Глава IV
ДИДАКТИЧЕСКИЙ И ПОСЛЕГОМЕРОВСКИЙ ЭПОС
Творчество Гесиода
С конца VIII в. дон. э. и особенно в VII—VIIIвв. В Греции повсюду происходит ломка старых общественных отношений, отраженных поэмами Гомера. Рождающееся в муках классовое общество должно было вызвать к жизни новые формы литературы, искусства, с новыми идеями и взглядами на жизнь. Усиление антагонизма между родо-племенной аристократией и тружениками-земледельцами привело к тому, что поэзия Гомера, аристократичная по духу, не удовлетворяла запросы рядовых членов общины. Внутри последней происходит деление на общественные группы, которые по-разному относятся к жизни и предъявляют различные требования к поэзии. Основные явления указанного процесса достигли сзоего полного развития в VII—VI вв. до н. э. и поэтому их целесообразно рассмотреть в связи с литературой, относящейся к этому периоду. Начало этого периода нашло выразителя «дум времени» в лице Гесиода и связанном с его именем жанре дидактического (от греческого слова «дидактос» — поучительный) эпоса. Гесиод—певец трудового крестьянства. Он в полной мере изведал его нелегкую долю и, оказавшись сам жертвой социальной несттраведливости, в своей поэме,— может быть, первый в истории человечества,— выступил в его защиту,
Гесиод, по сути дела, является первым поэтом, чья индивидуальность, выраженная вполне конкретными биографическими данными, делает его облик вполне жизненным; он не растворился полностью в своих произведениях, как это случилось с творцом гомеровских поэм.
Жизнь Гесиода известна, главным образом, из того, что он сам сообщает о себе в своем произведении «Труды и дни», а также из поздних и поэтому весьма мало надежных биографий. Отец Гесиода бил переселенцем из Малой Азии. Он поселился в Беотии, области Средней Греции, в деревушке Аскра (у подножия горы Геликон, где, по преданию, обитали музы). Там поэт родился и там вырос; на склонах этой горы он пас отцовское стадо. Смерть отца привела к тому, что Гесиод оказался в имущественной тяжбе с родным братом Персом. Последний сумел,— вероятно, путем подкупа,'— добиться от аристократических судей благоприятного для себя решения. Но несправедливо приобретенное имущество не полло ему впрок — он вскоре разорился и обратился к Гесиоду с просьбой о помощи. Все эти подробности сообщает нам сам поэт в первой части своей поэмы «Труды и дни» в форме наставлений, которыми Гесиод надеялся вернуть своего брата на стезю праведной, трудовой жизни.
Время его жизни трудно определить с точностью, несомненно, однако, что он жил позже творца гомеровских поэм. Данные, которые можно почерпнуть прежде всего из его поэмы, позволяют отнести расцвет его поэтической деятельности к концу VIII — началу VII в. до н. э. 1
Сохранилось несколько поэтических произведений, которые считались принадлежащими Гесиоду. Кроме поэмы «Труды и дни», ему приписывают поэму «Теогония», излагавшую родословную олимпийских богов (мифологическую по содержанию), и небольшое произведение «Щят Геракла». Последнее представляет собой слабое подражание Гомеру — слишком слабое, чтобы оно могло быть создано Гесиодом.
Без сомнения, подлинной и самой интересной является поэма «Труды и дни».
Поэма написана тем же языком и тем же стихотворным размером, что и поэмы Гомера, Во всем же остальном она являет собой разительный контраст с Гомером. Мы как бы перенесены с неба на землю. Гомер взглядом горного орла окидывал мир; последний сверкает в его изображении всеми красками жизни и света — это-мир богов, полубогов и богоравных героев (божественным является, как мы видели, даже свинопас Евмей). Гесиод же переносит нас в мир интересов, представлений и нужд придавленного тяжким трудом и заботами крестьянина. Богатство чувств, переживаний сменяется несколько унылой картиной. Даже мифы в изложении Гесиода принимают иной характер, и выбор их оказывается обусловленным самим сюжетом. Внимание поэта привлекает миф о Пандоре, рассказывающий о происхождении зла на земле. Этой же цели служит миф о пяти веках.
Заключающая в себе 828 стихов поэма распадается на две части: первую, в которой изложена история спора Гесиода с братом Персом о наследстве (в ней Гесиод порицает насилие и поучает добродетели, тому, что только праведно нажитое добро идет впрок), и вторую часть, где излагаются практические советы Персу на тот случай, если он решит честно трудиться.
Если исключить традиционное обращение к пиерийским Музам (в подлинности которого можно сомневаться), Гесиод во всех остальных частях поэмы обращается к Персу:
«Глазом и ухом внимай мне, во всем соблюдая справедливость,
Я же, о. Перс, говорить тебе чистую правду желаю».
Поучения, далее следующие, облечены в мифологическую форму. Прежде всего, Гесиод напоминает брату о том, что существуют две Эриды, богини зависти и раздора,— полезная и вредная. Первая вызывает здоровое соревнование в труде и «способна понудить к труду и ленивого даже». Другая же вызывает свирепые войны и злую вражду. Гесиод призывает Перса не поддаваться влиянию этой второй Эриды. Единственный источник жизни и богатства — труд; боги назначили его в удел людям, и эту истину Гесиод облекает в поэтическую форму мифа о пяти поколениях (веках). Первое поколение было золотым, тогда люди не знали нужды и недостатков, а земля все сама им рождала, они же трудились, спокойно собирая богатства. Это поколение скрыла земля, и оно обратилось в божественных существ. Второе поколение было серебряным: люди, охваченные гордостью, не пожелали приносить жертвы бессмертным богам. И это поколение покрыл землей Зевс. Третье ' поколение было медным. Люди этого поколения любили войны — это было насильственное и могучее племя, но «сила ужасная собственных рук принесла им погибель». Все они сошли в «леденящий душу Аид», подземное царство мертвых. Четвертым поколением были герои-полубоги. Одни из них погибли под стенами семивратных Фив, другие — под Троей. Оставшиеся в живых населили острова блаженных на краю Океана.
Теперь же землю населяет пятое, железное поколение. Оно осуждено на тягостный труд и страдания днем и ночью, хотя все же ко всем этим бедствиям будут примешаны и блага.
Это поколение, пророчествует Гесиод, также погибнет, когда исчезнет любовь и справедливость, когда «где сила, там будет и право», Совесть и Стыд отлетят к вечным богам, а людям останутся лишь одни жесточайшие беды в жизни.
Этот миф, рассказанный Персу Гесиодом, является едва ли не древнейшим в мировой литературе обличением классового неравенства, социальной несправедливости.2 С нескрываемым ужасом говорит Гесиод о ней — это было то новое и страшное, что ворвалось грозной силой в жизнь территориальной общины и разделило прежде дружно живших сородичей. Об отчаянии, которое охватывало Гесиода, говорит басня о соловье и ястребе, включенная Гесиодом в состав поэмы:
«Басню теперь расскажу я царям, как они не разумны.
Вот что однажды сказал соловью дивнозвучному ястреб,
Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,
Тот же властительно с речью такою к нему обратился:
«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!
Как ты ни пой, а тебя унесу я, куда мне угодно.
И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу».
Мораль ее:
«Разума тот не имеет, кто меряться хочет с сильнейшим:
Не победит он его,— к униженью лишь горе прибавит».
могла быть итогом собственного опыта Гесиода, когда он оказался обделенным по воле царей «дароядцев». Эта мораль должна была возникнуть у придавленного нуждой, попавшего в кабалу к богачам крестьянина, но где-то в глубине его души продолжает жить надежда на торжество справедливости. Она представляется Гесиоду в виде девы-Дики («справедливости»); путь ее
«... неизменен; куда бы ее ни старались
Неправосудьем своим своротить дароядные люди.
Она насылает беды на тех, кто «суд над людьми сотворяет неправый».
Там же, где господствует справедливость — государство процветает. Поэт спешит предостеречь несправедливых «царей», аристократов: пусть они знают, что «близко, повсюду меж нас пребывают бессмертные боги». 30 000 стражей, правых и злых человеческих дел соглядатаев, бродят по свету, а Дика, узнав о неправде, сотворенной на земле, садится рядом с Зевсом и обо всем ему сообщает: «Зевсово око все видит и всякую вещь примечает!».
Таковы доводы, которые кладет Геснод в основу своих увещеваний. Исходя из них, он советует Персу:
«Слушайся голоса правды и думать забудь о насильи...
Помни всегда о завете моем и усердна работай,
Перс, о, потомок багов, чтобы голод тебя ненавидел...»
Эти и следующие за ними строки — настоящий гимн труду, основе человеческого общества. В европейской литературе это, вероятно, один из первых образцов такого рода поэзии. Всякий труд оказывается почетным: «нет никакого позора в работе — позорно безделье».
Первую часть своей поэмы Гесиод завершает рядом сентенций, нравоучительных фраз. Они следуют почти без всякой связи, каждая содержит отдельную мысль и походит на пословицу — скорее всего они ими и были. Не исключено, что они являются более поздними вставками. В них — характерный образ мышления древнегреческого крестьянина, его мир представлений, мораль, суеверия, бережливость, переходящая в скупость, расчетливость, недоверчивость, осторожность,— словом, весь кодекс жизни. О крестьянской расчетливости и о традициях древнегреческой земледельческой общины говорят советы, в которых Гесиод рекомендует звать на пирушку непременно тех, кто живет по соседству,— ибо в нужде они первые прибегут на помощь. Необходимо всегда иметь запас в хозяйстве:
«Жгучего голода тот избежит, кто копить приучился...»
И, наконец, особенно опасны любовные увлечения. От них Гесиод предостерегает следующим образом:
«Женщин беги вертихвосток, манящих речей их не слушай,
Ум тебе женщина вскружит и живо амбары очистит.
Верит поистине вору ночному, кто женщине верит...»
Вторая часть поэмы содержит ряд практических советов Персу, как надо работать, чтобы добиться богатства. Прежде всего надо иметь дом, жену и рабочий скот, а также исправные орудия; если эти орудия придется у кого-то просить, их могут не дать, пройдет нужное время и работа не будет выполнена.
Гесиод указывает время посева, жатвы, перечисляет осенние работы, наставляет, из какого дерева надо делать дышла, скрепы для плуга и т. д.
Рабочий скот абсолютно необходим — его-то уж не попросишь у кого-нибудь:
«Слово нетрудно схазать: «одолжи мне волов круторогих».
Но и не трудно отказом ответить: «волы, брат, в работе!».
Особенно тяжело для крестьянина зимнее время (январь —февраль):
«... бойся его и жестоких морозов, которые почву
Твердою кроют коров под дыханием ветра Борея!»
Поэт подробно останавливается на том, какая одежда и обувь лучше всего защищает тело человека в это время.
Важной отраслью хозяйства во времена Гесиода стало виноградарство— поэт определяет сроки подрезания лоз, окапывания и т. д. Прочно вошло в быт и мореплавание — Гесиод и его не упускает из виду. Плавать можно не во всякое время года; с исчезновения созвездия Плеяд начинают дуть жестокие ветры и тогда —
«На море темном не вздумай держать корабль в это время».
Лучше всего подходит для плавания конец лета —
«Mope тогда безопасно, а воздух прозрачен и ясен».
Но осенние ливни и непогода таят в себе суровые опасности — поэтому необходимо вернуться с кораблем до их наступления.
Покончив с описанием трудовой жизни, Гесиод переходит к семье и быту. Связь здесь между отдельными поучениями почти отсутствует.
Самое главное в жизни, учит Гесиод, умело выбрать супругу:
«Лучше хорошей жены ничего не бывает на свете,
Но ничего не бывает ужасней жены нехорошей».
вместо ручной мельницы употребляются ступка и пестик).
«Труды и дни»), В их перечислении сказался весь тяжкий груз крестьянских суеверий,— тем больший, чем более древний период в них отражен. Философы древней Греции (Гераклит) порицали Гесиода за это деление.
Вся поэма носит поучительный характер; поучения кажутся мелочными и узкопрактическими и содержат советы и наставления в конкретном деле. Такие эпические поэмы относятся к жанру Дидактических. Отголоски древней античной традиции говорят о необыкновенной популярности, которой пользовалась у греческого народа поэма Гесиода. Она была близка сердцу простого крестьянина, находившего в ней и назидательное поучение, и нравоучительный рассказ, встречавшего в ней знакомый мир предметов и идей. Это поэзия насквозь земная и родилась из забот трудной жизни земледельца. Особенно привлекала этическая сторона поэмы, ее мораль.
Характерным свойством поэмы Гесиода является выражение личных чувств автора, его отношения к изображаемому в. поэме. Так, например, он восклицает, говоря о Железном веке:
«Если бы мог я не жить с поколением пятого века!
».
Язык, которым написана поэма «Труды и дни», почти таков же, как и язык гомеровских поэм, но изобразительные средства здесь гораздо беднее — здесь нет уже ярких сравнений, метких метафор, эпитетов — словом, всего того, что так щедро рассыпано в гомеровских поэмах. Искусство Гесиода можно было бы назвать реалистичным в тенденции —этот реализм первобытен, в нем нет глубокого художественного обобщения явлений жизни, он говорит только о наблюдательности автора, о его глубоком знании природы и жизни. В качестве примера можно привести описание губительного ветра Борея, он
«Море глубоко взрывает, шумит по лесам и равнинам,
Много высоковетвистых дубов и раскидистых сосен
Он, налетев безудержно, бросает на тучную землю
Дикие звери, хвосты между ног поджимая, трясутся,
Даже такие, что мехом одеты. Пронзительный ветер
Их продувает теперь, хоть и густо косматы их груди».
Эти и далее следующие строки настолько выделяются из основного материала поэмы, что немецкие критики XIX в. сочли возможным говорить о якобы имевшей здесь место вставке со стороны какого-то ионийского рапсода. Это, конечно, неверно.
в быстрых переходах от одной моральной максимы, правила, к другой, в кажущейся беспорядочности и нагроможденности сентенций, скрыта свеобразная прелесть простоты и безыскусственности, привлекающая читателя.
Особенностью поэмы Гесиода является ее лаконичность и сжатость, умение в самой краткой форме выразить существо мысли. Это, возможно, реакция на пышное изобилие образов гомеровских поэм. Содержание поэмы могло повлиять на стиль таким образом. Нравоучительная сентенция требовала именно такой формы:
«Если что заперто дома, об этом заботы немного.
Всякий дающему даст, не дающему всякий откажет».
Как уже отмечалось, поэзия Гесиода пользовалась у древних греков необычайной популярностью и не переставала быть предметом восхищения до самых поздних времен.
Героический эпос воспевал героев величественных, чувства возвышенные. У трезво мыслящего крестьянина или ремесленника героический эпос мог вызвать даже насмешку или добродушную шутку. Вероятно, таково происхождение пародийной эпической поэмы «Война мышей и лягушек»(по-гречески «Батрахомиомахия»).
О времени и месте создания, об авторе этой поэмы мы знаем столь же мало, как и об «Илиаде», которая в ней пародируется. Несомненно, однако, что эта довольно добродушная, проникнутая мягкой иронией поэма, в которой война мышей и лягушек подана в духе большого эпоса, со всеми особенностями героико-эпиче-ского стиля (олимпийским и земным планом, постоянными эпитетами, сравнениями, мифологическими отступлениями и т. д.), — возникла много позже гомеровского эпоса н Гомеру не принадлежит. Явной натяжкой представляется нам гипотеза, согласно которой в поэме отражены события греко-персидских войн. Следует отметить, что Аристотель в «Поэтике» называет в качестве предшественницы комедии только поэму «Маргит», хотя, может быть, «Батрахомиомахия», комический эффект которой достигается резким контрастом формы и содержания, скорее должна была бы привлечь его внимание.
В ней чувствуется влияние простого народа, с предубеждением относившегося к кичившимся своими мифическими родословными аристократам: отсюда ироническое отношение к их воинской доблести, вооружению и т. д. В комическом плане описана вся однодневная война мышей и лягушек: будучи древнейшей пародией, поэма является одновременно и древнейшим антимилитаристским памфлетом.
— песнь о «многостопном деле Ареса». Завязка этого дела заключалась в следующем. Некий мышонок, спасаясь от ласки, и замученный жаждой, прибежал к болоту и встретил там «звонкогласого обитателя луж». Оба они стали похваляться своей родословной. Как многие герои Гомера, мышонок и лягушонок носят «говорящие» имена — Крохобор и Скулодув. Лягушонок пригласил мышонка прокатиться на его спине, но встретил водяную змею и нырнул, оставив мышонка на произвол судьбы. Тот же
«... оставшись один, забарахтался жалко,
Руки вздымая, всем телом в испуге смертельном затрясся,
Вынырнул раз и другой, но тут же опять опустился,
Вниз, на глубокое дно. Нельзя было смерти избегнуть:
Погибая, мышонок, так же, как герои Гомера, пророчит виновнику своей гибели тяжкие беды. Действительно, царь мышей Хлебогрыз:
«Сыном ему Крохобор приходился, которого тело
Хладное стыло в далеком от верного берега море —
в луже на самой средине...»
гороха, панцыри из листьев свеклы, щиты из листьев капусты и т. п. Грозные сборы встревожили олимпийских богов. Зевс, созвав всех олимпийцев, «с смехом сердечным спросил: «Кто же выступит в помощь лягушкам или мышам?». Афина отказывается помогать мышам — они погрызли ей пеплос, превратив его в решето, а она еще це отдала долг за шерсть и с нее требуют проценты («что бессмертных всегда удручает»). Но и лягушки не лучше: своим криком они не дают ей спать. В конце концов, боги решают не вмешиваться и наслаждаться зрелищем, «сверху взирая на битву».
«Купно собралися все в одно место, богини и боги,
В трубы меж тем комары стали дуть, побуждая к сраженью,
Страшно потряс все воинственный гул; сам Зевс-громовержец
Молнию с неба метнул; началася великая сеча».
— пародируется гомеровский прием «повествования через перечисление». Герои носят соответствующие имена: Квакун, Лизун, Громоквак, Пятолиз, Траволюб и т. п.
Но один витязь средь мышей, «Круподува воинственный отпрыск; звали его Кускодер», оказался наиболее воинственным (пародируется герой «Илиады» Ахиллес). Спасаясь от его уничтожающих ударов, «помчались к родному болоту лягушки». Зевс уговаривает богов выступить на помощь лягушкам, но ни Арес, ни Афина не обладают, по словам супруги Зевса Геры, достаточной силой, «чтоб черную смерть отвратить от жалких лягушек». Тогда Зевс насылает на мышей... раков. Мыши испугались и пустились в позорное бегство. Тем и окончилась однодневная война. Поэма интересна со многих точек зрения. Не случайно, может быть, и война длится всего один день. (В «Поэтике» Аристотель устанавливает, что трагедия «по возможности старается уложиться в один солнечный день или незначительно выйти за его пределы»). Это первая пародия в истории европейской литературы и ее следует признать необыкновенно удачной. Несмотря на краткость (в ней 300 стихов), в кривом зеркале ее нашли отражение основные моменты и особенности «Илиады». Мы узнаем то Патрокла, то Гектора, то Ахиллеса; царь мышей Хлебогрыз произносит речь и скорбит о своих погибших сыновьях совершенно так же, как Приам в соответствующем месте «Илиады»... Мы находим здесь и «литературные штампы» гомеровского эпоса: постоянные эпитеты, сравнения и метафоры.
Поэма является родоначальницей «героико-комических» поэм — жанра, распространенного в Европе конца средних веков3.
К послегомеровскому эпосу принято относить поэмы, написанные на сюжет «Кикла» (имеются в виду циклы мифов, связанных с Троянской войной, Фиванский цикл мифов и др.). Часть их упоминалась выше, в связи с гомеровским эпосом (стр. 23). Ни одна из этих поэм до нас не дошла. Содержание их известно по сочинениям позднейших мифографов, нисколько, впрочем, не уделявших внимания художественной стороне их; они сохранили только сюжетную схему. Написаны они были в VII—VI вв. до н. э. По своим художественным приемам авторы киклических поэм следовали Гомеру, зачастую просто подражали ему, результатом чего слово «киклический» стало у античных критиков синонимом слова «пошлый». 'Значение этих поэм представляется, однако, немаловажным: они послужили тем неисчерпаемым источником, откуда трагические поэты VB. ДО Н. Э. И последующих веков брали сюжеты для своих произведений.
К послегомеровскому эпосу относят также так называемые «гомеровские гимны», о которых говорилось во II главе.
1. К первой половике VII в. до н, э. относит Гесиода И. Тренченьи-Вальдапфель.
2. Воспоминания о времени, когда в общине существовало равенство, отложились в народном сознании в форме мифа о «золотом веке».
3. Для примера укажем хотя бы на поэму «Похищенное ведро» Алессандро Тассони, итальянского поэта конца XVI — начала XVII вв. Из-за похищенного ведра началась распря между жителями Болоньи и Модены, и о ней в эпически возвышенном стиле повествуется в поэме. В комическом виде представлены олимпийские боги, одни из которых на стороне моденцев, другие — болонцев. Контраст формы и содержания лежит здесь в основе комического эффекта