В.Н.Ярхо. Трагический театр Софокла
8
До сих пор мы вели речь о трагедиях Софокла так, как будто по форме они ничем не отличаются от драматических произведений нового времени. Между тем, читатель, конечно, давно обратил внимание на присутствие в трагедиях Софокла еще одного, коллективного исполнителя - хора.
Хор - непременный участник древнегреческой трагедии по меньшей мере до конца IV в. По составлявшим его действующим лицам часто назывались произведения и самых ранних афинских драматургов ("Египтиады" и "Финикиянки" Фриниха), и "отца трагедии" Эсхила ("Персы" "Молящие", "Хоэфоры" - "Несущие надгробные возлияния", "Фригийцы" "Карийцы"), и его последователей - Софокла (из сохранившихся - "Трахинянки", из недошедших - "Колхидянки", "Прорицатели", "Пленницы" и др.), Еврипида ("Молящие", "Гераклиды", "Троянки", "Финикиянки") и известные нам часто только по названиям произведения их менее знаменитых современников ("Вакханки", "Египтяне", "Ливийцы"). Сама структура древнегреческой трагедии сохранила свою исконную двусоставность, восходящую к ее происхождению из хоровых песен, к которым впоследствии присоединился декламатор.
Во времена Софокла трагедия уже обязательно открывалась _прологом_ - речевой сценой с участием двух или трех актеров. В ней давалась сюжетная экспозиция, зритель знакомился с местом действия и его участниками, отчасти - с их характерами. За прологом следовал _п_а_род_ - выход хора на -_орхестру_ (сценическую площадку) по одному из ведущих к ней боковых проходов. Соответственно пародом называлась и исполняемая в это время хоровая песня. Дальнейшее развитие трагедии происходило в чередовании речевых сцен (_эписодиев_) с хоровыми - _стасимами_, состоявшими, как и парод, из симметричных куплетов - _строф_ и _антистроф_. Название "стасим" переводится как "стоячая песнь", из чего, однако, не следует неподвижность хора при их исполнении. Напротив сами понятия "строфа" и "антистрофа" обозначали, что хор сопровождал их исполнение передвижением по орхестре сначала в одну, потом в противоположную ей сторону. Каждая пара строф имела свой собственный ритмический рисунок с преобладанием тех размеров, которые соответствовали настроению, владевшему хором.
Иногда строфа и антистрофа сопровождались каждая одинаковым рефреном - по-гречески это называлось _эфимний_; пара строф или весь стасим могли завершаться _эподом_ - своего рода "припевом".
Древнегреческая трагедия знала и как бы смешанную структурную единицу - так называемый _комм_о_с_, совместную партию актеров и хора, в которой хору могли принадлежать и небольшие строфы, и отдельные реплики в _лирических_ размерах; в таких же размерах или в ямбических триметрах могли быть выдержаны и ответы актера, но могли разрастаться и до целой арии, составленной из симметричных строф, перемежаемых в свою очередь строфами хора. Коммос мог быть совсем небольшим, но мог занимать и значительное место в пределах эписодия (например, в сцене прощания Антигоны). В поздних трагедиях ("Электра", "Филоктет", "Эдип в Колоне") форму коммоса принимает парод.
Другое дополнение к простейшей структуре трагедии представляла собой так называемая _гипорхема_ - хоровая песнь, сопровождаемая оживленной пляской и либо разделявшая эписодии на правах стасима,, либо включенная в их состав. Софокл обычно пользовался этим приемом для создания иллюзии благополучного разрешения завязавшегося конфликта, - после этого с тем большей силой воздействовала на зрителя подлинно трагическая развязка ("Аякс", "Трахинянки", "Царь Эдип").
Заключительная часть трагедии, после которой, по Аристотелю, больше нет песен хора, называется _эксод_ - "уход" актеров и хора с орхестры.
рассуждение о целях и способах его употребления в драме. Тем не менее и у Софокла хор, на что специально указывал Аристотель, являлся одним из действующих лиц, а не искусственно привлеченным по традиции элементом, как то было нередко у Еврипида, а затем стало нормой в IV в. Этот вот коллективный персонаж и вызвал много споров в неоклассицистической и романтической эстетике XIX в., отзвуки которой часто доходят и до нашего времени.
Хор - это голос поэта, а то даже и всей гражданской общины, судящей трагических героев с позиций общенародной нравственности, - такое определение и поныне мы часто встретим в работах по теории литературы. Между тем, положение это - один из тех штампов литературоведения, который, будучи однажды наложен на древнегреческую трагедию, так же мало соответствует ее сути, как и многие другие расхожие формулы.
Начнем с того, что сам хор состоял из певцов, исполнявших собственно хоровые, лирические партии (хоревтов), и их предводителя, достаточно часто вступавшего в прямой контакт с действующими лицами. Этого члена хора греки называли _корифеем_, т. е. человеком, возглавляющим вереницу хоревтов при ее появлении на орхестре, - никакого другого значения в этот технический термин не вкладывалось. Роль корифея в греческой трагедии на протяжении первой половины V в. значительно видоизменялась. У Эсхила ему часто принадлежала довольно обширная партия в анапестах, предварявшая вступительную песнь хора, и в этой же технике написан парод "Аякса" (вероятно, наиболее ранней из сохранившихся трагедий Софокла): здесь соратники героя, саламинские воины, встревожены носящимися по ахейскому лагерю слухами о ночной вылазке своего предводителя, и анапесты корифея передают это тревожное настроение, еще в большей степени заражая им, кстати сказать и зрителя который, в отличие от хора, уже видел в прологе охваченного безумием Аякса и знает, что озабоченность хора имеет под собой достаточные основания.
В других трагедиях Софокла анапестическое вступление корифея отсутствует, но в этом же стихотворном размере бывают выдержаны небольшие партии корифея либо среди лирических строф, либо на стыках хоровых и речевых партий: здесь в нескольких анапестических стихах возвещается появление нового действующего лица или повторный выход уже известного персонажа. Чаще всего такие анапестические "предвещения" (прокеригмы) используются в "Антигоне": дважды перед выходом Креонта (155-161; 1257-1260) и Антигоны (376-383; 800-805), а также перед выходом Исмены (526-530) и Гемона (626-630). Ясно, что назначение этих прокеригм совершенно служебное: ни афиш, ни либретто в афинском театре не было, и слова корифея помогали зрителю сразу же понять, кто перед ним появляется. Эту же функцию могли выполнять вводные двустишия корифея и в ямбических триметрах - обычном размере речевых партий. Наконец, несколько анапестических стихов корифея обычно завершали трагедию. Они либо обосновывали уход хора с орхестры ("Трахинянки", "Филоктет"), либо излагали достаточно тривиальные мысли: "Что случилось, того не избегнуть" (ЭК.). Что по своей философской глубине эти высказывания сильно уступали тому изображению человеческих страстей, прозрений и заблуждений, которое только что прошло перед потрясенным зрителем, ясно каждому непредубежденному читателю. Эти несколько стихов - не больше, чем закрепление достигнутой к финалу трагедии разрядки, своего рода формула, показывающая, что все узлы развязались и действие драмы кончилось. Придавать этой формуле какое-нибудь мировоззренческое значение - напрасный труд.
Не найдем мы никакой идейной глубины и в другом назначении корифея, - комментировать происходящий на его глазах обмен монологами или репликами между действующими лицами. Вот Креонт излагает перед Гемоном свои взгляды на детей и их взаимоотношения с отцами, и корифей резюмирует: все это весьма разумно. Затем в ответ отцу Гемон уважительно, но твердо опровергает все доводы Креонта, и корифей снова заключает: и это верно. Иногда соображения корифея могут быть и более весомы: так, его тревожит безмолвный уход Иокасты (в "Царе Эдипе") и Евридики (в "Антигоне"), и он обращает на это внимание соответственно Эдипа и вестника; в первом случае Эдип игнорирует предостережение корифея, во втором - вестник признает его справедливость, - результат один и тот же. Правда, Эдипа слова корифея заставляют занестись еще выше в мечтах о своем происхождении, и эта его надежда резко контрастирует в глазах зрителя с известной ему правдой о рождении Эдипа, - реплика корифея вносит свой вклад в ту атмосферу двусмысленности, которой окутано все расследование Эдипа, и таким образом сам корифей выступает как одно из действующих лиц драмы, отнюдь не наделенное судейскими полномочиями. Может быть, однако, задача "нравственной цензуры" возлагается на хор в его полном составе? Попробуем проверить и это представление.
Ближе всего эта связь в "Аяксе", где позорный поступок главного действующего лица и его ожидаемое самоубийство могут самым непосредственным образом отразиться на положении саламинских воинов, приведенных им под Трою. В "Электре" и "Трахинянках" участь главной героини не связана так близко с судьбой хора, составленного из ее подруг - местных женщин, но в силу естественной женской солидарности они достаточно близко принимают к сердцу все повороты действия, а в "Электре" к тому же явно разделяют с девушкой ее жажду мести. В "Царе Эдипе" и в "Антигоне" хор состоит из фиванских старцев, и хотящий там, ни здесь он не замешан непосредственно в события, происходящие в доме фиванских царей, его традиционная лояльность по отношению к своим владыкам вызывает в нем глубокую заинтересованность в их судьбе, опасения за них, радость и сочувствие. Роль хора в "Филоктете" - достаточно служебная: составляющие его мирмидонские воины явились на Лемнос, сопровождая своего молодого предводителя Неоптолема, и их дело - следовать его приказам. Впрочем, и здесь они поддерживают Неоптолема в его благожелательном отношении к больному Филоктету и проникаются к нему сочувствием. Самая широкая дистанция, своего рода полоса отчуждения пролегает поначалу между хором и героем в "Эдипе в Колоне": в запятнанном невольными преступлениями чужестранце селяне из Колона видят угрозу благочестивой неприкосновенности священной для них рощи Евменид. Но стоит афинскому царю Фесею признать справедливость притязаний Эдипа на последнее упокоение в этой самой роще, как хор занимает по отношению к страннику явно сочувственную позицию, пытаясь защитить его от насилия со стороны Креонта, радуясь возвращению ему захваченных дочерей и соболезнуя им в потере отца.
Как видим, уже самый выбор хора во всех трагедиях Софокла исключает возможность с его стороны осуждения героев, занимающих, как правило, более высокое социальное положение и соединенных с хором нитями вполне объяснимой привязанности. О чем же может петь в таких условиях хор?
Возьмем для ответа на этот вопрос самую раннюю из дошедших трагедий Софокла - "Аякса" и самую позднюю - "Эдипа в Колоне". Интервал между ними, вероятно, в полстолетия, и, сравнивая роль хора в них, мы, может быть, найдем какую-нибудь эволюцию в его положении. К тому же, как мы уже отмечали, хор в "Аяксе" теснее всего связан с главным героем, хор в "Эдипе в Колоне" больше всего ему противостоит. Итак, чем заняты мысли хора в этих трагедиях?
Вступительные анапесты корифея в "Аяксе" содержат своего рода сюжетную параллель к прологу: там зритель уже слышал разговор Афины и Одиссея, видел самого безумствующего Аякса; здесь он видит его подданных, озабоченных разнесшимися по лагерю слухами, и вдобавок слышит из уст корифея рассуждение отвлеченного характера о том, как зависть преследует людей выдающихся и как мало значит толпа, лишенная храброго предводителя. В примыкающей к анапестам небольшой лирической партии хор ищет причину поведения Аякса, высказывая обычную в греческой поэзии мысль, что впасть в безумие человек способен толы в том случае, если его послало враждебное божество. Получив затем от Текмессы подтверждение своим опасениям, хор в очередной паре строф предвидит серьезные последствия происшедшего и для Аякса и для себя. Далее следует подробный рассказ Текмессы о событиях минувшей ночи и появление прозревшего Аякса, мечтающего о своей скорой смерти. Корифей, как обычно, комментирует все происходящее в немногословных репликах, служащих своего рода мостиками между монологами. Наконец, оставив свое завещание сыну, Аякс удаляется в шатер. Наступает время для хоровой песни - первого стасима. Содержание его - воспоминания о родном Саламине, усталость от многолетней осады Трои, сожаление об Аяксе и его престарелых родителях, которым суждено пережить сына.
призывают Пана и Диониса, Аполлона и Ареса, и самого Зевса даровать благой исход планам Аякса. Радостная песнь хора создает резкий контраст к следующему за ней рассказу вестника, - Аяксу грозит сегодня смертельная опасность. Разделившись на две половины, хор отправляете на розыски Аякса, но успевает только к печальной развязке. Хор, естественно, оплакивает участь погибшего героя и сочувствует его близким, а в возникающем затем споре Менелая с Тевкром корифей недвусмысленно принимает сторону последнего.
Наконец, в третьем стасиме хор снова высказывает свою тоску по родине и утомление от безнадежной осады Трои и порицает того, кто первым в Элладе подал пример жестокой войны, - достаточно частое для древнегреческой мысли убеждение, что все блага и горести человеческого рода имели когда-то своего "первооткрывателя".
Если мы захотим теперь одним словом определить роль хора в "Аяксе", это будет соучастие - постоянное, ни на минуту не прекращающееся сознание своей тесной связи с главным героем и лирический комментарий к его и к своей судьбе, далекий от каких бы то ни было попыток осуждать Аякса.
Структура партий хора в последних трагедиях Софокла существенно меняется, - в первую очередь это касается парода, который из замкнутого хорового целого превращается в коммос - лирическую партию участием с актера. Так обстоит дело в "Электре" и в "Филоктете"; так построен парод и в "Эдипе в Колоне". Хор аттических старцев, появляясь с тревожной мыслью о чужестранце, посмевшем осквернить своим присутствием рощу Евменид, скоро встречает его самого, и парод складывается из лирических строф хора в чередовании с репликами Эдипа и Антигоны. Содержание его - самое конкретное: сначала хор требует, чтобы слепец вышел за пределы священной рощи; затем, узнав его имя, хочет и вовсе изгнать Эдипа из своей земли.
Следующая партия хора, отделенная от предыдущей примерно тремя сотнями стихов, - снова небольшой коммос (510-548): хор хочет узнать от самого Эдипа, справедливы ли идущие о нем слухи, и убеждается в их основательности.
и крепнущую в человеке с каждым десятилетием его жизни, вложил Софокл в эти две пары строф, отнюдь не лишних и по ходу действия трагедии: для просветленной смерти прощенного богами Эдипа трудно найти более благодатное место, чем святая роща в Колоне, место почитания Диониса и Персефоны, Афины и Посидона.
В сцене Эдипа с Креонтом хор активно вмешивается в защиту скитальца: вкрапленный в речевую ткань небольшой коммос задерживает Креонта, давая время подоспеть Фесею. И когда афинский царь отправляется выручать дочерей Эдипа, хор в своем втором стасиме мысленно сопровождает афинскую рать, призывая ей на помощь могущественных богов.
Третий стасим на первый взгляд не находится в такой непосредственной связи с содержанием трагедии, как предыдущий: здесь хор размышляет о тяготах неотвратимо приближающейся к человеку старости; звучат и мрачные мотивы ("высший дар - нерожденным быть"), столько раз использованные в доказательство пессимизма Софокла. Не следует, однако, забывать, что этот стасим, во-первых, сложен девяностолетним поэтом, а, во-вторых, - и это самое главное, - завершается эподом, обращенным к судьбе Эдипа: в него отовсюду бьют волны страданий, и для него смерть - желанное избавление. Таким образом, и третий стасим оказывается достаточно закономерно включенным в содержание и смысл трагедии о последнем дне царя Эдипа.
В полной мере приложима эта оценка и к очередному коммосу (1447-1499): при виде сверкающих молний и при ударах грома хор испытывает вполне объяснимый страх, но и надежду, что эти знамения - признак исполнения пророчества, ранее сообщенного Эдипом: его могила будет вечно служить защитой аттической земле.
Подобно тому, как во втором стасиме хор мысленно следил за путем афинского войска, так теперь в последнем, четвертом стасиме хор напутствует Эдипа мольбой к подземным владыкам: пусть они ласково встретят страдальца и даруют ему вечный покой. Впрочем, остается еще заключительный коммос, в котором главное место занимают сольные арии оплакивающей отца Антигоны, а хор добавляет к ним только краткие слова сочувствия и утешения.
самое близкое участие в судьбе невинного страдальца, как и в "Аяксе". Оценка Аристотеля остается, по-видимому, справедливой для всего творчества Софокла.
Однако, возразит нам, может быть, читатель, есть ведь в дошедших до нас трагедиях хоровые партии и отвлеченного содержания, явно несущие в себе осуждение человеческой гордыни, - как, например, 1-ый стасим в "Антигоне" или 2-ой - в "Царе Эдипе". Не слышен ли здесь в полную меру "глас народный"? Чтобы дать ответ на этот вопрос, нельзя вырывать отдельно взятую хоровую песнь из общего контекста трагедии, - надо посмотреть, каково ее назначение в содержании драмы, в развитии действия.
Первый стасим "Антигоны" (332-375) звучит в тот момент, когда (хор находится в состоянии удивления, граничащего со страхом: в Фивах творится что-то непостижимое. Не успел царь отдать приказ, запрещающий хоронить Полиника, как тело уже оказалось погребенным, причем на земле не осталось следа ни от ноги человека, ни от колесницы (249252), - хор даже склонен заподозрить в этом божественное вмешательство (278 ел.). Поэтому свою знаменитую похвалу человеку хор начинает с двусмысленного высказывания: "Много на свете страшных сил" - таково первое и основное значение прилагательного ??????. Как согласовать такое вступление с несомненно положительной оценкой достижений человека? Ответ дает последняя строфа: если человек почитает законы страны и правду, он высоко вознесен в государстве; если же из дерзости творит недоброе, ему в государстве нет места (365-372). Кого имеет здесь в виду хор - Креонта или Антигону? - вот вопрос, над которым бьется уже не одно поколение ученых, привлекая к ответу на него и современных Софоклу авторов, и более поздних - например, Платона и Аристотеля. Однако не следует забывать, что зритель Софокла не только еще слыхом не слыхивал про Платона и Аристотеля, но не знает даже и того, как будут дальше развиваться события в трагедии. Поэтому слова хора звучат для него достаточно двусмысленно, только усиливая ту тревогу и беспокойство, которое уже породили в нем и решение Антигоны, и сообщение стража. Никаких других функций эта песня хора не несет.
с непочтительным отзывом Иокасты о прорицателях и пророчествах (851 - 859), а в следующей за стасимом сцене снова будет поддерживать ее в религиозном скепсисе (946-949, 964-988). Нельзя отрицать, что хор встревожен падением традиционного благочестия (засвидетельствованным и другими источниками для первых лет Пелопоннесской войны) и связывает с этим возможный упадок нравственности и опасность возникновения тирании. Однако какое отношение имеет все это к Эдипу? Никаких намеков на его тиранические замашки (насильственный захват власти, жестокость и коварство, расплата злом за добро) или пресыщение богатством до сих пор в трагедии не было (и не появится): хор до последнего разоблачения будет стоять на стороне Эдипа и радоваться за него. Иное дело, что хор вообще встревожен всем происходящим. В самом деле, Эдип стал подозревать в себе убийцу Лаия, и это, конечно, очень грозное предположение, но, если оно оправдается, значит, не осуществилось пророчество Аполлона, по которому Лаию суждено было пасть от руки собственного сына, - ведь хор по-прежнему считает Эдипа сыном коринфского царя Полиба. Где же правда? Хор находится в смятении и ищет надежной опоры в вечных и незыблемых божественных законах. Снова, как и в "Антигоне", стасим выдает взволнованность и обеспокоенность хора, нужную Софоклу для создания на сцене напряженной атмосферы. Если здесь и звучит "глас народа", то он только в самой общей форме выражает озабоченность падением веры в богов, никого конкретно не осуждая.
Говоря об эмоциональном назначении хоровых партий, обратим внимание еще на такую их разновидность, как гипорхемы - собственно, "плясовые песни", отличавшиеся от других песен хора более радостным настроением и, соответственно, большей оживленностью. Софокл помещает их как раз на переломе событий, перед катастрофой. Так, в том же "Царе Эдипе" хор с радостью поддерживает надежды Эдипа на его божественное происхождение, - наконец-то, в душу царя и фиванских старцев снизойдет покой! Но следующий за тем допрос старого пастуха опрокидывает все ожидания и ведет дело к трагической развязке. Точно так же - в "Аяксе": успокоенный обманной речью своего вождя хор радуется его исцелению, - тотчас за этим является вестник, предупреждающий о грозящей сегодня беде. Любовь к контрастам, замеченная нами в изображении индивидуальных персонажей, распространяется и на партии хора, который является своеобразным действующим лицом, чья роль чаще сводится к эмоциональному комментарию хода событий, чем к непосредственному в них участию.
ритма, убывающий - способствовал его ускорению. То же самое справедливо и для речевых сцен. Искусно используя сочетание традиционного хорового и речевого элементов, афинские драматурги строили в каждой трагедии композиционную структуру, отвечающую основной ее задаче - осмыслению мира и места в нем борющегося и страдающего человека.