого и происходят все невероятные приключения. Так, например, говорится, что Диний, «пройдя через Понт, дошел до Каспийского и Гирканского морей и гор, называемых Рипейскими, и до устья реки Танаис. Затем, из-за сильных холодов, повернули они к Скифскому океану и, наконец, направились на Восток и пришли к месту восхода солнца. Потом, скитаясь в течение долгого времени и пережив множество разнообразных приключений, они прошли по берегу наружного моря, окружающего землю» (§2).
В романе рассказывается о полусказочных народах и странных животных. Деркиллида вспоминает, например, о стране Иберии, где люди видят лишь ночью, о диких и глупых кельтах, о лошадях, на скаку меняющих масть, о стране артабров , «где женщины воюют, а мужчины стерегут дом и исполняют женскую работу » 12. Она передает Динию и то, что поведал ей брат , « который долго скитался по свету и мог теперь прекрасно истолковать ей многие невероятные явления как у людей , так и у других живых существ, а также рассказать ей многое касательно солнца, луны, растений и островов, предоставив ей тем самым богатый материал для чудесного повествования, которое впоследствии она могла сообщить Динию» ( § 5 ) .
Три рассказа основных героев романа о своих скитаниях и приключениях полны невероятных вымыслов. Диний сообщает Кимбу о необычных вещах, увиденных им по ту сторону Фулы, например, что «есть люди, которые могут жить в самых далеких арктических пределах, где ночь иногда продолжается целый месяц; бывает она и короче и длиннее месяца, и шесть месяцев, но не больше года». Далее он говорит о таких чудесах и таких людях, «каких никто не только не видел и не слышал, но даже и вообразить не мог», а сам он на луне увидел «такие чудеса, которые превзошли все прежние фантастические истории» (§9).
Сказочно-фантастические элементы переплетаются в романе с религиозными и философскими элементами. Как уже отмечалось, в I—II вв. н. э. в философии и религии широкое распространение получили различные мистические направления, в том числе неопифагореизм, легендарным проповедником которого считался Аполлоний Тианский.
Все это, в большей или меньшей степени, пашло свое отражение в романе Диогена. Даже то, что записки Дитгия найдены в ларце, захороненном вместе с ним, сообщает повествованию Диогена определенную таинственность и может свидетельствовать о влиянии на Диогена мистицизма неопифагорейской школы. Об этом же говорит эпизод встречи Деркиллиды с умершей служанкой Мирто в подземном царстве.
Не случайно, по-видимому, включены в «Жизнь Пифагора» Порфирия отрывки из сочинения Антония Диогена, в которых идет речь о Пифагоре и его учениках, Астрее и Замолксе 13. В одном из них Астрей, мифическая личность, олицетворяющая у греков астрономию 14 росинки, стекающие в нее с дерева. Мнесарх взял мальчика с собой, дал ему имя Астрея и отвез домой, поручив его младшему из сыновей — Пифагору. Пифагор и приобщил его к своему учению. Далее у Порфирия излагается рассказ Диогена о путешествиях Пифагора по Египту, Аравии, Иудеи и воспринятых там особенностях мистических учений (толкование снов, изучение системы письма жрецов иероглифами и символами, учение об очищении и переселении душ и приобщении к бессмертию, принципы мироздания), рассказывается также об образе жизни Пифагора (занятия, пение пеанов Фалеса и чтение стихов Гомера и Гесиода для успокоения души, танцы для упражнения тела, прогулка в обществе друзей, вегетарианское питание) и о чудесах, связанных с его именем.
Философские и религиозные элементы сопутствуют один другому в романе Диогена. Рассказ Астрея о философах Пифагоре, Мнесархе, Замолксе перемежается с рассказами о магических действиях египетского чародея Паапида, о пребывании Деркиллиды в подземном царстве и ее встрече с умершей Мирто, о каре, постигшей Деркиллиду и Мантиния за нечестие по отношению, к родителям. Элемент языческой веры — справедливая кара судьбы за моральный проступок — окрашивается здесь мистикой; возмездие, возвещенное оракулом, выполняющим в романе роль Тихи, совершается магическими действиями египетского чародея, заколдовавшего Мирто, Деркиллиду и Мантиния и их родителей. При этом показаны разные способы черной магии Паапида: Мирто лишена речи, Деркиллида и Мантиний днем мертвы и лишь ночью освобождаются из-под власти жреца, родители их погружены в непробудный сон. Здесь налицо сочетание разнородных, греческих и египетских, верований — религиозный синкретизм, столь характерный для времени написания романа.
В романе много чудес, связанных, с одной стороны, с египетским жрецом Паапидом, с другой, с Пифагором и с Астреем. В образе злого чародея Паапида отразилась антиегипетская настроенность романа. Ведь именно в это время антагонизм между египтянами и пифагорейцами был особенно острым.
В романе как бы противопоставляются два вида искусств: одно — египетское, несущее зло (Паапид), другое — чудесное искусство неопифагорейцев (Пифагор, Астрей, Замолкс), несущее людям добро. Рассказывается, например, о невероятных свойствах глаз Астрея, изменением величины которых он мог действовать на луну, вызывая увеличение или уменьшение лунного диска. Этим он разрешил спор о власти двух местных царей, «которые отныне царствовали попеременно, сменяя друг друга, в зависимости от размеров луны. Поэтому-то и был так рад народ Астрею и его спутникам» (§4).
Интерес к астрологии отражен и в эпизодах, описывающих чудеса за пределами земли, на луне 15.
Замолксе, по-видимому, имели широкое хождение в устной передаче. Строки об Астрее и Замолксе, полуисторическом-полумифическом мудреце, почитавшемся у гетов богом, близко напоминают ареталогическую литературу о странствующих философах-проповедниках (fteioiav& pa)7Tot) типа Филостратовой «Жизни Аполлония Тианского» 16. Правда, у Диогена философские элементы незначительны и так же, как и любовные, почти теряются среди множества удивительных фантастических приключений, связанных с путешествием.
В отличие от прямолинейной композиции других романов, композиция «Невероятных приключений» несколько усложнена: основной рассказ, занимающий 23 книги, ведется от первого лица, Диния, а уж в его рассказ вставлен рассказ Деркиллиды о себе и о том, что она услышала от Мантиния и Астрея, а этот, в свою очередь, от Филотида. Обо всех этих необыкновенных приключениях, изложенных в записках Диния, Антоний прочитал якобы в письме Балагра к Филе и написал об этом книгу, сообщив о своем авторстве Фаустину. В последней, 24-й, книге вводится рассказ Асулида и продолжается рассказ Диния, искусно соединяющего то, что он узнал от Асулида, с тем, что он раньше сообщил Кимбу.
Роман, таким образом, состоит из вставленных один в другой рассказов разных лиц, разлученных и затем вновь встретившихся, сюжетно довольно слабо связанных между собой. Лишь временами сюжетные линии переплетаются, а в основном каждая из них, имея свой исходный момент, самостоятельна. Письма же самого автора служат обрамляющим стержнем содержания романа, составленного из серии рассказов его персонажей.
по изложению Фотия легко увидеть, что сюжетная структура и композиция романа дробная и прерывистая, вобравшая в себя ряд эпизодов, вымышленных или заимствованных из легендарных преданий, занимательных и интересных, иной раз даже выпадающих из общей тематической и тональной целостности повествования (например, эпизоды, сохранившиеся у Порфирия).
По-видимому, сочинение Антония Диогена представляло собой в изначальном и оригинальном виде цикл самостоятельных новелл, преимущественно фантастического характера, о невероятных путешествиях в различные части света и за его пределы — на луну и даже в царство мертвых, объединенных общим обрамляющим рассказом.
Подобное сочетание новелл получило еще большее развитие и усложнение в композиции последующих любовных и сатирико-бытовых романов. Новеллы часто входят в роман в качестве необходимого структурного элемента. Вставные новеллы имеются у Ксенофонта Эфесского (история Гиппотоя и Гиперанта), у Гелиодора (рассказ о Кнемоне и Демэнете), наконец, в романе Апулея.
Эта традиция использования в романе вставных повелл уходит корнями в раннюю греческую историографию: вспомним хотя бы историю об Абрадате и Панфее в «Киропедии» Ксенофонта Афинского, или новеллы в «Истории» Геродота (о перстне Поликрата, о спасении Ариона дельфином и др.).
Невозможно судить о стиле романа Антония Диогена по сухому, тезисному пересказу Фотия, который дает только перечень основных нитей этого, по-видимому, обширного и увлекательного фантастического повествования. Нам остается лишь поверить Фотию, знавшему роман в оригинале, без подтверждения его похвалы анализом.
«Книги полны действия, слог их так ясен и чист, что почти не нуждается в истолковании, только отступления от основного повествования не достаточно ясны. Способ изложения у автора чрезвычайно приятен, он умеет так расположить свой материал и придать ему такую форму, что сказочные и невероятные события кажутся правдоподобными» (§ 1).
Впрочем, мы располагаем незначительным (всего лишь в 29 неполных строк) фрагментом на папирусе 17 из романа Диогена, который, являясь единственным образцом его писательской манеры, может хоть сколько-нибудь подтвердить вышеприведенное суждение о нем Фотия.
В отрывке содержится часть рассказа Деркиллиды о том, как ее немая служанка Мирто, жертва злого жреца Паапида, пытается предостеречь ее и тем самым спасти от какой-то грозящей ей опасности. Деркиллида, заметив, что Мирто хочет ей что-то сообщить, пытается узнать, в чем дело: «Я протянула Мирто двустороннюю табличку, которую мы носим с собой н школу, и сказала ей: «Ты молчишь; если и вправду ты не можешь говорить, так напиши, по крайней мере, на этой табличке то, что хочешь сообщить. Я прочту и напишу ответ». Служанка обрадовалась (это выдал ее взгляд) тому, что скоро должна получить удовлетворение за все, что претерпела. Она взяла табличку, подошла к лампе, наскоро нацарапала грифелем то, что было у нее на сердце, при этом писала очень мелкими буквами, чтобы уместилось побольше, и протянула ее мне. Одновременно она подала мне знак уйти. Я взяла табличку, однако не вышла оттуда тотчас, а прежде ст^ла читать. На табличке было написано следующее: «Госпожа, иди сейчас же к кормилице и дай ей знать об опасности, пусть она не остается в неведении, благодушная, и пусть также узнает о моем положении. Иди же теперь, прежде чем явится ко мне Паапид, разделяющий со мной ложе, чтобы самой не пострадать от злобного демона». Когда я это прочла, я хотела приготовиться...» 18 На этом текст обрывается.
Деркиллиды, еще до того, как она вместе с братом спасается бегством от преследований жреца. По мнению исследователей этого фрагмента 19, содержание его указывает на самое начало романа. Тогда, действительно, представляется вполне логичной и оправданной и вторая встреча Деркиллиды и Мирто, уже в царстве мертвых, несколько лет спустя, когда верная и преданная служанка снова, как некогда дома, в Тире, служит своей хозяйке наставницей и проводницей. Остается неясным, почему Мирто оказалаоь немой. Вероятнее всего, она была заколдована злым чародеем. Паапид сблизился с ней, как явствует из фрагмента, чтобы затем подчинить своей злой воле кормилицу и Деркиллиду. Потому-то так настойчиво звучит в коротком фрагменте призыв Мирто: «уходи» (arcifh, строки 22 и 27). Но лишение речи не помешало ей жестами и мимикой дать понять Деркиллиде, что она хочет сообщить нечто важное, а затем и написать о грозящей ей опасности со стороны того же Паапида.
Итак, роман динамичен, полон действия, ясен по изложению, если не считать тех отступлений, о которых упоминает Фотий (по-видимому, каких-то рассуждений в духе неопифагорейства или описания явлений мистического порядка). Фотий отмечает как достоинство умение Диогена придать невероятному видимость достоверного, хотя этот прием весьма характерен и для других писателей-романистов. В оценке Фотия нет никаких указаний на наличие в романе Диогена каких-либо признаков риторического искусства, свойственных романам софистического направления: патетических речей, пространных описаний природы, вставных писем героев, стихотворных частей. Но едва ли в нем в самом деле не было ничего из тех риторических красот, что особенно отличало более поздние романы, хотя бы «Вавилонскую повесть» Ямвлиха, подобного же фантастического характера.
Такой художественный прием, как описание, несомненно, был использован Антонием Диогеном в его фантастическом романе- путешествии, самый сюжет которого предоставлял богатейшие возможности для рассказа о далеких и неведомых странах и населяющих их народах. Можно предполагать, что в романе были описания быта и нравов кельтов, киммерийцев, артабров, астурийцев, о чем вскользь упоминается в изложении Фотия ( § 4 - 6 ) .
Между тем, Фотий высказывает предположение, что сочинение Антония Диогена «Невероятные приключения по ту сторону Фулы» послужило источником и основой для других греческих любовных романов (Ямвлиха, Геллиодора, Ахилла Татия): «для образов самих героев, для истории их скитаний, любви, похищений и опасностей образцами стали Деркиллида, Керилл, Фрускан, Диний» (§ 13).
«Прочтены 24 книги Антония Диогена...»), Фотий, по-видимому, имел достаточно веские основания для подобного высказывания.
И все же нам представляется более верным отделить роман Диогена от группы романов, названных Фотием (исключение составляет лишь Ямвлих), несмотря на наличие в нем внешне сходных с этими любовными романами тематических и композиционных признаков. Отличие это явственно обозначается при сравнении соотношения содержания и формы в сочинении Диогена и сочинениях других романистов.
У Диогена главным было содержание романа: его острая сюжетная занимательность и необыкновенность, заложенная в нем Мораль, а также и популяризация религиозно-мистических учений неопифагорейской школы.
«Невероятных историй», забота об искусном изложении и изысканной форме сочинения не отягощала автора и уж во всяком случае не превышала его заботы о содержании сочинения. Что касается авторов поздних романов, для них стилистическая усложненность и изощренность форм — фактор первостепенной важности.
Не имея романа Антония Диогена в оригинальной форме, а лишь в пересказе IX в., вряд ли возможно судить о мировоззрении Антония Диогена, о его взглядах на те или иные стороны жизни, взглядах, которые должны были быть отражены в характере и языке его персонажей, в манере их обрисовки.
персонажей, Динию и Мантинию, свойственны любознательность и любовь к путешествиям, Мирто — верность и преданность, Фрускану — пылкость и отвага, Астрею и Замолксу — мудрость. Из отрицательных персонажей выделяется фигура египетского жреца Паапида, неслыханного злодея, коварного и хитрого чародея.
Какую цель преследовал Диоген, на какие слои читательской публики ориентировался — об этом можно лишь догадываться.
С одной стороны, кажется, что сплетение острых событий, занимательных и фантастичных, было самоцелью и предназначалось для привлечения широкой читательской массы. Это может подтвердиться живым и простым стилем рохмана, о котором говорит Фотий. Но, с другой стороны, роман мог быть рассчитан и на вкусы более образованной публики. Об этом свидетельствует введение в сюжет мало понятных для простого читателя отступлений, так же как и рассказы о Пифагоре и его приемном брате, мудреце Астрее и фракийском предсказателе Замолксе, имевшие целью, по-видимому, пропаганду учения неопифагорейской философии. .
Наиболее ясной остается этическая установка романа Диогена: неотвратимость возмездия за совершенное, волей или неволей, зло и вознаграждение невиновности. Кара за нечестие родителей, за невольное соучастие в преступлении постигла Деркиллиду и ее брата. Не миновала кара и Керилла «за совершенное некогда преступление. Спасшись от прежних опасностей, он теперь (во время пребывания у астурийцев) был растерзан на куски» (§ 5). Бесчисленным злодеяниям Паапида положил конец меч Фрускана (§7).
В мотиве наказания за старую, уже забытую вину, также сквозит пифагореизм.
Как справедливо заметил Фотий, в сочинениях подобного рода «есть две чрезвычайно поучительные особенности, на которых стоит остановить внимание. Первая заключается в том, что всякий, совершивший какое-нибудь преступление, неминуемо подвергается заслуженному наказанию, даже если тысячу раз кажется, что ему удалось избежать его, а вторая — в том, что многие невинные, подвергавшиеся большой опасности, не раз, вопреки ожиданиям, оказываются спасенными»
Примечания.
3 Рhоtii. Bibl. Cod. 166.
4 Porphyrii opusculi. Vita Pithag<?rae. Ed. A. Nauck. Lipsiae, 1886, § 10—14.
6 См.: «Правдивые истории», I, 9; II, 29
7 Отрывки из Фотия даются в переводе Н. Милыптейн («Поздняя греческая проза», М., 1961, стр. 171).
8 У Фотия рассказ Астрея опущен, но он сохранился в изложении Порфирия («Жизнь Пифагора», § 10—13).
9 Впрочем, это впечатление может быть вызвано неточным пересказом Фотия, который, не уделив должного внимания эротическим элементам, изложил то, что ему казалось наиболее существенным в романе, т. е. путешествия и приключения.
— RF, I, 1912, S. 105.
11 См.: «Аттические ночи», ТХ, 4, G.
12 Ср. подобное описание воинственного племени амазонок в «Романс об Александре» Псевдо-Каллисфена (II, 27)
13 Роде считает взятыми из Диогена следующие отрывки «Жизни Пифагора»: §§ 10—14; частично 36 и 44. См. указ. соч., § 253.
§ 264, примеч. 3.
«Эфиопике» Гелиодора (III, 16).
16 К. Керени так и определяет роман Диогена «путешествие-ареталогия», который имеет своей целью противодействие египетской религии (указ. соч., стр. 45, 239).
17. Описание фрагмента и комментарий к его тексту см.: F. Zimmегmanп. Griechische Roman—Papyri. Heidelberg, 1936, стр. 85—89; F. Zimmегmanп.. Eine Scene aus dem Antonios Diogenes. — «Philologische Wochenschrift», 55, 1935. S. 474—480. Композиционно- техническое обоснование текста фрагмента дается в ст.: F. Zimmегmanп. Antonios Diogenes im Lichte des neiien Fundes. — «Hermes», 71, 1936, S. 312—319.
18 Перевод фрагментов сделан автором статьи.
19 По поводу принадлежности фрагмента Диогену в научной литературе высказывались довольно противоречивые мнения. А. Керте, например, сомневался в авторстве Диогена и предполагал, что по ситуации и тону отрывок относится уже к развитому любовно-приключенческому роману (APF, 10, 1932, S. 234). Напротив, Галлавотти высказывался за принадлежность Диогену этого отрывка (Framento di Antonio Diogene? —SI, 8, 1932, p. 247—257). К его мнению присоединился и Ф. Циммерман, считающий отрывок из начала «Невероятных приключений» драгоценным даром судьбы, позволившим познакомиться с образцом подлинного романа Диогена (см. указ. выше соч.).