Приглашаем посетить сайт

Кузнецова Т. И.: Роман о Нине и другие папирусные отрывки греческого романа.

Кузнецова Т. И.

РОМАН О НИНЕ И ДРУГИЕ ПАПИРУСНЫЕ ОТРЫВКИ ГРЕЧЕСКОГО РОМАНА

Кроме романов, сохранившихся полностью или во фрагментах и пересказах у поздних авторов, с конца XIX в. стали известны еще некоторые папирусные отрывки романов, найденные в различных местах Египта.

При изучении греческого романа необходимо принимать во снимание и этот дополнительный, но ценный материал, который, несомненно, обогащает наше представление о романном жанре в целом и позволяет уточнить ряд вопросов конкретного плана.

В настоящее время мы располагаем по меньшей мере десятью небольшими папирусными текстами, бесспорно принадлежащими роману 1

Все найденные папирусные отрывки греческих романов относятся к промежутку времени от I в. до н. э. до начала IV в. п. э., убедительно свидетельствуя этой датировкой о длительном пути развития романа, показывая, что становление его как жанра следует относить не ко времени расцвета второй софистики, как полагали исследователи, не знающие еще о находках, а к концу эллинистической эпохи, т. е. к I в. до н. э.

Палеографические особенности и состояние папирусов дали возможность пересмотреть и радикально изменить концепцию Роде2 относительно хронологии всего жанра романа и его отдельных образцов.

Если, например, до открытия файумского и оксиринхского папирусов, принадлежащих II в. и. э. и содержащих отрывки из романа Харитона3, бесспорным считалось утверждение Роде о возникновении этого романа в IV в. н. э., то после опубликования фрагментов эта точка зрения была отвергнута как совершенно несостоятельная, и время рождения романа Харитона было отнесено к дософистическому периоду развития романа, т. е. к концу I—началу II в. и. э.

Подобным же образом открытие фрагмента из романа Антония Диогена, который Роде считал самым древним романом, вернее, переходной формой от романов-путешествий к классическому любовному роману, показало, что роман «Невероятные приключения по ту сторону Фулы» относится к более поздней фазе развития романа и что он вовсе не был лишен любовной темы, еще до него представленной в анонимном романе о Нине, о найденных фрагментах которого Роде еще не мог знать.

Далее, оксиринхские папирусные фрагменты из романа Ахилла Татия позволили ученым на основании палеографических данных отвергнуть еще одно ошибочное положение Роде — позднюю датировку этого романа и признать временем написания его не V и даже не VI в., а II в. н. э. 4

Большая часть папирусных фрагментов датируется, разумеется, лишь приблизительно I—II вв. н. э. Таковы фрагменты романа о Нине (I в. до н. э.), о царевне Хионе (I— II вв. н. э.), о Герпиллиде (начало II в. н. э.), о Метиохе и Парфеноне и фрагменты о Каллигоне (II в. н. э.). Другие фрагменты отнесены к более позднему времени (III в. н. э.).

Открытия фрагментов на папирусах тем именно и важны, что они обнаруживают следы наличия романа еще в недрах эллинизма и подтверждают непрерывность хода развития романного жанра вплоть до конца Римской империи.

Итак, повторяем, в вопросе становления романа как жанра отрывки сыграли не последнюю роль, подтверждая своей принадлежностью романам не развитой и уже определившейся устойчивой формы, а более ранним романам, то, что уже к I в. н. э. роман существовал (такой роман, на котором еще не сказалось влияние изощренной софистической риторики), и не просто существовал, но и получил широкое распространение в качестве массового развлекательного чтения. Об этом говорят места находок — небольшие селения Египта.

Естественно предположить, что эти романы были обращены не к высшему разряду читающей публики, а к рядовому ее составу, не слишком искушенному в вопросах стиля.

Ряд отрывков, лишенных всякого софического искусства, отличается общностью мотивов мифологического или исторического характера, свойственных романам первой стадии развития, краткостью изложения, а также, по-видимому, простотой построения сюжета, если, конечно, позволено высказать какие-то соображения о композиции сочинения, владея очень незначительными, порой в несколько строк, да к тому же и испорченными, текстами.

Основная часть фрагментов носит любовно-приключенческий характер (о Хионе, о Метиохе и Парфенопе, о Каллигоне), но встречаются фрагменты и с историческим содержанием (о сыне царя Сезонхосиса), а также с фантастическим (как, например, отрывок о Главкете и явившемся ему призраке), правда, эти последние имеют лишь сомнительную принадлежность роману.

Среди всех этих отрывков на папирусах особенно значительны по своей роли в истории развития жанра романа и интересны по содержанию отрывки самого древнего из числа известных нам романов анонимного романа об ассирийском царе и полководце Нине. Кроме того, это были вообще самые первые находки папирусных романных фрагментов, за которыми последовал ряд других открытий.

Отрывки из романа о Нине найдены в Египте в конце прошлого столетия и опубликованы У. Вилькеном5.

6 и даже ко II в. до н. э. 7

На оборотной стороне папируса помещался какой-то счет, помеченный 101 г. н. э. Следовательно, роман написан гораздо раньше этой даты, и, таким образом, он оказывается самым древним из известных нам греческих романов.

Наиболее вероятным местом возникновения романа о Нине считается Сирия Селевкидов.

Находки папирусных фрагментов из романа о Нине оказали неоценимую услугу литературоведению в том смысле, что пролили свет на вопрос о зарождении романа в эпоху позднего эллинизма. Это подтвердили и другие документальные данные, например находки папирусных отрывков романтического рассказа, относящихся еще ко II в. до н. э. («Сон Нек-танеба») 8.

Роман о Нине представляет собой характерный. образец раннего типа романа, в котором, однако, уже наметились схема позднегреческого романа, система его мотивов и даже стилистические средства, получившие свое технически совершенное развитие лишь в нору второй софистики. По-видимому, именно от этого романа идет прямой путь развития романа как нового повествовательного жанра позднегреческой литературы, отсюда тянутся нити к роману Харитона и дальше к романам софистического направления.

Прежде чем обратиться к рассмотрению сохранившихся фрагментов романа как художественного произведения определенного рода, следует возможно подробнее остановиться на содержании фрагментов, поскольку переводов их на русский язык не имеется.

Отрывки папирусов А и В довольно значительны по объему. Первый из них содержит 5 колонок, второй 3 колонки; в третьем отрывке — С 50 строк, сильно попорченных (в первой половине текста сохранились лишь отдельные слова). Несмотря на неясность содержания этого отрывка, принадлежность его роману не подлежит сомнению.

Установлено, что действие всех трех фрагментов происходит в разных местах: первого — в доме Нина, второго — в Армении, третьего — в Колхиде.

Смысл первой колонки фрагмента А совершенно темен из-за плохой сохранности текста. Также неясно содержание и первой колонки фрагмента В.

В начале фрагмента А речь шла, по-видимому, о том, что герои романа, двоюродные брат и сестра, поклявшись друг другу в любви и верности, решились открыться своим теткам, каждый матери другого, с просьбой ускорить их бракосочетание.

Целиком сохранился текст следующих двух колонок фрагмента А и начало колонки четвертой. Смысл этой части романа не оставляет никаких неясностей. Здесь содержится речь Нина, в которой он, обращаясь к Деркее, матери его возлюбленной Семирамиды, жалуется на несправедливость обычаев, запрещающих девушкам до 15 лет вступать в брак (Семирамиде 13 лет), сетует на капризы и переменчивость судьбы, которая может разбить счастье влюбленных и тем причинить ущерб интересам царства, требующим продолжения рода. Потому Нин и просит ускорить свадьбу.

Речь Нина дает о романе довольно определенное представление, и нам кажется не лишним дать здесь ее полный перевод 9.

А II 1—38«Мать, — сказал он, — сохранив верность своей клятве, я прибыл пред твои очи и в объятия моей прелестной сестры. Пусть боги это прежде всего знают, они и должны знать. И я это, быть может, попытаюсь доказать тебе теперь. Я прошел столько стран и стал повелителем стольких народов, которые, побежденные ли моим оружием или силой отца, чтили и поклонялись мне, так что я мог вдосталь насладиться всеми удовольствиями. И если бы я поступил так — моя тоска по сестре была бы, вероятно, не столь мучительной. Теперь же, когда я возвратился, сохранив свою чистоту, здесь меня одолевает Эрот и мой возраст. Мне, как ты знаешь, семнадцать лет, и я считаю, что уже год назад я вступил в пору возмужалости, но и до сих пор я мальчик, дитя малое. И, не испытай я власти Афродиты, я был бы счастлив своей силой. А теперь я пленник твоей дочери, не постыдным образом, но по нашему обоюдному согласию, до каких же пор я, плененный, должен быть отвергнутым? То, что юноши моего возраста достаточно зрелы для вступления в брак — это ясно. Много ли юношей сохраняют невинность до 15 лет? Но против меня закон, не писаный, а принятый нелепым обычаем. Ведь у нас по обычаю большинство де-Л III 1—Збвушек выходит замуж с 15 лет. Кто же, рассудив здраво, станет оспаривать, что природа для таких связей самый лучший закон? Женщины уже в 14 лет способны стать беременными и, клянусь, даже родить. Почему же твоей дочери не выйти замуж?

Ты, может статься, скажешь: ждите два года. Мы-то мать, подождем, но станет ли ждать Судьба? Я, смертный, соединяюсь со смертной девушкой и подвержен общей участи себе подобных: я имею в виду болезни и Судьбу, которая часто даже и тех, что остаются у домашнего очага, уносит в могилу, меня же ждут скитания по морям и войны за войнами; ведь я пе робок и не трусость оберегает меня от опасности, но ты знаешь, каков я, и я не буду долее докучать тебе своей речью. Пусть ускорят наш брак и мое царское достоинство, и моя страстная любовь, и тревожная неизвестность будущего, что меня ожидает; пусть и то, что мы оба — единственные дети у своих родителей, ускорит этот брак, чтобы, если Судьба замыслит против нас что-нибудь дурное, мы оставили вам залог нашей любви.

Возможно, ты назовешь меня бесстыдным за разговор об этих вещах. Я и был бы бесстыдным, если бы пытался Л IV 1—13 украдкой сблизиться с девушкой, получил бы тайное наслаждение и удовлетворил бы нашу общую любовь ночью, в состоянии опьянения, через посредничество слуги или воспитателя. Но ничего нет постыдного в том, что я говорю с матерью о браке с ее дочерью, которая связана со мной обетом, и прошу о том, чтобы общее желание наших семей и всего царства не было отложено на то время, которое уже не будет в нашей власти».

Так говорил Нин Деркее и получил ее согласие на брак. Она обещала свое содействие, хотя некоторое время и делала вид, что все это ей безразлично.

Между тем Семирамида, чье душевное состояние было подобно состоянию ее возлюбленного, не сумела говорить с его матерью Тамбой так же свободно и непосредственно.

Текст этого места сильно испорчен (сохранились лишь первые половины строк), потому ограничимся здесь пересказом его содержания, восстановленного специалистами-текстологами 10.

Вот о чем там идет речь (А IV 26 — А V 38).

Девушка дает понять Тамбе, что она хочет сказать ей что-то, однако не может вымолвить ни слова. Едва она откроет рот, будто решила говорить, как заливается слезами. Сердце ее замирает от стыда и волнения. Щеки ее то пылают, то вдруг становятся бледными от страха. Тамба пытается ободрить ее, но усилия тщетны. Тогда начинает говорить сама Тамба о том, что молчание девушки ей понятнее всяких слов, она сама хвалит своего сына, который не может позволить себе что-либо предосудительное в отношении девушки, и оправдывает его спешку со свадьбой. Тамба целует девушку, та в волнении склоняется ей на грудь. Далее следует встреча двух сестер и беседа их «о чем-то важном» (А V 38).

Одни исследователи11 полагают, что в несохранившейся части романа, которая должна была следовать за фрагментом А, говорилось о состоявшейся свадьбе молодых людей и что содержание первой части фрагмента В подтверждает это, другие12 возражают против этого мнения, считая, что согласно традиции греческого романа брак должен был венчать собой цепь предшествующих испытаний влюбленных.

Попытка восстановить содержание потерянных текстов, конечно, интересна, но весьма гипотетична и рискованна. Напротив, вполне оправданным представляется стремление текстологов восстановить содержание сохранившихся фрагментов, даже и очень попорченных.13

В очень плохо сохранившемся листе папируса В I (сохранилась лишь треть строк) содержалась эмоциональная сцена размолвки между Нином и Семирамидой. Hин готовится к новому походу на восставшую Армению, Семирамида, по-видимому, чувствует себя несчастной перед разлукой и протестует против похода. Повод размолвки между Нином и Семирамидой неизвестен, ясно только, что она чем-то возбуждена. Возможно, что по наговору злых языков у нее возникли подозрения в неверности Нина. Нин пытается их рассеять и пылкими объятиями убедить супругу в своей верности.

Такова примерно сцена, описываемая в начале фрагмента В, насколько можно судить по сохранившимся словам этой искаженной колонки.

После сцены примирения героев следует фрагмент о подготовке Нина к войне с Арменией, описание состава и численности войск, говорится о трудностях этой военной экспедиции, о переходе через горы и реки, о тактике Нина. Текст этого фрагмента (В II) сохранился лучше и его содержание можно передать довольно подробно. Вот оно: по совету своего отца Нин повел огромную армию против Армении. Войско состояло из греческих и карийских солдат, 70 тысяч ассирийской пехоты, 30 тысяч конных, 150 слонов. Неожиданно подувшие теплые ветры растопили снег и облегчили войску переход через горные вершины, потери были незначительны, с преодолением опасности удеренность солдат в победе лишь возросла. Нин вторгся в неприятельскую землю, захватил трофеи и разбил в равнине укрепленный лагерь. По прошествии десяти дней отдыха, в котором нуждались главным образом слоны, измученные походом, Нин стал готовиться к битве.

В III колонке фрагмента В, содержащей лишь первую половину строк, дается подробное описание диспозиции войсковых сил.

Указано место ассирийских войск в центре фаланги гоплитов, всадников на обоих флангах, с внешней стороны легковооруженных. На передней линии располагались боевые слоны. Нин возглавляет наступательное крыло всадников и выходит вперед. Перед битвой он обращается к войску с речью, начальные строки которой сохранились. Он говорит о предстоящей решающей битве: даст ли она ему власть или станет крушением всех его надежд. «С этого дня меня, ждет великий успех, или я лишусь власти, которой теперь владею...» (В III 32). Здесь папирус обрывается.

Можно полагать, что в потерянных частях романа рассказывалось и о других походах Нина, например о египетском, о котором упоминается в обращении Нина к войску. Впрочем, отбросив бездоказательные предположения, обратимся к рассмотрению того, что имеется в наших руках.

К сожалению, вопрос о последовательности найденных частей в общей композиции романа не может быть положительно решен из-за фрагментарности материала и плохой сохранности текстов. Попытки ученых в этом направлении ничего определенного дать и не могли — в результате мнения их совершенно различны и даже противоречивы.

На недостаточном материале всегда можно построить какую угодно теорию, потому мы не считаем возможным подробно останавливаться да этом вопросе, принимая, как наиболее предпочтительный, порядок, установленный первооткрывателем текстов Вилькеном и поддержанный потом Циммерманом, т. е. . А—В. В последнее время, правда, вопрос этот снова стал на повестку дня, в связи с открытием и опубликованием в 1945 г. текста С. Чешская исследовательница Ружена Еништова, занимаясь реконструкцией содержания романа, на основании анализа текста высказала предположение об иной последовательности частей В—А—С и пришла к заключению, что роман о Нине не отличался сжатостью и не уклонялся от обычной схемы романов 14.

Итак, главные персонажи романа: семнадцатилетний царь Ассирии Нин и его любимая, двоюродная сестра, по имени не названная. Второстепенные персонажи: мать Нина Тамба и мать девушки Деркея — родные сестры.

Имя Деркеи, созвучное с именем Деркето, богини Аскалонской — матери легендарной Семирамиды, натолкнуло исследователей на мысль об отождествлении девушки из романа с ассирийской царицей Семирамидой15. И Нин, и Семирамида — оба герои предания, находившегося еще у Ктесия. Историко-легендарная традиция сохранилась в двух вариантах у Диодора.

Правда, У. Вилькен, впервые высказавший это предположение (указ. соч.. стр. 187), не настаивает на нем, поскольку образ героини романа очень отличаемся от традиционного образа Семирамиды.

По первому варианту исторического предания Нин — полководец и царь, завоевавший всю Азию. Во время войны с Бактрией он встретился с Семирамидой, женой ассирийского наместника Оннея, и влюбился в нее. Муж Семирамиды в отчаянии покончил с собой, а Нин женился на царице, которая после его смерти сама правила Ливией и Эфиопией 16.

По другому варианту сказания Семирамида — прекрасная гетера, пленившая Нина. Выйдя за него замуж, она выпросила себе власть на пять дней, умертвила Нина и захватила трон 17.

Более поздняя легенда связывает Семирамиду с исторической Саммурамат (супругой Раманирари IV Ассирийского), правившей Ассирией в 809—806 гг.

Взяв за основу эти легендарные образы, неизвестный автор романа о Нине переделал их с большой свободой, соответственно требованиям романного жанра, так что образы романа получили совершенно иную окраску.

— простые смертные, подверженные превратностям судьбы, так же как и все герои последующих романов (Родан и Синонида у Ямвлиха, Габроком и Антия у Ксенофонта Эфесского, Феаген и Хариклея у Гелиодора и др.). Образ Семирамиды изменен настолько, что в общем от легендарной царицы, дочери богини и коварной властолюбивой гетеры, в нем ничего и не осталось. Характер ее оказывается неожиданно противоположным характеру традиционной Семирамиды. Двоюродная сестра Нина застенчива и робка, очень эмоциональна и горячо любит Нина — это уже набросок того характера героини, что мы встречаем в позднем романе, получившем полноценное развитие (хотя бы Хариклед в «Эфиопике» Гелиодора). Можно, пожалуй, сказать, что роман о Нине создает традицию в этом отношении — ведь подобного женского образа не встречается ранее (Панфея из вставной новеллы в полуромантической «Киропедии» Ксенофонта Афинского не в счет: трагический конец этой новеллы был непригоден для фабулы любовного романа).

Приведенное выше содержание фрагментов романа с убедительностью показывает, что здесь налицо любовный роман, с рядом вытекающих из условностей этого жанра особенностей, которых мы коснемся ниже. В то же время нельзя не обратить внимания на сплетение в нем черт любовного романа с чертами исторического повествования. Главный герой в романе — полководец и завоеватель Нин, лицо, известное из исторических преданий, вызывает определенные литературные ассоциации, напоминая нам молодого Кира из «Киропедии» и Александра Македонского из романа Псевдо-Каллисфена. Военные действия занимают в романе довольно большую часть. Юный завоеватель идеализирован автором, как идеализировались фигуры Кира и Александра в упомянутых сочинениях, где полководцы выступали в роли храбрых, мудрых, великодушных вождей. В своей речи Нин говорит об опасностях и трудностях, сопровождающих его в походах и плаваниях, о том, что долг не позволяет ему обеспечить себе безопасность в войне трусостью, что он готов встретиться с опасностью в новом походе, приготовления к которому описаны во фрагменте В, II—III.

Нет ничего удивительного в том, что греков привлекали сочинения с историческим сюжетом.

Это шло еще с того времени, когда у них преобладал интерес к вопросам широкого общественного значения и литература развивалась под влиянием общественно-политической жизни. Достаточно здесь вспомнить ту же «Киропедию» Ксенофонта—сочинение, близко подходящее к роману. В нем есть некоторые черты, которые подготавливают роман (фиктивная трактовка истории, введение новеллы с любовным содержанием), но это еще далеко не роман, даже в его условном, ограничительном понимании, а тенденциозное политическое и педагогическое сочинение, преследующее воспитательные цели. Несомненно, «Киропедия» оказала влияние на первые романы, построенные на исторических темах, в частности и на роман Псевдо-Каллисфена и на роман о Нине. В научной литературе не раз высказывались мнения о сходстве названных сочинений18. В самом деле, во всех трех основу составляет прославление исторического лица, описание его жизни и походов. Ряд сходных моментов отмечает в этих сочинениях Еништова, которая приходит к выводу о том, что греческий роман развился из praxeis и, таким образом, путь к романной литературе, начинаясь от «Киропедии», лежит через «Роман об Александре» и выходит на широкий простор в романе о Нине. При этом чешская исследовательница считает, вслед за Керени, что роман Псевдо-Калисфен находится вне первой эволюционной линии греческого романа 19.

Однако это не совсем так. Хотя в романе об Александре любовный элемент и не играет сколько-нибудь значительной роли, а является лишь эпизодическим, роман этот, безусловно, обладает рядом черт, присущих именно этому роду литературы. В ущерб исторической точности в нем преобладает занимательность: Александр оказывается сыном египетского жреца Нектанеба, испытывает множество необычайных приключений п в детстве, и в юности, он — завоеватель многих стран и устроитель судеб многих народов. Рассказы о завоеваниях Александра сплетены с фантастическими приключениями в диковинных странах. Потому представляется более верной точка зрения Людвиковского о том, что «Роман об Александре» и роман эротический — это две разновидности одного литературного жанра — приключенческого романа, а роман о Нине находится между ними, в качестве промежуточного звена между романом на историческую тему и романом любовно-приключенческим 20.

В первых романах в основу брались значительные исторические события или же авторы пытались создать иллюзию таковых. Это был тот исторический роман, где главные фигуры, трактующиеся в идеальных тонах, выступали на историческом фоне, соответственно локализованном (как мы это видим в «Романе об Александре»). Романическая история, постепенно впитывая в себя мотивы и элементы из любовной поэзии, упражнений риторов (экфраса и этопея) и, конечно, мотивы, продиктованные самой жизнью, трасформи-ровалась в классический любовный роман, бначала такой, как роман о Нине, полуисторический-иолулюбовный, затем в роман Харитона и, наконец, в роман Гелиодора. Это вполне отвечало духу времени, когда в греческой литературе интерес от судеб государства стал перемещаться к судьбам индивидуума, к его частной жизни.

Роман о Нине стоит как бы на переломе эпох, отражая в себе особенности, присущие переходному времени. Несмотря на черты сходства этого романа с романом историческим, в нем в первую очередь привлекают внимание черты романа любовного. Неизвестный автор романа широко вводит в исторический сюжет любовную тему, и вот тут-то, в этом развитии интереса к частным, любовным переживаниям человека и заключается главная особенность романа и его отличие от того же «Романа об Александре». Если в последнем романтизируются воинские подвиги и боевые приключения Александра, воспевается доблесть и необычайная жизнь необыкновенного героя и исторического деятеля, а любовной теме не уделяется внимания, то пафос романа о Нине связан и с любовной темой, которая приобретает здесь свой самостоятельый интерес. Речь в нем идет не только об отважном царе и полководце Нине, но и о Нине как простом юноше, чья любовь к Семирамиде предельно преданна и возвышенна. Да и сама Семирамида украшена душевными добродетелями, она— воплощение женской скромности, чистоты и нежности. В романе о Нине, по-видимому, берет начало традиция, которой затем неуклонно следуют авторы других любовных романов. Любовь, прошедшая испытания, и верность — вот их основная тема. И роман о Нине — предвестие будущего развития этого жанра во II и III вв. и. э. В нем трудно обнаружить ту самую схему греческого романа, которая потом стала его устойчивой топикой: любовь молодой четы, их разлука, злоключения, наконец, счастливая развязка — встреча оставшихся верными друг другу влюбленных. Есть в романе о Нине и мотивы препятствий, возникающих перед влюбленными и разлучающих их, столь частые и в других романах.

Итак, в романе о Нине прослеживаются две темы, развивающиеся параллельно: история любви двух молодых людей и история подвигов Нина. Любовь, приключения, странствия, война — эти тесно связанные темы на все лады варьируются и в других лЗобовных романах, где странствия и приключения героев являются или следствием войны, или же, напротив, ее поводом. У Харитона, например, есть и странствия и военные приготовления, в романе Ямвлиха «Вавилонская история» войной заканчивается повествование, а у Гелиодора речь о войне идет с начала до конца. В романе же о Нине эта связь выражена особенно отчетливо; в нем еще имеет самостоятельное значение тема военных предприятий и походов, видоизменившаяся позднее в тему о путешествиях и странствиях героев.

Так же, как и в других романах любовного содержания, в романе о Нине присутствует мотив несправедливой Тихи, вера в могущество которой пронизывает все романы. В сохранившихся отрывках эта богиня упоминается трижды. Из других богов упоминается один раз Афродита и два раза Эрот, чье присутствие в любовных романах вполне оправданно. Нин, подобно и другим героям романов (Феамиду из романа Гелиодора, Габрокому из романа Ксепофонта Эфесского), испытывает на себе могущество Эрота и Афродиты.

Таким образом, в основных пунктах роман о Нине имеет сходные черты с последующими любовными романами: повествование об отдаленных временах и идеальных героях, внимание к внутреннему миру человека, показ его интимных чувств, общность сюжетных мотивов.

Но, как всякому художественному сочинению, роману о Нине присущи и свои специфические особенности. Своеобразие его проявляется в первую очередь в том, что главные его персонажи — двоюродные брат и сестра21, они очень молоды (героиню такого возраста, как Семирамида, мы найдем еще только в романе Лонга). Нин и Семирамида вступают в действие романа уже помолвленными, и любовь их возникла с детских лет, а не вспыхнула мгновенно, с первого взгляда, как у героев других романов. В странствие отправляется один Нин (в других романах в странствие отправляются оба героя).

Во всем этом можно видеть отличие от стандартной схемы основного типа греческого романа, так же как и в том, что действие здесь развертывается на историческом фоне и главный герой — историческое лицо. Последнее свидетельствует о несомненной зависимости романа о Нине от эллинистической историографии. Вполне закономерно, что роман как искусство не мог развиваться без преемственности представлений и понятий, так же как и изобразительных форм. По найденным фрагментам, правда, трудно судить о мере и способах использования в романе исторической традиции, но все же, по-видимому, можно полагать, что изложение военных действий, например, или порядок размещения войсковых сил были согласованы с исторической традицией. Тактика Нина была типична для эллинистического времени, в недрах которого и зародился роман: с флангов располагалась конница, ближе к середине — легковооруженные войска, в центре — фаланга тяжеловооруженной пехоты, а перед фалангой на переднюю линию были выведены боевые слоны. Введение в действие боевых слонов, которые играют важную роль в боевых операциях, — это, конечно, анахронизм и несогласованность с традицией, ведь боевые слоны стали широко применяться только после войн диадохов. Может быть, это заимствовано из Псевдо-Каллисфена, где рассказывается в битве Александра со слонами индийского царя Пора («Роман об Александре», III, 3).

Однако, не возвращаясь к ранее сказанному о связях и зависимости романа о Нине от традиции, следует подчеркнуть как главное то, что на нем не могло не отразиться время и сама жизнь диктовала автору романа новое содержание и новые изобразительные формы. На традиции, таким образом, ощутимо прорастало новаторство писателя. Это легко увидеть в трактовке главных персонажей романа. Традиционному образу исторического героя автор рассматриваемого романа придал новое обличье: славный полководец стал в романе еще и пылким влюбленным, решительно отстаивающим свое счастье. Введение любовного мотива в историческое повествование, по-видимому, было продиктовано социальными условиями. Греция стояла на пороге кризиса, общественных импульсов для развития литературы оставалось все меньше и меньше, политические идеи уступали место занимательной интриге, интересу к внутреннему миру человека и его личным эмоциям. Вместе с начинающемся упадком высокой литературы в I в. до н. э. получила развитие «низовая» литература. И первые романы явились своего рода реакцией на классическую официальную литературу, недоступную рядовому читателю из-за обилия риторических прикрас и поэтических тонкостей. Они имели все признаки народной литературы, которую представители официальной литературы долгое время не признавали, считая ее лишь развлекательным чтением22. Это непризнание нового рода литературы, возможно, в какой-то степени определило анонимность первых романов: и романа о Нине, и романа об Александре, и «Истории Аполлония, царя Тирского». Как уже отмечалось, первые романы были непременно связаны с исторической темой. Фиктивность изображаемого лишь постепенно вытесняла в них историчность, вернее условную историческую стилизацию, оставляя ее, в конце концов, в романах позднего времени в стороне. Первый план занимает теперь не боевая слава и боевые подвиги героя как исторического деятеля, а личное счастье молодой четы. Любовная тема становится господствующей до такой степени, что ею уже определяется ход политических событий, судьбы любящих волнуют общественность.

Еще в романе Харитона (I в. н. э.) в действие введены некоторые исторические лица и события происходят на историческом фоне, но уже в романе Гелиодора (III в. н. э.), хотя и дана картина определенного исторического периода, характер событий уже полностью фиктивен. Ну, а в романе Лонга, близком уже психологическому роману, нет и намека на историчность. Это чистый вымысел в изысканном одеянии второй софистики 23.

Таким образом, романное повествование типа «народной книги», имевшее хождение среди не слишком-то чувствительного к тонкостям риторики читателя, правратилось в софистический роман, рассчитанный на изощренный вкус рафинированной публики.

Итак, Нин предстает перед читателем не только как отважный воитель, но и как нежный влюбленный. Из фрагментов читатель узнает, что Нин — человек долга и чести, но он предельно предан своей любимой, что он смел и настойчив в достижении своей цели, но в то же время скромен и целомудрен в отношениях с девушкой. Это уже герой, обладающий определенной индивидуальностью, живой образ с присущей ему окрашенностью, а не шаблонно-гипертрофированный положительный герой, воспринятый из исторической традиции.

Еще более новым но сравнению с традицией оказывается в романе образ Семирамиды, превращенной автором из полулегендарной, властолюбивой и жестокой царицы-гетеры в робкую, стыдливую молоденькую девушку, а затем в верную любящую супругу, которая явилась, может быть, предшественницей типичной героини греческого любовного романа, олицетворяющей собой благопристойность и высокую мораль. Образ ее эмоционально насыщен. Переполненная чувствами, она не осмеливается довериться Тамбе, ей мешают страх и неумение высказать то, что она чувствует24. Автор вполне рационально объясняет причину такого ее поведения: ведь девушка воспитывалась в гинекее, вдали от мужского общества и не могла еще овладеть искусством речи25

Семирамида представлена ярким контрастом не только Нину, решительному и настойчивому, но и Тамбе, проявившей себя в беседе с девушкой женщиной умной и отзывчивой.

Следует, впрочем, отметить здесь, что позднее, после состоявшейся свадьбы, в образе Семирамиды обнажаются и другие грани характера. Она предстает перед читателем уже в несколько ином свете. Это не робкая и нерешительная девушка из сцены беседы с Тамбой, но женщина с развитым чувством собственного достоинства и задетой гордости. Закравшееся чувство подозрения в неверности Нина пробуждает в ней чувство ревности, она покидает его дом, однако ласка Нина успокаивает ее и убеждает в его любви и верности. По-видимому, это была патетическая сцена, и не исключено, что она могла послужить образцом для подобной же сцены ревности Синониды у Ямвлиха, тоже в плохо сохранившемся фрагменте. В эмоциональных сценах, в пробуждении у героини различных аффектов: страха, стыда, позднее подозрения и ревности угадывается влияние на роман драматургии. Как и трагедия, роман стремится проникнуть во внутренний мир женщины, раскрыть ее душу. Искусство изображения героев в романе о Нине может, таким образом, свидетельствовать о воздействии на него не только эллинистической историографии, но и трагедии.

Тема верности в любви — стержневая в греческом романе. Моральная чистота, беззаветная любовь, стойкость чувств — вот черты, определяющие облик главных его героев (ярко звучит эта тема в романах Харитона, Гелиодора, в «Истории Аполлония»). АНо и в романе о Нине вопрос о любви и браке едва ли не основной. Любовь его героев представлена особенно целомудренной и возвышенной. Об этом говорит сам Нин, пылко влюбленный в свою Семирамиду и сохранивший ей верность в походах и войнах. Нин сетует на несправедливость обычая, который запрещает любящим вступать в брак до определенного возраста, будучи убежден, что такой сугубо личный вопрос о человеческих отношениях может решить лишь сама природа, а вовсе не принятый традицией обычай. В то же время в речи Нина слышится мотив фатализма, мысль о бессилии людей перед превратностями судьбы.

И здесь, несомненно, есть отзвуки современности, тот актуальный подтекст, который сопровождает все романы, несмотря на давность или фантастичность изображаемых ими событий. Черты действительной жизни проглядывают в романе о Нине и в том же недовольстве Нина условностями обычая, и в зависимости юной четы от воли родителей (обрученные трепетно ждут согласия родителей на их брак, хотя уверены, что этого же требуют интересы всего царства), и в пассивном ожидании козней злой судьбы, вера в могущество которой была закономерной и психологически мотивированной в ту эпоху, когда в обществе царила неуверенность в будущем, пессимизм и апатия. Мысль автора романа о Нине течет в русле настроений времени — это очевидно. И все же, думается, что в содержании романа скрывается своего рода призыв к новому типу брачных отношений, основанных на чувстве взаимной любви, к браку, в котором женщина занимала бы не подчиненное, а равноправное положение. Не случайно ведь Семирамида, заподозрив супруга в неверйости, покидает его дом с чувством оскорбленного достоинства.

В романе о Нине намечепа та основная этическая тема — признание нравственной ценности человека, — линию развития которой продолжают авторы всех других греческих романов.

Сохранившиеся фрагменты романа о Нине не могут дать сколько-нибудь определенного представления о композиции романа в целом. Можно только предполагать, что композиция его была прямолинейной и последовательной. В романе еще не было сложных повествовательных приемов (характерных для романов Антония Диогена, Ямвлиха, Гелиодора и др.), использованных в целях обострения увлекательности сюжета.

В стиле романа о Нине явственно проступают следы влияния риторики. От риторических упражнений идут экфраса, этопея, речи. Даже по дошедшим отрывкам можно судить о том, что в романе преобладали речи. В одной из сцен говорит Нин, в другой Тамба. Можно разделить предположение исследователей испорченных текстов о том, что речи преобладали и в других частях романа, например в патетической сцене ревности Семирамиды, где говорит и Нин, и его супруга26.

Речь Нина написана в соответствии с правилами риторического искусства. По-видимому, такой же была и его речь к воинам перед битвой (В III 32), от которой сохранилось лишь самое начало. В речи привлекают внимание и обращения, и восклицания, и риторические вопросы, и другие украшения в духе риторической школы. Из стилистических фигур встречаются анафора (А III 26—28; А IV 2—4), антитеза (А II 36), гипербола (А IV 10), гепдиадис (А III 31), паро-помасия (А III 21; А III 13; А II 9), зияние (А II 23; А IV 8), многосоюзия, рифмующиеся окончания и др.

Вся колонка А отличается искусством построения по принципу симметрии и контрастного сопоставления бесед. В обеих сценах, содержащих аналогичную ситуацию, легко увидеть хиазм обращений героев к своим теткам: каждый обращается к матери другого.

Если, например, речь Нина пространна и расцвечена риторическими средствами, то ответ Деркеи даже не приводится, а лишь констатируется автором. Здесь красноречие Нина находит молчаливое сочувствие Деркеи. В другой сцене, напротив, красноречивому сочувствию Тамбы противостоит выразительное безмолвие Семирамиды. Монолог Тамбы — пример убеждающей речи, предусматривающей возражения, вызывающей на разговор, также может свидетельствовать о влиянии на автора романа правил риторической школы. Далее красноречию и энергии Нина противопоставлено молчание девушки. И если Нин достигает желанного результата обилием и убедительностью слов, Семирамида — молчанием, мимикой, жестами и слезами.

На контрастном методе было, по-видимому, построено все повествование романа. Яркая антитеза мысли видна, например, в речи Нина о законе природы, сближающем людей, которому противостоит закон, принятый традицией, тот, что запрещает брак до определенного возраста (А II 36).

Для романа с историческим сюжетом были характерны и описания. В найденных фрагментах романа о Нине они есть: в IV колонке фрагмента А — описание состояния Семирамиды, во II и III колонке фрагмента В — описание подготовки к битве и перехода через горы (В III 4 и В II 9). Правда, здесь описания довольно расплывчаты и лишены какой бы то ни было исторической конкретности и местного колорита, хотя, казалось бы, места действия романа вполне определенны: царский дворец Нина в Ассирии (фр. А), Армения (фр. В), Колхида (фр. С). Упоминаются в романе и какие-то горные местности, реки, равнины, но все они не имеют названий. Поход из Ассирии в Армению, сопряженный с большими трудностями, представлен в романе так, что все препятствия продвижению войск (холод и снег, высокие горы и реки) легко устраняются: неожиданно подувший теплый ветер растопил льды и помог войску благополучно, почти без потерь, перебраться на неприятельскую землю.

По-видимому, описания в романе о Нине служили не столько элементом украшения стиля, сколько связующим средством движения сюжета.

Итак, симметричность построения сюжета, искусная расстановка персонажей и их речи могут свидетельствовать о некотором влиянии на роман риторики.

По сохранившимся отрывкам трудно составить ясное представление о языке и стиле всего романа о Нине, но все же следует отметить, что стиль его, по-видимому, соответствовал содержанию. Если в описательных частях он ровный, спокойный, лапидарный, то в эмоциональных сценах и монологах — патетический и украшенный различными художественными средствами речи, заимствованными из практики риторического искусства.

Язык романа о Нине — не чистый литературный эллинистический койнэ, но с ориентацией на аттический. В нем уже заметно стремление к воспроизведению особенностей аттической речи. Ряд слов и выражений, например, из речи Нина встречается у Платона, Фукидида, Ксенофонта27. Это уже предвестие тех реставраторских тенденций, которыми проникнута вся греческая литература II—III вв. н. э.

Вслед за открытием фрагментов романа о Нине с конца прошлого столетия последовал ряд новых открытий папирусных фрагментов из греческих романов. Это отрывки из романов о царевне Хионе, о Метиохе и Парфеноне, о Герпиллиде, о сыне царя Сесонхосиса, о Каллигоне, об Анфии и Эвксене и др.

Наиболее интересен отрывок из романа о Хионе, обнаруженный У. Вилькеном в 1898 г. в Фивах в небольшом кодексе, состоящем из 6 листов пергамента. Это был палимпсест: под коптским письмом X—XI вв. обнаружили греческий текст VI—VII вв. Первые 4 листа содержали части из восьмой книги Харитона, на последних двух были части неизвестного романа о царевне Хионе. Вилькен28 переписал наиболее легкие из 8 колонок текста, но не запомнил порядка, в каком они были записаны. 6 отрывков погибли во время пожара в 1899 г., раньше, чем могли быть скопированными. Таким образом, сохранились копии с тех мест греческого текста, которые сделал сам Вилькен. Это 3 колонки. Из них 1 и 2, внутренне связанные, находились на одном листе пергамента.

Ситуация здесь примерно такова:

В I из фрагментов речь идет о каком-то совете, где обсуждается вопрос о судьбе царства, которое должно перейти в руки будущего супруга Хпоны (Т, 1—9). Отец хочет передать царство одному, Хнона же любит другого. Отец дает дочери тридцатидневный срок для размышления и ответа (I, 9—12). О каком совете здесь идет речь, можно лишь предполагать: либо это совещаются женихи Хионы (и тогда это они устанавливают традиционный срок для ответа), либо это совещаются царь и его приближенные.

взволнованы грубостью угрозы претендента на руку Хионы (II, 9—19). Хиона узнает обо всем от своей матери (II, 22—24).

В III колонке беседуют двое. Один из собеседников — Хиона, другой, предположительно, ее возлюбленный. Они говорят о предстоящем прибытии какого-то Мегамеда. Не находя средств к спасению, молодые люди помышляют о совместной смерти.

Эта последняяЛколонка сохранилась лучше других, потому приводим ее текст полностью:

[. 1—18

«. .. Мегамеда ожидают прибытие, а мы до сих пор, пустив в ход, как говорится, все средства, пичего но придумали для своего спасения, да и Мегамед не дал тебе никакого повода, чтобы покинуть его. А потому подумай, что нам делать — я в затруднении». Тогда сказала Хиона: «Я тоже ничего не придумала, что бы могло нас спасти. Скажу я тебе только одно: если мы не можем жить вместе... остается нам как последнее средство вместе умереть. Теперь мы должны подумать, как это достойно сделать».

— любимый ли Хионы или, может быть, ее нежеланный жених? Кто ее собеседник? Неизвестен и порядок следования трех фрагментов.

Из III фрагмента можно заключить, что истекает срок, предъявленный Хионе, и что единственным путем к спасению оказывается побег влюбленных, служивший началом всей дальнейшей серии приключений. Возникает предположение, что эти фрагменты относятся к самому началу романа, к его завязке, создающей для любящей четы препятствия и мотивирующей их побег из дома.

Исследователи, занимавшиеся анализом текстов, давали самые противоречивые толкования спорных вопросов. Полемика по этим вопросам занимает страницы статей У. Вилькена, Р. Рэттенбери, Ф. Циммермана, Б. Лаваньини. Большинство из них, за исключением последнего29, придерживаются одного мнения о порядке следования колонок, установленного У. Вилькеном, т. е. I, II, III, и почти все расходятся по вопросам их интерпретации. Если одни (У. Вилькен, Р. Рэттенбери30) счиают собеседником Хионы ее отца, то другие (Ф. Циммерман31— ее возлюбленного. В отношении Мегамеда: одни (Б. Лаваньини) считают его возлюбленным Хионы, другие (Ф. Циммерман) думают, что Мегамед тот, за кого отец хочет выдать Хиону. Р. Рэттенбери доказывает, что Мегамед не может быть любимым Хионы, ссылаясь на слова из III колонки, подсказывающие, что он был нежелательным поклонником Хионы, чем-то с ней связанным.

То, что отрывки о Хионе в рукописи следовали непосредственно за романом Харитона, позволило некоторым исследователям32 причислить их к этому роману. Но это лишь предположение. Наличие сходных мотивов в этих романах (роль молвы, сватовство женихов к героине и др.) отнюдь не доказательство, так же как и подобие стилистических особенностей. Эти мотивы встречаются, например, в «Истории Аполлония, царя Тирского». Здесь можно лишь признать, что это сочинение того же литературного типа, что и роман Харитона, что это типичный любовный роман, написанный по стандартной схеме и в одно с Харитоиом время (I—II вв. н. э.).

Интересны фрагменты другого любовного романа о Метиохе и Парфенопе, найденные в Египте в разное время. Всего найдено три фрагмента, условно обозначенных А, В, С33.

В первом из фрагментов содержится часть диспута о любви, точнее, возражения Метиоха на чью-то предшествующую речь. По-видимому, он опровергает популярное понимание Эрота (стр. 1—6), отвергает традиционный и поэтический образ этого божества и дает свое, рационалистическое объяснение любви как «движения души» (xtv7]fia Siavotac) (стр. 28—29), При этом споре, вероятно, присутствует и Парфенопа, к которой в конце своей речи Метиох обращается за поддержкой.

что глупо и невероятно представление о вечном детстве Эрота, о его всесильном влиянии на души людей.

Фр. А, стр. 6—29.

Только чудак, не имеющий и маломальского образования, верит в древнюю сказку о том, что Эрот, сын Афродиты, — маленький крылатый мальчик, с луком за плечами и факелом в руке, и этим оружием он беспощадно ранит сердца молодых людей. Такое представление смехотворно, потому что прежде всего невероятно, чтобы со дня рождения ребенок со временем не вырастал. Даже человеческое дитя взрослеет зсоответственно поступи времени, а тот, кто причастен божественной природе, как карлик, остается на той же самой ступени! Это же абсурд. Более того, совершенно нелепо и то, что, если Эрот — дитя, как может он странствовать по свету и воспламенять, по своему желанию, сердца повстречавшихся ему? Утверждают также, что после этого в сердцах влюбленных возникает нескончаемое дуновение, подобное жару огня. Вы это знаете, поскольку уже имеете опыт в любви; я же еще не изведал этого и, может быть, никогда и не изведаю. Одно лишь я знаю хорошо: Эрот — это движение души, которое сначала возбуждается страстью, а затем усиливается привычкой.

Высокомерное отношение Метиоха к Эроту напоминает подобные чувства Габрокома из романа Ксенофонта Эфесского и его рассуждения о любви (I, 1, 5). Возможно, что Метиох, так же как и Габроком, в дальнейшем должен был испытать всю силу презираемого им Эрота на себе самом. Этот отрывок, изолированно взятый, мог бы рассматриваться как отрывок какого-то философского диспута о любви, а не отрывок из романа. Но дело в том, что имена Метиоха и Парфенопы встречаются в ранее известной легенде любовного содержания, в ней идет речь о том, что Парфенопа, которую пытались обольстить многие мужчины, сохранила свЛю девственность, а потом, «влюбившись во фригийца Метиоха, обрезала волосы, осудив свое бесчинство, и, придя в Кампанию, поселилась там»34 «движением души».

Второй отрывок (P. Berl., 9588), несколько позднее присоединенный к первому, содержит ситуацию, весьма типичную для фабулы любовных ромапов: Метиох, по-видимому, просит руки Парфенопы, но отец ее не дает своего согласия; за Метиоха вступаются два человека. Текст отрывка сильно испорчен (сохранилось неполностью 12 строк) и плохо поддается интерпретации.

Последний фрагмепт (РО 435) сохранился еще хуже, он состоит всего из нескольких испорченных строк.

Правда, принадлежность этого отрывка роману не доказана, хотя попытки предпринимались. Циммерман, например, реконструируя текст, уверенно относит его к роману35. Речь в нем идет о Парфенопе, попавшей в руки какого-то чужестранца. Жители города Керкиры одобряют хлопоты некоего Демохара по договору с этим чужеземцем о выкупе девушки за талант. Все заинтересованы в возвращении Парфенопы и чьей-то предстоящей свадьбой. Может быть, имеется в виду свадьба Метиоха и Парфенопы и отрывок принадлежит заключительной части романа. Однако все это лишь предположения.

36. Этот папирус опубликован в 1897 г. Магаффи и на основании палеографических данных отнесен к середине II в. н. э. Текст фрагмента содержит рассказ влюбленного в Герпиллиду молодого человека о плавании их по морю во время шторма. Возможно, что они спасаются от преследования. Они находят приют у каких-то людей и остаются у них на день. Предсказание непогоды склоняет героя к решению переждать бурю, но по уговору капитана он решается продолжить плавание. Он и Герпиллида плывут на разных кораблях. Корабль рассказчика отплывает раньше. Разражается неистовая буря: корабль кидает из стороны в сторону, день становится ночью, людей заливает волной. Герпиллида со своего корабля тщетно зовет возлюбленного; он в отчаянии, что не в силах помочь ей.

В этом отрывке примечательно то, что рассказ ведется от лица героя (для романа это не совсем типично). Напротив, описание бури — излюбленный мотив фабулы чуть ли не каждого греческого романа.

Сходство некоторых мотивов с романом Харитона исследователи обнаружили в отрывках романа о Каллигоне и Эрасине, также принадлежащих II в. н. э. Сюжет романа нельзя восстановить по двум незначительным отрывкам 37. Ясно лишь то, что Каллигона взволнована дурными вестями из Сарматии, где находится ее возлюбленной Эрасин. Беспокоясь о его судьб»е, она приходит в палатку к Эвбиоту, преданному ей поклоннику, скифскому полководцу. Эвбиот просит всех присутствующих удалиться, давая понять им, что Каллигона получила плохие вести из Сарматии. Каллигона плачет, проклинает день, когда увидела Эрасина на охоте, упрекает Артемиду. Во втором фрагменте описывается покушение Каллигоны на самоубийство. Она протягивает руку за кинжалом, чтобы покончить с собой, но Эвбиот предотвращает попытку, заранее вынув кинжал из ножен. Каллигона, истолковав это как страх за собственную жизнь, приходит в отчаяние: Фр. II, стр. 33—42.

38, а всего лишь эллинская женщина, однако не уступлю амазонка в отваге. Верни мне мой меч — иначе я убью тебя своими руками!

Сцена жалобы героини, разлученной со своим возлюбленным, весьма характерна для любовного романа. Слова об охоте легко сопоставить с тем местом в романе Харитона, где Артаксеркс хочет именно на охоте понравиться Каллирое (VI, 4). Эвбиот напоминает Дионисия из романа Харитона. Интересно, что имя Эвбиота встречается у Лукиана («Токсарид», 51, 52). Возможно, что при написании своего скифского диалога Лу-киан использовал сюжет скифско-босфорского романа39. Сходство с лукиановским Токсаридом видят в том, что оба сочинения исходят из местной легенды. Оба имеют аналогичные пункты, иллюстрирующие путь, по которому легенда с романтическими возможностями была обработана в роман40.

Из отрывков более позднего времени (III—IV в. н. э.) можно назвать отрывки, найденные в Оксиринхе. Из них один о царе Дионисии, который в награду за доблесть получил пленную царицу. Действие романа развертывается в какой-то восточной стране, при дворе царя. В другом отрывке также проступают черты исторического романа, где главное лицо — сын царя Сесонхосиса. Действие происходит в Египте. Царь хочет, чтобы его сын вступил в брак, друг советует юноше покориться, происходит разговор отца с сыном. В этих отрывках, по-видимому, сочетались приключения и исторического и любовного характера, как в романе о Нине и в романе Харитона. Третий отрывок романного происхождения о Главкете. В нем, как и в ряде других романов (например, у Ямвлиха, Гелиодора), есть и убийства, и привидения. Скачущему на коне Главкету ночью является призрак молодого человека, лежащего под платаном с красавицей-девушкой (по-видимому, они были вместе предательски убиты), и просит похоронить их. Испуганный Главкет скачет прочь и до рассвета прибывает в какую-то деревню. Он находит сарай и хочет там переночевать; внезапно по лестнице, ведущей на чердак, спускается женщина. Здесь папирус обрывается 41.

42 — часть романа о Нине, рассказывающий о походе войска Нина на берега Колхиды и о спасении потерпевших кораблекрушение (см. выше). Второй отрывок43 — так называемый «Речь волшебницы». Текст отрывка (всего 7 строк) еще не изучен. Содержание его приблизительно такое: девушка, увидев во сне прекрасного молодого человека, влюбляется в него. Родители приглашают волшебницу, чтобы волшебными средствами освободить дочь от чар. Здесь использован новый по сравнению с другими романами мотив любви во сне.

Перечислять здесь все найденные отрывки из греческих романов не представляется целесообразным, тем более, что плохая сохранность текстов не позволяет восстановить их содержание 44. Но можно с уверенностью сказать, что независимо от состояния и объема текста каждый из вновь найденных отрывков добавляет к уже известному о романе крупицу нового: иной раз утверждает спорное или, напротив, оспаривает казавшееся прежде несомненным.

1 Издания текстов новых папирусных отрывков см. в кн.: F. Zimmегmanп. Griechische Roman-Papyri und verwandte Texte. Heidelberg, 1936. Переводы отдельных отрывков сделаны по этому изданию.

2 Е. Rоhdе. Der griechische Roman und seine Vorlaufer. Leipzig, 1914.

3. В. Grenfell, A. Hunt, D. Hogarth. Fayum Towns and their Papyri. London, 1900. № 1; B. Grenfell and A. Hunt. Oxyrhinchus Papyri, 1900, VII, № 1019.

4. См.: О. Weinreich. Der griechische Liebesroman (послесловие к переводу «Эфиопики» Гелиодора: «Aithiopika». Zurich, 1950, S. 323—345). Подробнее обо всех фрагментах, принадлежащих известным романам, см. в соответствующих разделах наст. изд.

— «Hermes», 28, 1893, S. 161, ff. Два отрывка папируса А и В хранятся в Берлинском музее (№ 6926). Позднее был найден еще один отрывок — С, опубликованный в 1945 г. во Флоренции (PSI, XIII, 1, № 1305). Тексты отрывков см. в указанном выше сочинении Циммермана, отрывок С — в статье чешской исследовательницы Ружены Еништовой: R. Jenistova. The Novel about Ninos. — «Listy Filologicke». Praha, I (76), 1953, p. 30.

6. R. Rattenbury. Romance: traces of lost greek Novels. — В кн.: J. Powell. New Chapters in the History of Greek literature. Oxford, 1933, p. 212.

7 A. Lesky. Storia della letteratura greca, III. Verona, 1962, p. 1056.

8 «Eroticorum graecorum fragmenta раругасеа». Lipsiae, 1922, p. 37.

9 Переводы отрывков здесь и далее сделаны автором статьи.

— «Antike», 11, 1935, S. 292 ff.

11 F. Zimmermann. Zwei zerstorte Kolumnen. — «Hermes», 67, 1932,S. 100 ff.

12 R. Rattenbuгу. Указ. соч., стр. 217, примеч. 4.

13. Содержание испорченных мест в колонках А и В также восстановлено Циммерманом (см. указ. соч., стр. 91 сл.).

14 R. Jеnistоvа. Указ. соч., стр. 42—43.

17 Там же, II, 20, 3.

18 J. Ludvikovsky. Reeky roman dobrodruzni. Praze, 1925, S. 124; T. Sinko. Literatura grecka. Krakow, 1948, t. II, cz. 2, str. 156—157.

—224; ср. Керени (К. Kerenyi. Указ. соч.), который также исключает сочинение Псевдо-Каллисфена из греческой романной литературы.

20 J. Ludvikovsk у. Указ. соч., стр. 123.

их носят самостоятельный характер.

22. О развлекательном характере такой литературы говорил Юлиан в одном из писем, рекомендуя жрецам читать исторические сочинения о подлинных событиях, но не эротические ипотезы (переложения содержания театральных пьес) и тому подобное (т. 1, стр. 386, 7, изд. Hertlein'a).

23 Подобную схему развития романа намечает Р. Рэттенбери (указ. соч., стр. 223 сл.), оговариваясь, впрочем совершенно резонно, на наш взгляд, что за неимением других романов, не дошедших до нас (а их должно было быть немало), трудно рассчитывать на точную и вполне логичную теорию всего жанра в целом.

24 Подобную трудность испытывает героиня другого романа, Хариклея из «Эфиопики» Гелиодора, тщетно пытающаяся рассказать матери о своей любви к Феагену (X, 18—21, 29, 33), однако ей мешают сделать это внешние обстоятельства, а не ее неумение.

25 Характерно, что в большинстве других романов женщины владеют этим искусством не хуже мужчин; достаточно вспомнить ту же Хариклею или же Тарспю и Архистратиду из романа об Аполлонии Тирском, наделенных, кроме нравственных достоинств, умом и отменным даром красноречия.

— «Hermes», 67, 1932, S. 104—105.

27. Р. Еништова, анализируя язык и слог части речи Нина, обнаружила сходство некоторых метрических особенностей ее с греческой прозой времени Демосфена (см. указ. соч., стр. 212—215).

28. U. Wilсkет.—APF, 1, 1901, S. 255—264. Текст см. также у Циммермана (потерянный Фиванский кодекс).

29 Б. Лаваньини полагает, что колонки I и III связаны между собой, и описывает одну сцену: встречу Хионы с матерью в присутствии советников или рабов и решение вопроса о лучшем использовании тридцатидневного срока, а колонка II следовала непосредственно за III. См.: В. Lavagnini. Eroticorum Fragmenta Раругасеа. Lipsiae. 1922, p. 92—94.

30 См.: R. Rattenbury. A new interpretation of the Cliione Fragments. - C1Q, XX, 1926, p. 181-184.

—«Aegyptus», 1931, S. 45—56.

32 W. Schubart, Einfuhrung in die Papyrus Kunde. Berlin, 1950, S. 76.

33 Папирус из Фаюма II в. п. э. (P. Berl., № 7927), впервые опубликованный в 1895 г. (см.: F. Кгеbs, G. Кaibе1, С. Robert.—«Hermes», 30, 1895, S. 144—150); берлинский папирус № 9588, составлявший часть того же сви тка, что и предыдущий (см.: F. Zimmermann. Aeg., 13, 1933, S. 53—61 и Aeg. 15, 1935, S. 277—281); оксиринхский папирус II—III вв. н. э. № 435 опубл. В. Grenfell, A. Hunt. — РО, 3, 1903. См.: F. Zimmermann. Griechische Roman — Papyri. Heidelberg, 1936, N° 6.

34 Комментарий Евстафия к Дионисию Периэгету, 357, 358; там же, стр. 346; ср.: Geographi Graeci Minores, II, 280 (Muller), I, 158 (Bernhardy). См.: E. Rohde. Указ. соч., § 534, примеч. 2.

35 F. Zimmermann.—Phil., 90, 1935, S. 194—205; он же: Neueszum Metiocho-Parthenope Roman. — PO, 435; Aeg., 15, 1935, S. 277.

— APF, 2, 1903, S. 366.

37 Папирус находится в Каирском собрании папирусов (P. Cair,№ 47992), опубликован в PSI, № 981.

38 По-видимому, какая-то скифская воительница.

39 М. Hostovtzeff. Skythien und der Bosporus. Berlin, 1931, S. 99.

— В кн.: J. Powell. New Chapters in the History of Greek Literature. Oxford, 1933, p. 212-257.

42 PSI, № 1139, APF 16 (1956), S. 122-123.

43 Papyri Michaelidae. Inv. 5.

44 Обзор других отрывков см.: R. Rallenbuгу. Указ. соч., стр. 247—252.