Глава XI.
ДРЕВНЯЯ АТТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
Происхождение комедии
Древняя аттическая комедия родилась из обрядовых игр праздников Диониса. Связь комедии с культом Диониса отчетлива сознавалась ее авторами. Аристотель считает, что комедия произошла «от зачинателей фаллических песен». Что же представляли собой эти песни?
Скудные данные, которыми мы располагаем, позволяют установить, что эти песни исполнялись во время праздника сельских Дионисий. Их распевали подвыпившие участники сельской пирушки, двигаясь процессией по окрестным селам. Песни носили разгульный, иногда даже разнузданный характер, но непристойность их была обрядовой. Весь обряд должен был магически воздействовать на животворящие, пробуждающиеся весной силы природы, которые олицетворялись Дионисом. Пьяная процессия носила название «Комос» — отсюда и происходит название «комедия», т. е. «песнь Комоса». Участники процессии переодевались, раскрашивали лица, подражая животным или мифическим существам, спутникам Диониса; судя по сохранившимся комедиям, отношение к самому Дионису (которого мог изображать один из участников процессии) было далеко не почтительным.., Философ Гераклит по этому поводу замечал:
«Если бы это был не Дионис, в честь которого устраиваются эти процессии и поются фаллические песни, то это было бы совершенно бесстыдным действием». Вольность и разнузданность танцев, ужимок и прыжков, веселье и непристойность песен, насмешки и шутки в адрес прохожих — все это носило карнавальный характер: общественные и религиозные отношения оказывались как бы «перевернутыми» и можно было позволить себе все, что в другое время было недопустимым и строго наказывалось.
В комедии Аристофана «Ахарняне» есть такая «фаллическая» песенка, распеваемая героем комедии. Дикеополем, выступающим вместе со своими домочадцами в фаллической процессии; ее участники несут корзину с плодами и фалл, символ плодородия. В то время как все сторонники войны в Афинах испытывают тяготы и лишения, Дикеополь, заключивший мир «от себя лично», наслаждается праздником и поет об этом в фаллической песенке:
Фалет, веселый Вакха друг,
Кутила — бог, гуляка — бог,
Любимый и влюбленный!
Шесть лет прошло, и вот тебе
Молюсь я, возвратись домой,
Сам для себя я мир добыл,
Довольно войн, довольно слез
... Насколько слаще, о, Фалет, Фалет,
Нагнать в лесу красивую воровочку,
Фракиянку, рабыню Стримодорову,
Схватить ее, обнять ее, прижать ее!
«Фалет! Фалет!
Из чаши мирной с нами опохмелишься...»
Другим источником, несомненно повлиявшим на зарождающуюся комедию, была народная шуточная драма. Инсценировки шутливого характера были распространены почти повсеместно. Античные писатели (Афиней) упоминают о так называемых «ди-келистах», «передразнивателях» в Спарте. Они ловко подражали повадкам то огородного вора, то чужеземца-шарлатана, словом и жестом вызывая смех у зрителей. Из этих шутливых сценок выросла деревенская народная комедия, составившая как бы промежуточное звено между обрядом и комедией литературной 1
В качестве образца древнейшей литературной комедии можно назвать сицилийскую комедию, видным представителем которой является Эпихарм. По словам Аристотеля, он первый (одновременно с Формидом) стал писать комедии на вымышленные и мифологические сюжеты. Эпихарм жил в конце VI — нач. V в. (приблизительно 550—460 гг. до н. э.). Сатирический элемент в его комедиях был, как видно, слаб, и комический эффект достигался пародированием сказок и мифов. Хор отсутствовал,— что однако, не исключало наличия лирического элемента. Частым героем сицилийской комедии был Геракл, представляемый в виде обжоры и пьяницы. В одной из комедий Эпихарма так описывается его обед: «если бы ты увидел как он ест — ты бы умер. Глотка у него хрипит, челюсть трещит, зубы скрежещут, клыки стучат, ноздри свистят, а уши ходят ходуном». Комический тип Геракла-обжоры проник и в трагедию («Алкеста» Еврипида) и в древнеаттическую комедию («Птицы» Аристофана).
В сицилийской комедии впервые герои и боги принижались до уровня обыденных персонажей, им приписывались общечеловеческие недостатки и пороки. Это приводило к комическому эффекту вследствие контраста между обычными о них представлениями и тем, как они выступали на комической сцене. Эпихарм питал особое пристрастие к тому, чтобы превращать олимпийских богов и героев в бесшабашных гуляк, чревоугодников, людей с обычными житейскими недостатками. Боги Эпихарма непрочь позабавиться и друг над другом: в комедии «Гефест» по приказу Зевса изготовляется кресло, в которое, ничего не подозревая, садится Гера, но встать она уже не может, и ее усилия вырваться вызывают дружный хохот остальных олимпийцев.
Сицилийская комедия была одновременно и комедией характеров. Она выводила на сцену и приехавшего из деревни в город глупца, и зеваку, глазеющего на шумное празднество, и хвастуна и паразита (прихлебателя). Вместе с шутками преподносились и серьезные морали в форме сентенций и афоризмов.
Насколько неясной была история происхождения комедии даже для древних греков, видно из «Поэтики» Аристотеля, который пишет: «История комедии с самого начала осталась неизвестной вследствие того, что ей (т. е. комедии) не уделяли серьезного внимания, и даже хор комической пьесы представлялся только впоследствии архонтом, а вначале состоял из добровольцев. Лишь тогда, когда комедия достигла некоторой определеннести форм, авторы ее стали упоминаться как поэты. Кто ввел маски, пролог, кто увеличил число актеров и т. п.— неизвестно». (Поэтика, гл. V).
Некоторые данные о происхождении комедии можно почерпнуть из вазовой живописи, гдечасто встречаются рисунки, изображающие Диониса, выступающего со своими спутниками, уродцами с безобразно вздутыми животами и толстыми задами. Эти рисунки чаще всего встречаются на коринфских вазах VII— VI вв. до н. э. (как раз в концеэтого времени возникает комедия). Может быть именно здесь надо искать- связь между сицилийской комедией и этими народными шуточными сценами, популярными в дорическом Коринфе? (Сицилия очень рано подвергалась культурному влиянию Коринфа —многие города Сицилии были дорическими колониями).
Можно предположить, что народная комическая драма,— судя по замечанию Аристотеля, сицилийского происхождения,— соединилась в Аттике с хоровыми элементами обрядоЕых игр, а именно с фаллическими песнями, зачинатели и импровизаторы которых были первыми авторами зарождающейся комедии. Известное влияние на комедию оказала также ранее сформировавшаяся трагедия.
Сатирическая направленность обрядовых песен, из которых комедия возникла, сыграла роль в становлении древней аттической комедии с ее политическим, по преимуществу, характером. Древние филологи (например, ранневизантийский ученый Платоний) прямо связывают ее развитие с судьбами афинской демократии, указывая, что комедия могла возникнуть только в условиях полной свободы критики.
Наиболее выдающимися творцами древнеаттической комедии, предшественниками и современниками Аристофана, были Кратет, Магнет, Кратин и Евполид.
От произведений Кратета до нас почти ничего не дошло. Но Аристотель был склонен считать его основателем древней аттической комедии, так как именно Кратет ввел в комедию искусно задуманный сюжет и подлинный диалог. Аристофан говорит о нем {«Всадники»):
«Сколько принял от вас оскорблений Кратет! он вам завтрак давал по дешевке,
Да забавные шуточки стряпалдля вас, неиспорченный вкус проявляя,
Остроумен он был и держался один с переменным успехом на сцене.
Из его произведений наиболее известен сюжет комедии «Звери», где рассказывалось о золотом веке, когда рабы будут не нужны, а вещи будут сами повиноваться, лишь только их окликнет человек: «Стань-ка и накройся, стол! Поднимайся тесто! Поди сюда, рыба!»,— обращался человек к жарившейся на сковородке рыбе. «Да ведь я поджарилась только с одного бока,— возражала рыба. Тогда не повернешься ли ты на другой бок и не насыплешь ли на себя соли?» (Афин. VI, 267).
Кратин был старшим современником Кратета (умер около 421 г. до н. э.). Ему приписывают ряд нововведений в комедии. При этом Кратин ставил перед собой серьезные нравственные цели и поносил в своих произведениях дурных, порочных людей. Таким образом комедия превратилась в бич, которым общество наказывает провинившихся. Тем не менее творчество Кратина носит еще следы архаичности и нестройности. Именно Кратина следует считать тем поэтом, который сыграл в развитии аттической комедии роль Эсхила.
В своей комедии «Всадники» Аристофан отдает должное Кратину, своему сопернику на комической сцене:
«А Кратин? Был он славен. Потоком бежал, по равнинам, как буря, носился,
И дубы, и платаны он с места срывал, и противников. Да, процветал он.
»
Из этого отрывка видно, какой популярностью пользовались комедии Кратина. Известно, что Кратин, в ответ на слова Аристофана, который объявил его отжившим поэтом, написал комедию «Бутылка» и был признан победителем на состязаниях комических поэтов.
Сатирическая манера Кратина была несколько резкой и грубоватой 2. Более мягкий, веселый и жизнерадостный характер носили комедии Евполида (446—411 гг. до н. э.). Из вновь найденных папирусных отрывков стала известна одна из самых популярных его комедий «Демы». Герой этой пьесы, стратег Миронид, оказавшись после смерти в подземном царстве, Аиде, жалуется на общий упадок нравов в Афинах. Тени мертвых решают отправить на землю делегацию из числа наиболее выдающихся политических деятелей прошлого — Солона, Мильтиада, Аристида и Перикла. Столкновение их с живой действительностью приводит к комическим результатам.
Структура древней аттической комедии уже оформилась к тому времени, когда расцвело творчество Аристофана. Комедия обычно начиналась прологом, в котором давалась завязка сюжета, затем следовал парод — выступление хора на орхестру. Он был многочисленнее трагического хора и состоял из 24-х человек. Одежда актеров была рассчитана на то, чтобы вызвать смех—толстый живот, толстый зад, кожаный фалл. Пляска хора сопровождалась вольными, подчас непристойными движениями («кордакс»). «Самой существенной частью древней комедии является агон — словесный спор главных действующих лиц пьесы». 3 В этом споре хор становится на сторону одного из спорящих, но в процессе спора может перейти и на сторону противника,— это было добавочным комическим эффектом. Комедия заканчивалась эксодом, т. е. уходом актеров и хора со сцены.
Интересной и, как предполагают, древнейшей частью комедии является парабаса. Анонимный автор трактата «О комедии» определяет ее следующим образом: «Парабаса есть следующее. После того, как исполнилась первая часть, актеры уходят со сцены. Для того, чтобы театр не опустел и публика не скучала, хор, уже не имея возможности обращаться к актерам, поворачивался лицом к публике. Тем самым поэты получали возможность обратиться к зрителям устами хора или от своего имени, защищая свое творчество или себя, либо выступая на политические темы». Парабаса как бы выключала хор из сюжета комедии (что подчеркивалось сня^ тием масок) Строилась она по определенным ритмическим канонам. Нарушение же сценической иллюзии для древнеаттической комедии было возможным.
Творчество Аристофана
Из всего необозримого богатства древнеаттической комедии до нас дошло только одиннадцать комедий Аристофана. Вряд ли это просто случайность. Грамматики александрийского, римского и византийского периодов тщательно отбирали и комментировали все лучшее. Почти все сохранившиеся пьесы Аристофана блещут разнообразием и фантастичностью сюжетов, комической остротой ситуации, меткостью шуток и пародий, великолепным драматическим мастерством, что видно по энергично развивающейся фабуле. Его комедии всегда отличались новизной — об этом с законной гордостью говорит сам поэт в комедии «Облака»:
«Только с новым вымыслом к вам прихожу я каждый раэ,
Не люблю другим подражать, сочинить умею сам».
Вместе с тем лирические части, песни хора, исполнявшиеся с музыкальным сопровождением, проникнуты свежим и глубоким поэтическим чувством, отличаются гармоничностью своих ритмических систем.
Аристофан родился около 445 г. до н. э. Отец его, Филипп, был аттическим землевладельцем. Сам Аристофан провел свою жизнь большей частью в Афинах, но это не помешало ему хорошо знать быт, идеологию, обычаи аттического крестьянства. Аристофан был высоко образованным литератором, хорошо изучившим богатейшее наследство греческих поэтов и драматургов. Он всегда был в курсе новых течений в искусстве и живо на них реагировал. В его комедиях дана смелая сатира на афинское общество периода кризиса демократии и отражены самые различные стороны общественной жизни.
Его первая комедия («Пирующие») появилась на сцене в 427 г. до н. э. под чужим именем. Сам он по молодости лет еще не мог получить хора. Через несколько лет он шутливо вспоминал об этом:
«Словно девушке, мне тогда не к лицу было рожать,
И пришлось подкинуть дитя, увидать в чужих руках».
(«Облака»)
Впервые он выступил от своего имени в 424 г. до н. э. с комедией «Всадники», направленной против всесильного тогда демагога Клеона. Анонимная биография Аристофана сообщает, что никто из мастеров театрального реквизита не решился изготовить маску Клеона, а актеры боялись выступить в этой роли. Тогда Аристофан выступил сам, вымазав лицо суриком.
С тех пор пьесы его почти безраздельно господствовали на комической сцене (хотя случалось и ему терпеть поражения). В своих отличавшихся остротой и злободневностью комедиях он резко выступал против вождей радикальной демократии, окруженных взяточниками, сикофантами (в переносном смысле — доносчик), чиновниками, приспешниками всех сортов; насмешливо отзывался о новых философских теориях софистов и новых системах воспитания; защищал традиционные вкусы и принципы в поэзии и литературе; подвергал осмеянию (правда, не всегда злому, иногда с оттенком добродушной иронии) пороки современников, их страсть к сутяжничеству, бездеятельность, стремление жить за счет государства; и всю жизнь боролся против войны, несущей смерть и разрушение. Сам Аристофан так оценивал деятельность поэта в комедии «Ахарняне».
«... Он расскажет в комедии правду.
Он не станет вам льстить, мзды не станет сулить, не захочет ни лжи, ни обмана.
Он не будет хитрить и чрезмерно хвалить, он хорошему граждан научит».
Это было сказано в 425 г. Через 20 лет в комедии «Лягушки» Аристофан снова подтвердит свою верность этим идеалам поэта-гражданина. Выступающий в комедии драматург Эсхил спрашивает Еврипида:
«Отвечай мне: за что почитать мы должны и венчать похвалою поэта? —
За правдивые речи, за добрый совет, и за то, что разумней и лучше
Они делают граждан родимой земли».
В комедиях Аристофана отразилось все разнообразие, сложность и пестрота общественно-политической жизни Афин конца V в. до н. э. Еще при жизни Аристофана его комедии считались символом афинской демократии и свободы. Вышеупомянутая биография поэта сообщает: «Говорят, что философ Платон, когда тиран Дионисий пожелал ознакомиться с конституцией Афин, послал ему комедии Аристофана...»
Умер Аристофан вскоре после 388 г. до н. э. До нас дошла надпись на его могиле, сочиненная Платоном:
«Долго искали Хариты святилища; Аристофана
Вечную душу найдя, прочный в ней храм обрели».
Сохранились следующие комедии Аристофана: «Ахарняне», «Всадники», «Облака», «Осы», «Мир», «Птицы», «Лисистрата», «Женщины на празднике Фесмофорий», «Лягушки», «Женщины в народном собрании», «Богатство». Наибольшей политической остротой отличается комедия «Всадники».
Герой комедии старик Демос («народ»), которого надувают его рабы. Изображение народа в виде старика не должно было-вызывать удивления (в 1952 г. была найдена афинская надпись, украшенная барельефом, где изображен афинский народ в виде старика, которого увенчивает женщина, олицетворяющая демократию).
В качестве рабов, прислуживающих старику, в комедии выведены афинские стратеги Никий и Демосфен. Их, однако, оттеснил на задний план недавно купленный раб — «Кожепафлагонец»; втершись в доверие к хозяину, он стал расправляться ударами бича с прежними домочадцами.
Это было очень смелым поступком — показать афинскому народу его самого в образе глуховатого, брюзгливого, падкого на подачки старика, которого ловко обманывают и за счет которого' кормятся его собственные «рабы» — демагоги, ораторы афинского народного собрания. Даже в условиях существовавшей в Афинах свободы критики постановка «Всадников» была актом большого гражданского мужества.
Но всю мощь своего сатирического таланта Аристофан направил не против афинского народа (к которому он относился скорее с добродушной иронией), а против всемогущего демагога Клеона и его приспешников. Следует учесть, что время постановки «Всадников»—424г., было временем безраздельного господства Клеона в политической жизни Афин. Он возглавлял агрессивно настроенную часть демократической партии и одержал ряд побед в войне со Спартой (Пелопоннесская война). Стратег Демосфен незадолго до постановки комедии (в которой он выведен в роли раба) захватил важную для Спарты гавань Пилос. Сам Клеон удачно руководил захватом близлежащего к этой гавани острова Сфрктерия, обнаружив дарование хорошего полководца. Он славился как оратор, пламенный и гневный, и выступал сторонником продолжения войны. Аристотель в своем историческом трактате «Афинское государственное устройство» пишет, что «Клеон более всех развратил народ своею горячностью», «первый стал кричать на трибуне и ругаться...»
В комедии Аристофана Клеон выведен в главной роли под именем «Кожепафлагонца» или «Пафлагонца». Имя это, с одной стороны,' напоминало о том, что Клеон являлся владельцем кожевенной мастерской, с другой стороны, было образовано от начала «Пафладзо» — «брызгать». В целом «кожепафлагонец» можно перевести как «кожебрызжущий».
Комедия открывается прологом. Из дома, где живет старик Демос, стремглав выбегает раб с криком «иаттатайакс, ой, беда, иаттататай!» Корчась от полученного удара бичом, потирая ушибленные места, он начинает проклинать обидчика.
Уже первые слова вызывали смех: зрители в рабе без труда узнавали всем известного полководца Демосфена (по маске, в которой выступал актер).
Первому рабу вторит, проклиная того же обидчика, второй (этот актер выступал в маске политического деятеля Никия). Оба начинают советоваться, как спастись от ударов и побоев. Тут же они рассказывают зрителям, в чем суть дела. Аристофан смело нарушает здесь сценическую иллюзию, что было свойственно древней комедии, поддерживавшей самый тесный контакт с публикой.
себе. Первый раб говорит:
... Вот недавно так
Крутую кашу заварил я в Пилосе
Лаконскую. Негодник подскочил, схватил
И господину всю мою стряпню поднес... 4
торговцы. Как известно, во главе Афин в это время действительно стояла целая группа торговцев: канато-торговец Евкрат, лампоторговец Гипербол, лироторговец Клео-фонт, овцеторговец Лисикл и др. Перечислив всех «торговцев» (не называя при этом имен), первый раб торжественно заявляет, что на смену «кожеторговцу» (т. е. Клеону) придет... «колбасотор-говец» (это занятие считалось особенно низким).
Они легко отыскивают Колбасника и объявляют ему, что он будет отныне править Афинами — так как он достаточно «подл и дерзок» для этой цели. В борьбе с Пафлагонцем ему поможет хор всадников (всадники были аристократической частью афинского войска).
Уже в пароде — выходе хора на сцену — начинается комическое состязание в наглости Колбасника и Пафлагонца. Оба осыпают друг друга ругательствами (пародируется спор ораторов в народном собрании), причем перевес склоняется все более и более на сторону Колбасника, более пронырливого, хитрого, «подлого» и дерзкого. Они готовы подраться за то, чтобы первым начать речь. Все до крайности обнажено. Так, Пафлагонец говорит;
«Мне не страшны вы, покуда существует наш Совет
И пока в нем заседает одураченный народ».
С помощью грубых и непристойных, но комических способов Колбасник побеждает в Совете. Пафлагонец в ярости; он просит, чтобы старик Демос созвал народное собрание.
После парабасы начинается вторая часть агона (или второй агон), происходящая в присутствии Демоса. Спор ведется все в том же балаганном тоне. Каждый старается угодить Демосу: Пафлагонец — широковещательными политическими мероприятиями, программой обширных завоеваний, Колбасник же (его устами говорит здесь Аристофан) заявляет:
«Пусть вернется в деревню, пускай поживет
Он спокойно и каши наестся».
— пару башмаков, мазь в баночке, чтобы залечить раны (от войны, в которую втянул народ Клеон).
В конце спора Колбасник, стянув зайца из корзины Пафлагонца, преподносит его Демосу от своего лица. Пафлагонец в полной растерянности. Просмотрев оракулы, он с ужасом убеждается, что ему суждено быть побежденным в споре с Колбасником. Он расстается с венком (символом власти и неприкосновенности должностного лица), горестно восклицая:
«Прощай, венок! В печали расстаюсь с тобой!
Другой тебя возьмет, тобой украсится,
Не больше вор, а разве что счастливее».
— злая пародия на слова еврипидовской Алкесты, трагической героини, которая, думая перед смертью о новой жене мужа, сокрушается душой, что та верней ее не будет — разве только счастливее.
Победитель Колбасник варит старика Демоса в кипятке (что соответствует его профессии — варить колбасы), и тот выходит из котла помолодевшим и обновленным, таким, каким он был во времена Греко-персидских войн.
Колбасник с гордостью оповещает всех о «явлении древних Афин, дивных, многовоспетых и славных», при этом он дарит Демосу тридцатилетний мир. Пафлагонец наказан тем, что должен научиться ремеслу колбасника. Под звуки веселой музыки актеры и хор покидают сцену.
Комедия полна шуток и острот, каламбуров и пародий, намеков, смысл которых настолько злободневен, что для нас уже не всегда понятен. Смело и резко обличает комедия радикальную демократию и ее вождей, толкающих народ на путь войны.
Центральными образами комедии являются «Пафлагонец», прототипом которого был вождь радикальной демократии Клеон и «Колбасник» (Агоракрит), за которым, очевидно, не скрывается конкретное историческое лицо.
— даже карикатуру,— Аристофан невольно отдает дань его могуществу. Первый раб говорит:
«Скрыть ничего нельзя от Пафлагонца...
За всем он смотрит. В Пилос ногу
Одну занес он, а другой в Собрании
Стоит, и шаг его широк настолько,
Он шарит у Этолян, ну, а мысли
Находятся в Клопидах безраздельно».
Индивидуальные черты Клеона талантливо, но очень тенденциозно искажены. Создавая этот образ, Аристофан прибегнул к своему обычному приему «материализованной метафоры»: политический деятель, слуга народа, выведен в образе действительного слуги, раба. Комический эффект основывался на том, что всесильный в это время политический деятель оказывался побитым Колбасником и даже вынужден был заняться ремеслом последнего...
Фантастически гротескная фигура Колбасника — также образ большой обобщающей силы. В нем с преувеличением до невероятных размеров воспроизведены черты дерзкого демагога, деятеля, выросшего на рынке (имя его — Агоракрит — произведено от слова «агора» — рыночная площадь, и глагола «криномай» — судиться, тягаться). Аристофан его устами высказывает свои мысли.
— Демосфена и Никия. С одной стороны, Аристофан передает типические повадки раба (как они рисовались рабовладельцам) — трусость, ворова-тость, готовность перебежать в лагерь противника, речь, отличающуюся варваризмами; с другой стороны, карикатурно воспроизведены черты характера Демосфена (инициативность, ловкость в выдумках), и Никия (второй раб более осторожен, суеверен и труслив, что было намеком на всем известную нерешительность Никия).
В диалоге этих двух рабов с полной ясностью воспроизводятся эти черты. Никий первым начинает мелодичное (на манер номов Олимпа) хныканье. Все «спасительные» идеи появляются в уме ловкого и пронырливого Демосфена, заставившего трусливого Никия украсть вино у Пафлагонца. Подливающий ему Никий озабоченно смотрит ему в рот, беспокоясь, как бы тот не забыл совершить возлияние в честь «доброго демона», а Демосфен только потешается над неуклюжестью и слабоволием суеверного Никия. Комические приемы здесь просты до чрезвычайности. Читая оракулы, Демосфен восклицает: «О, предсказания! подай-ка чашу поживей...» Никий с готовностью протягивает, нетерпеливо спрашивая: «что говорит оракул?» В ответ на это Демосфен лаконично и быстро бросает: «Налей другую!» Тогда Никий наивно и робко осведомляется: «В оракуле написано — «налей другую»...?
Политический смысл комедии заключается в том, что аттическое крестьянство и люди среднего достатка готовы были объединиться с «всадниками» (аристократами) для борьбы с демагогами радикальной демократии- — партией войны. Конец пьесы, где Демосу преподносится тридцатилетний мир, продолжает идею борьбы за мир, ярко проведенную в «Ахариянах», поставленных за год до этого, и проходящую красной нитью в ряде произведений Аристофана.
Поставленная годом позже комедия «Облака» преследуют уже совсем иные цели. В ней нашли дальнейшее развитие идеи, высказанные поэтом в первой комедии,— «Пирующие». Они заключались в том, что новое софистическое воспитание, при котором молодые люди учились только искусству логического доказательства, рассуждениям на философские темы, размышляли о тайнах мироздания и т. п.,— объявлялось вредным, губящим тело и душу молодого человека. Наоборот, восхвалялась старая, дедовская система воспитания времен «Марафономахоа», когда молодежь была физически крепкой и выносливой, не рассуждая, повиновалась старшим, училась петь старинные гимны в честь богоа... и не знала трагедий Еврипида.
В качестве мишени для своей сатиры драматург избрал школу Сократа. Философ Сократ был весьма заметной фигурой в Афинах того времени. Босой, в рваном плаще, он мог остановить любого гражданина на улице или городской площади и завязать беседу на философскую тему. Вокруг собирались любопытные, слушали беседу и ученики Сократа. Умело поставленными вопросами, ставя противника перед противоречивыми дилеммами, Сократ добивался нужного ему ответа. Он утверждал, что истина скрыта в душе каждого, нужно уметь ее только высвободить, помочь ей родиться, как помогает повивальная бабка при родах.
не все граждане, а только те, кто к этому предопределен от рождения, т. е. знать, аристократы). Кружок ^Сократа состоял из представителей афинской золотой молодежи, богатых и знатных людей. Любимцем Сократа был потомок одного из самых знатных родов, племянник Перакла Алкивиад.
Сюжет «Облаков» — они называются так потому, что в комедии выступал хор, одетый в костюмы, напоминающие облако (что символизировало туманную и расплывчатую мудрость софистов),— сводится к следующему. Старик-крестьянин, по имени Стрепсиад, завяз по шею в долгах. Причиной явились аристократические замашки его сына, Фидиппида, увлекшегося конным спортом и тратящего отцовские деньги на дорогих лошадей и сбрую. Старику не спится по ночам — он все думает, как избавиться от долгов. Наконец, он решает отдать сына в школу Сократа, где, как говорят люди, учат «неправую речь сделать правой», т. е. представлять истину ложью и наоборот. Если его сын научится этому искусству слова, то он сумеет избавить отца от кредиторов. Но сын наотрез отказывается, и простоватый Стрепсиад отправляется сам в школу Сократа. Она символически представлена в виде «мыслильни» — дома, где занимаются размышлениями на философские темы. Описание учеников, самого Сократа, всего, чем они занимаются, дано в карикатурном стиле. Сократ измеряет длину прыжка блохи при помощи следа, оставленного блохой в растопленном воске, ученик его, Хэрефонт, занят мыслью о том, чем поет комар — гортанью или задней частью тела, и т. п. Сам Сократ, чтобы сохранить возвышенный образ мыслей, висит в корзине, подвешенной к стропилам «мыслильни». На вопросы простоватого, но сохраняющего крепкий крестьянский здравый смысл Стрепсиада Сократ отвечает напыщенной речью, вызывающей у того самые неожиданные и комические ассоциации.
Так же карикатурно представлен процесс обучения Стрепсиада, кончающийся плачевным результатом — его изгоняют из «мыслильни» за неспособность. Стрепсиад вновь уговаривает сына, и на этот раз добивается согласия. В фантастическом споре перед зрителем выступают Правая и Неправая речь (неизвестно, как это было оформлено сценически). Неправая речь, символизирующая новую систему воспитания, побеждает, и Фидиппид начинает свое обучение у Сократа. Вернувшись к отцу, он действительно помогает спровадить всех кредиторов, но вскоре между отцом и сыном завязывается литературный спор. Сын, конечно, поклонник Еврипида с его нововведениями, старик — Эсхила. Спор кончается тем, что сын избивает отца и тут же доказывает, что вправе так поступить. Стрепсиад почти убежден, (но увлекшийся Фидиппид заявляет, что он вправе бить и свою мать. Тогда терпение старика лопается — он хватает факел и поджигает «мысли-льню». Криками задыхающихся от дыма учеников Сократа и торжествующими возгласами Стрепсиада заканчивается комедия,
Идея комедии высказана просто и наглядно: в карикатурном -виде изображается новая система воспитания и показываются ее губительные результаты. Аристофан выступает в защиту доброго старого времени.
Центральным образом, против которого направлено жало сатиры Аристофана, является Сократ. Как и «Пафлагонец» во «Всадниках» — это образ собирательный. Как персонаж комедии, он восходит к народной шуточной драме, гдетип шарлатана ученого встречался довольно часто. Мнение подавляющего большинства исследователей, говорящих, что поэт приписал Сократу учения многих софистов, что в образе Сократа дана карикатура на всю софистику, имеет серьезные основания. Но справедливости ради надо указать, что в образе Сократа сохранены и черты действительного Сократа, хотя мы о последнем знаем только то, что рассказывают его ученики — философ Платон и историк Ксенофонт, знавшие его глубоким стариком и крайне тенденциозно отразившие его облик в своих произведениях. Прежде всего, в глазах афинян того времени Сократ был типичным софистом 5—60 лет после его смерти (оратор Эсхин в речи «против Тимарха» говорит: «когда вы, афиняне, казнили софиста Сократа, за то, что он воспитал Крития, одного из тридцати тиранов, которые ниспровергли демократию»). Часто указывают, что у Платона и Ксенофонта Сократ занимается проблемами морально-этического порядка, тогда как аристофановский Сократ изучает природу. Но дело в том, что упомянутые писатели знали Сократа на склоне лет. В молодости и зрелом возрасте Сократ мог заниматься и натурфилософией —известно, что он был учеником философа Анаксагора, изучавшего природу и написавшего сочинение, которое называлось «О природе».
Самым примечательным является то, что Аристофан точно воспроизводит метод доказательства, применявшийся Сократом, особенности его «диалектики». Метод этот заключался в аналогии, подчас примитивной и логически не оправданной, в анализе понятий и «наведении» собеседника искусно поставленными вопросами на «правильное» заключение. У Аристофана этот метод представлен, правда, в карикатурном виде, но суть дела от этого не меняется. Например, Сократ у Аристофана так объясняет причину грозы:
«... набухнув водой дождевой, облака друг на друга стремятся
И, как сказано, лопнув, что полный пузырь, громыхают и гулко грохочут».
Когда Стрепсиад не верит, Сократ ставит перед ним вопрос:
«Это я объясню на примере тебя самого же:
До отвала наевшись похлебки мясной на гулянии панафинейском,
Ты не чувствовал шума и гула в кишках и урчанья в набитом желудке?»
Обучившийся в школе Сократа Фидиппид доказывает свое право бить отца, прибегая к следующей аналогии:
«Возьмите с петухов пример и тварей, им подобных,
»
Можно сказать, что свойством гениального искусства Аристофана было воспроизведение в собирательном образе индивидуальных черт конкретного лица, отчего сам персонаж становился необыкновенно убедительным и жизненным. Это разумеется, не исключает того, что в целом весь образ не полностью соответствовал действительному историческому лицу.
Образ антагониста Сократа, старика Стрепсиада, представляет собой развитие излюбленного Аристофаном типа положительного героя. Во многом он напоминает Дикеополя («справедливого гражданина»), героя комедии «Ахарняне». Стрепсиад выходит победителем из борьбы при помощи свойственного ему здравого смысла, сочетающегося в облике Стрепсиада с простоватостью, над которой сам автор добродушно подтрунивает.
Хоровые партии «Облаков» отличаются поэтичностью и красотой. В гимне хора великолепно передана необъятная небесная ширь, далекий путь, совершаемый облаками:
«Вечные Облака!
Бездны отца Океана гудящие
Кинем, на горные выси подымемся,
Лесом покрытые,
С вышек дозорных на сторону дальнюю
Взглянем на реки, бурливо-журчащие,
Взглянем на море, седое, гремящее!
Око эфирное неутомимо сверкает,
Даль в ослепительном блеске...»
«Облака» одной из самых сильных комедий Аристофана; да и сам он говорит в парабасе «Облаков», что это наиболее удачная из его комедий. Тем не менее комедия, поставленная в 423 г. до н. э., потерпела провал. Одно из античных предисловий объясняет неудачу постановки вмешательством Алкивиада и его группы. Это сообщение заслуживает серьезного внимания, и намеки на это можно найти в парабасе «Облаков» (до нас дошла вторая редакция комедии, переработанной после провала). Выступая от лица Аристофана, хор говорит:
«О зрители! Я хочу сказать вам откровенно истину — клянусь Дионисом, воспитавшим меня. Я в такой же мере хотел бы победить и считаться умелым поэтом, как считаю вас справедливыми зрителями, а вот эту комедию — наилучшей из всех моих комедий. Вы ее услышали первые — комедию, которая больше всего доставила мне неприятностей. Но я отступил (т. е. получил 3-е место — В. Б.), побежденный площадными людьми, не заслужив этого. За это я браню вас,— мудрецов, из-за которых я все это изготовлял. Но я не предам вас, которых считаю справедливыми зрителями. С того времени, как здесь от людей, к которым приятно и обращаться, мои два питомца, благоразумный и дурной, выслушали наилучшее суждение... с этого времени» у меня есть верные доказательства вашего мнения обо мне».
Действительно, как мы узнаем из сочинений ученика Сократа философа Платона, Сократа обычно называли мудрецом («Апология Сократа» 2 ЗА), а дельфийский оракул даже назвал его самым мудрым из людей. Сократ любил испытывать людей, исследуя их «мудрость», как об этом рассказывает нам Платон в «Апологии Сократа». Слово «мудрость», «мудрец» были излюбленными терминами и его школы.
Характерен образ Фидиппида, сына Стрепсиада, юноши с аристократическими замашками. Ряд совпадающих деталей дает основание утверждать, что Аристофан имел в виду Алкивиада, создавая карикатуру на члена сократовского кружка — хотя полностью отождествлять исторического Алкивиада с аристофа-новским героем нельзя6.
Вне зависимости от того, какие цели преследовал Аристофан в своих комедиях, он нигде не упускал случая кольнуть язвительным словом своих литературных противников, зло подшутить над теми поэтами, чьи творческие установки противоречили его собственным. Особенно много достается Еврипиду. «Новая поэзия (и в том числе Еврипид) Стала злоупотреблять музыкальными эффектами в поэзии, отдавая, таким образом, предпочтение форме перед содержанием» 7
«принизил» поэзию и лишил ее роли воспитателя тех высоких гражданских качеств, которые пропагандировал самАристофан.
Специально вопросам искусства поэт посвятил знаменитую комедию «Лягушки», поставленную в 405 г. в несчастный для Афин год поражения в Пелопоннесской войне.
В комедии рассказывается о том, что в Афинах с Еврипидоы и Софоклом умерли последние великие трагики. Достойных поэтов больше не осталось, и Дионис, бог-покровитель трагедии, выступающий в пьесе в роли простоватого афинского зрителя, поклонник Еврипида — решил отправиться в подземное царство, Аид, и вернуть Еврипида на землю. Для того, чтобы миссия окончилась более успешно, он одевается в львиную шкуру Геракла, некогда спустившегося под землю и благополучно вернувшегося, и отправляется в путь вместе с рабом Ксанфием. Раб ехал на осле, Дионис шествовал рядом (т. е. все наоборот — афиняне путешествовали верхом, а рядом бежал раб). Чтобы узнать дорогу в Аид, Дионис сначала отправляется к Гераклу. Тот с трудом сдерживает смех, глядя на пузатого афинского щеголя, одевшего поверх шафранного цвета плаща (какой носили женщины) львиную шкуру. Дионис хвастает своими подвигами в недавном морском бою и рассказывает, что его после прочтения пьесы Еврипида «Андромаха» охватила такая тоска по Еврмпиду, как Геракла... по чечевичной каше. Геракл указывает ряд путей; самый же верный путь в Аид — пройти в Керамик, афинский квартал, забраться на самую высокую башню и прыгнуть вниз головой (весь диалог полон пародий, острот в адрес современных поэтов, непристойных двусмысленностей и каламбуров). Но Дионис требует, чтобы тот указал свой путь, и Геракл в комических чертах его описывает. Дионис отправляется, но по пути встречает похоронную процессию и просит покойника помочь отнести ему багаж до ворот Аида. Тот требует две драхмы. Дионис же дает 9 оболов. Весь спор ведется в грубом стиле мелочных торговцев афинского рынка. Заявив, что он лучше... воскреснет, чем понесет багаж за такую цену, покойник отправляется дальше.
После ряда приключений Дионис и Ксанфий, сопровождаемые пением лягушек, живущих в болотах подземного царства (оно кончается и начинается рефреном «брекекекекс, коакс, коакс»), прибывают в Аид. На стук выходит Эак, привратник. Узнав, что прибыл Геракл (за которого выдает себя Дионис), он, рыча, набрасывается на последнего, грозя наслать на него всех чудовищ. С Дионисом от страха случается нечто уже совсем неприличное; вся сцена, где раб потешается над трусостью господина, очень комична. Дионис несколько раз меняется одеждой с рабом, но тот каждый раз оказывается в более выгодном положении.
После парабасы и краткого диалога двух рабов, земного Ксан-фня и подземного Эака, в котором выясняется полное совпадение их привычек и характеров, на сцену выходят Эсхил и Еври-пид.
— агон, т. е. спор Эсхила с Еврипидом, который собственно и составляет главное идейно-художественное содержание комедии.
Об этом споре с комически преувеличенным страхом возвещает Дионис, прося, чтобы скорее принесли черного ягненка в жертву богам, ибо готовится грянуть буря. Спор начинает Еврипид. Он укоряет Эсхила в том, что последний выводит на сцену молчащих героев (ст. 913—«Трагические чучела, они молчат, не пикнут») и таким способом тянет время драмы; затем Еврипид обвиняет Эсхила в высокопарности стиля, говорит о том, что его устрашающие символические образы непонятны зрителю («А все Скамандры и Кремли и на щитах звенящие Орлы-грифоны, медь и блеск речей головоногих,— понять их — величайший труд»). Наоборот, он, Еврипид, как только перенял искусство от Эсхила, распухшее от пышных слов, похвальбы и бредней, то сразу же освободил его от всего этого, «посадив на строгую диэту из легких слов, прогулочек, слабительного — свеклы». Еврипид подчеркивает, что в своей драме он показал истинные картины афинской жизни и обычаев. Таково начало спора, в котором намечаются позиции спорящих. После краткой песни хора Эсхил и Еврипид приступают к главному вопросу — каково предназначение поэзии, в чем задача поэта. Мнения противников здесь совпадают — поэзия должна воспитывать граждан, делать их разумней и лучше. Эсхил подчеркивает, что Гомер «удостоился чести и славы за то, что учил он полезному делу — и отваге в строю и оружью бойцов»; «создал драму я, полную духа войны»,— говорит Эсхил. Насколько актуально это звучало, можно себе представить, если вспомнить, какую тяжелую войну вели Афины в год постановки «Лягушек» — 405 г, до и. э.— и в каком критическом положении находилась тогда афинская морская держава. Еврипид же, по словам Эсхила,
«... показал и народ научил.
Как в священнейших храмах младенцев рожать,
Как сестрицам с родимыми братьями спать,
— не жизнь...»
Вновь вмешивается хор, поющий о том, как трудно разобраться в споре и уповающий на нынешнего образованного зрителя («Каждый с книжкою подмышкой, каждый опытный судья»). Спор принимает сугубо конкретный характер, детально анализируются прологи, лирические части трагедий... Еврипид издевается над темным смыслом хоровых партий Эсхила, над их музыкой и ритмами (в которых преобладают торжественно звучащие дактили) и утверждает, что прологи Эсхила не выдерживают критики с точки зрения здравого смысла, что Эсхил повторяется. Реплики Диониса, олицетворяющего простоватого афинского зрителя, несмотря на их внешнюю наивность, направляют ход спора. Эсхил, издеваясь над риторической формой и философскими обобщениями прологов Еврипида, доказывает однообразие творческих приемов последнего тем, что после первой половины каждого стиха пролога, вставляет бессмысленное «потерял бутылочку»8 (способ пародирования, переживший Аристофана на тысячелетия). Еврипид терпит поражение, и Дионис тогда приказывает спорящим поэтам обратиться к хоровым частям трагедий. Еврипид, пародируя хоры Эсхила, поет бессмысленный набор строф, наугад вырванных из различных его трагедий. При этом он вставляет после каждой строки бессмысленное звукоподражательное слово «флаттофратто-флаттофрат», пародирующее музыкальное сопровождение трагедий Эсхила.
Эсхил, в свою очередь сочиняет смесь из разных хоровых песен Еврипида, комически утрируя мотивы и тем самым порицая последнего за его монодии (сольные партии), за несоответствие высокопарных слов Еврипида «низкому» содержанию, за злоупотребление риторическими фигурами, за произвольное смешение всевозможных ритмов. Дионис, едва не оглохнув от пения, кричит в изнеможении: «довольно песен!» — и приказывает принести весы. Каждый из спорящих произносит по стиху из своих трагедий: эти стихи падают на чаши весов, и Дионис внимательно следит, чей стих перетягивает.
В итоге побеждает Эсхил, и его решает взять на землю Дионис.
Аристофан добродушно подшучивает над стилем Эсхила, но отдает ему приоритет за содержание его трагедий, за их идей но-общественный смысл. Таким образом, мы можем сделать вывод, что Аристофан ставит проблему примата содержания над формой и разъясняет свою позицию в споре, несомненно имевшем место в тогдашних Афинах.
«Лягушки» Аристофана — первый в истории мировой литературы образец литературно-критического произведения.
Комедия имела такой успех, что представление было повторено, а автор награжден самой высокой, в редчайших случаях выдававшейся наградой, ветвью священной оливы.
«Лягушки» были не последней комедией Аристофана — после них были поставлены «Женщины в народном собрании», «Богатство» («Плутос») и др., но в этих комедиях Аристофан отступает от принципов древнеаттической комедии, подготовляя путь средней и новой. Парабаса исчезает, партии хора сокращаются до минимума или оказываются вовсе не связанными с содержанием комедии.
Искусство Аристофана оставило неизгладимый след в истории мировой литературы и принадлежит к числу тех памятников человеческого гения, значение которых вечно. Приемы, которыми он добивался комического эффекта, бесконечно разнообразны. Фантастический сюжет сочетается с бытовой до низменного обстановкой. Комический эффект достигается противопоставлением возвышенных идей той неожиданно конкретной интерпретации, которую они вызывают у простака-героя. Сплошь используется пародирование известных литературных произведений. Это говорит о тем, насколько глубоко знала публика эти произведения. Каламбуры, остроты, ядовитые намеки в едрес отдельных лиц, нарочито придуманные имена с издевательским смыслом, двусмысленности, весь реквизит комической пьесы — все, вместе взятое делало древнюю комедию веселым и жизнеутверждающим представлением.
не пропагандируются аристократические идеи, ни единым словом не восстает он против демократии.
Примечания.
1. И. И. Толстой. Начало комедии (История греческой литературы, АН СССР, 1946 г., т. I, стр. 430 слл).
2. Новые находки обогатили наши представления о сюжетах комедии Кратина. Так, было найдено античное предисловие к его комедии «Дионисо-александр».
3. И. И. Толстой. Начало комедии. История греч. литер. АН СССР, 1946, т. I, стр. 428.
Полные агоны мы находим н таких комедиях Аристофана, как «Осы», «Птицы», «Лисистрата», «Лягушки», во «Всадниках» и «Облаках» — по два агона.
Важные элементы исключены в крайне уменьшенных и незначительных агонах комедий «Богатство» и «Женщины в народном собрании». Самая ранняя комедия Аристофана — «Ахарняне» вовсе не имеет агона, так же как «Мир» и «Женщины на празднике Фесмофорий»,
4. Идет речь о завоеваниях, сделанных афинским стратегом Демосфеном в Пелопоннесе. Слава победителя, однако, досталась Клеону.
5. См. С. И. Соболевский. Аристофан н его время, М., 1957, стр. 147. 198
6. См. по этому поводу статью В. Г. Боруховича «Аристофан и Алкнви-ад», Acta Antiqua Academiae Scientiarum Hungaricae, 1959, VII fac. 4, 329; см. также сборник «Классическая филология», изд. Ленинград. Университета, 1959, стр. 52 слл.).
8. Аристофан хотел показать, как однообразны стихи прологов Еврипида, в которых цезура почти всегда после тезиса третьей стопы, подлежащее — до цезуры, сказуемое — после цезуры. Так как отрезок после цезуры в этих стихах Еврипида обычно построен по одинаковой ритмической схеме, то вместо этого отрезка можно вставить бессмысленное «потерял бутылочку», без нарушения грамматической структуры фразы н стихотворного размера