Глава XII
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ
Общий характер древнегреческой прозы
Прозаические жанры древнегреческой литературы возникли позже поэтических. Причину этого явления ищут иногда в позднем развитии письменности, в легкости запоминания стихотворных ритмов, в неразрывной связи поэзии с народными обрядами.
Но не только это является причиной позднейшего развития прозы. Суть дела в том, что прозаические жанры могли возникнуть тогда, когда общество перестало удовлетворяться мифологическим объяснением мира, явлений природы, когда возник интерес к знанию и сбобщению фактов своего прошлого и настоящего, к аналитическому познанию мира. Развитие производительных сил,ожесточенная социальная борьба как результат деления общества на классы лежат в основе указанных выше явлений. Духовное творчество перестает быть коллективным самовыражением членов общины, зарождается проза, появляются определенные авторы. По сути дела, проза, как и лирика появляется тогда, когда начинает появляться государство1.
Век зарождения прозы — VI в. до н. э. является временем становления рабовладельческих городов-государств. Впереди идут те греческие государства, которые по экономическому и социальному развитию оставили других далеко позади себя. В большинстве своем это ионийские города Малой Азии и островные государства, именно поэтому ионийский диалект надолго становится языком культуры.
Особенностью древнегреческой художественной прозы был ее синкретизм, т. е. наука и искусство оказывались теснейшим образом связанными между собой.
Древнейшие образцы прозы еще следовали поэтическим жанрам.
Наибольшее влияние на зарождающуюся прозу оказывал эпос, как жанр поэзии, в котором повествовательный элемент особенно ярко выражен. Эпос наложил отпечаток на всю ран неионийскую прозу, включая Геродота.
Греческая проза зародилась в виде исторического повествования. Из последнего выделились (не порывая, однако, с ним связи) философия, география, риторика и другие жанры классической греческой прозы.
Геродот
Геродот является первым представителем исторического повествования, труд которого сохранился до наших дней.
Знаменитый римский оратор Цицерон назвал его отцом истории. Прекрасный рассказчик, он сумел создать яркое и цельное, несмотря на разнохарактерные источники, произведение. В его истории перед читателем открывается обширный мир древних цивилизаций Востока и Запада: автор проникаете него с наивным любопытством грека-ионийца, его изумление перед чудесами Востока сочетается с характерной для здравомыслящего грека попыткой рационалистического осмысления того, что он видит и слышит,— заставляющей вспомнить, что Иония является родиной философии и науки. Пестрота повествования несколько напоминает яркую полихромную окраску архаических статуй, находимых во время раскопок на афинском акрополе в прошлом веке. Обрамляющим фоном для всего повествования служит история Греко-персидских войн.
О жизни Геродота известно очень мало. Родился Геродот около 484 г. до н. э. в г. Галикарнассе (Малая Азия). По политическим мотивам вынужден был рано эмигрировать, затем вновь вернулся на родину, но ненадолго. В дальнейшем он много путешествовал, подолгу жил в Афинах, где сблизился с Периклом и его окружением. Перикл в это время был занят грандиозной строительной деятельностью: архитектурный ансамбль Акрополя был им задуман как грандиозный памятник победы над персами. Труд Геродота, описывающий историю Греко-персидских войн, должен был особенно импонировать афинской демократии.
В 444 г. до н. э. Геродот принимал участие в основании в Южной Италии общегреческой колонии Фурии. Там Геродот и умер, между 430 и 424 гг. до н. э.
Геродот побывал почти во всех странах тогдашнего цивилизованного мира: на Востоке он объездил Малую Азию, Финикию, был в Вавилоне, поднимался вверх по Нилу до южной границы Египта — острова Элефантины. Был он в материковой Греции, Македонии и Фракии. Западная часть Средиземноморья, Италия и Сицилия также были ему знакомы. Наконец, он побывал и в Скифии, в северном Причерноморье, посетив греческую колонию Ольвию. Везде он интересовался достопримечательностями страны, обычаями живших там народов, историей существовавших там государств. Не зная других языков, кроме греческого, он вынужден был доверяться своим переводчикам, поэтому сведения, им сообщаемые, часто относятся к области устного народного творчества. Будучи, однако, человеком весьма добросовестным, и сознавая неправдоподобие некоторых сообщаемых им сведений, Геродот не забывал подчеркнуть: «Я считаю своим долгом передавать то, что говорят, но вовсе не обязан верить всему, и замечание это пусть относится ко всей моей истории» (VII, 152).
Труд Геродота, в дальнейшем был разделен александрийскими учеными на 9 книг, названных именами 9 муз — Клио, Евтерпы, Полигимнии, Урании, Каллиопы, Талии, Мельпомены, Терпсихоры, Эрато 2.
О своей цели автор говорит в начале своего труда: «Это есть изложение исследования Геродота, написанное для того, чтобы факты человеческой истории со временем совершенно не изгладились, а великие и удивительные деяния, совершенные одни — эллинами, а другие — варварами, не были преданы забвению,— что касается как всего остального, так и причины, по которой они воевали друг с другом».
Греко-персидские войны, которые имеются здесь в виду, составляют главную тему повествования. Геродот начинает изложение истории вражды между эллинами и варварами с самых древних времен, с мифа об Ио. Мифическую героиню у Геродота совращает не могучий олимпийский владыка, а заурядные и всем известные финикийские купцы, увезшие ее в Египет. В ответ эллины похитили Медею из Колхиды. Тогда варвары увезли Елену, и так завязалась вражда.
своими корнями к принципу родового права («Око за око, зуб за зуб»).
Вышеприведенную версию мифа об Ио Геродот называет «персидской». Будучи объективным, он приводит также «финикийскую» версию: согласно ей, Ио забеременела от какого-то финикийского капитана и от стыда должна была уехать с ним на финикийском корабле.
Ссылки Геродота на источник в данном случае не должны быть приняты за чистую монету: скорее всего «персидской» Геродот называет ту версию мифа, которая отвечает интересам персов, а «финикийской» — финикийцев.
В дальнейшем изложении Геродота (1 книга) содержатся сведения о лидийском царстве, и завоевании его Киром (приводятся анекдоты из жизни Креза, царя Лидии, и Кира, царя Персов), излагается история самого Кира. Заодно рассказывается о религии и нравах персов, о Вавилоне, о племени массагетов.
Рассказ о сыне Кира, Камбизе, завоевавшем Египет, дает повод к изложению истории нравов и обычаев обитателей Египта, к описанию достопримечательностей этой страны (II книга). В связи с историей Дария, третьего персидского царя (III, 67—VII, 4), явившегося инициатором Греко-персидских войн,— излагается история, нравы и обычаи народов, входивших в состав огромной мировой державы Ахеменидов — эфиопов, колхов, арабов, индейцев. Скифский поход Дария (IV, 1—144) позволяет Геродоту описать скифские племена. Поход персов в Ливию (IV, 145—205) дает возможность познакомить читателя с народностями Ливии. Наконец, в рассказе о походе персидского полководца Мегабиза во Фракию мы узнаем о нравах и обычаях македонян и фракийцев.
27 главой V книги заканчивается первая половина труда Геродота, в которой преобладают этнографические и географические элементы. С 28 главы этой книги начинается вторая половина, более историческая. Она распадается на 3 части:
I. Изложение восстания ионийских греков против персов (V, 28—VI, 32).
II. Изложение истории походов Дария, «мстившего» материковым грекам за поддержку ионийского восстания.
III. Третья и последняя часть труда Геродота содержит историю похода Ксеркса, представленную как цепь последовательных поражений и разочарований царя. Во время морской битвы при Саламине Ксеркс горько жалуется на то, что его воины оказались женщинами; еще до этого в сражении у Фермопильского ущелья Ксеркс узнает, что у него много людей, но мало мужей и т. д. Описанием сражения при Сеете изложение заканчивается.
Такова композиция и содержание труда Геродота. Если сблизить его с эпическими произведениями — для этого есть известные основания — то наиболее подходящим объектом для сравнения будет «Одиссея». Дионисий Гали кар насеки й превозносит Геродота как наиболее «гомерического» писателя и утверждает, что его прозаический стиль оказался весьма близким к поэзии.
Труд Геродота является настолько же научным, историческим сочинением, насколько художественным. Мы будем рассматривать повествовательное искусство Геродота отдельно от особенностей его исторического повествования и исследовательского метода, хотя, конечно, это две стороны единого и неразрывного целого. Такое деление допустимо только в целях удобства анализа; в действительности можно говорить лишь о большей или меньшей степени проявления той или иной тенденции.
С художественной точки зрения стиль Геродота можно назвать новеллистическим. Характерной чертой стиля Геродота являются краткость и сжатость формы, диалог, отточенная, меткая, афористическая речь. К этому надо добавить умение мастерски очертить характеры.
Свое повествование Геродот часто сопровождал описанием вещих чудес, предзнаменований и т. д. Одной из бесспорно наиболее ярких является новелла о Кандавле и Гигесе (1,7).
«Жил некогда Кандавл, . которого эллины называют Мирсилом, тиран города Сарды. Он был потомком Алкея, происходящего от Геракла. Первым из Гераклидов стал царем Сард Агрон, сын Нина, внук Бэла, правнук Алкея; Кандавл же, сын Мирса, был последним. Те же, кто до Агрона царствовали в этой земле, были потомками Лида, сына Атиса. По его имени и весь народ называется лидийским, ранее же он назывался Мэон. Эти первые цари уступили власть Гераклидам, получившим ее в силу оракула. Гераклиды эти происходили от рабыни и Геракла. Они царствовали на протяжении двух поколений, 505 лет. Власть так переходила от отца к сыну, пока не воцарился Кандавл, сын Мирса. Этот вот Кандавл был страстно влюблен в свою жену; любя ее, ом считал, что жена у него намного прекраснее всех женщин. Так он считал. И был у него самым любимым из копьеносцев Гигес, сын Даскила. Этому Гигесу и более важные дела доверял Кандавл, особенно же хвалил он ему красоту своей жены.
Некоторое время спустя (суждено, видно, было Кандавлу попасть в беду) стал он говорить Гигесу следующее: «Гигес, я ведь думаю, что ты не веришь мне, когда я рассказывал тебе о красоте моей жены: ведь уши у людей недоверчивее глаз. Ты должен увидеть ее нагой». Тот же, ахнув от ужаса, сказал: «О господин, не здравую мысль высказал ты, желая, чтобы я увидел мою госпожу нагой; ведь женщина вместе со сбрасываемым хитоном отбрасывает и стыдливость. Издревле у людей установлены прекрасные обычаи, которыми нужно руководиться; среди них есть повелевающий каждому смотреть на свое. Я же вполне верю, что она самая прекрасная из всех женщин, и прошу тебя не требовать от меня того, что противоречит законам». Говоря так, Гигес отказался сделать это из страха, как бы с ним не приключилось беды.
Кандавл отвечал на это следующим образом: «Смелей, Гигес, и не бойся ни меня, будто испытывая тебя, я говорю это ни моей жены; тебе не грозит с ее стороны никакая опасность. Она не узнает, что ты ее увидел, ибо я сделаю это следующим образом. В комнате, где мы спим, я поставлю тебя позади открываемой двери. После того, как я войду, войдет и моя жена, направляясь к ложу. Вблизи же от входа находится кресло. Снимая одну одежду за другой, она будет класть их на это кресло. Таким образом ты получишь возможность увидеть ее в обстановке полнейшего спокойствия. Когда же она от кресла отправится к постели, ты окажешься у нее со стороны спины и тогда уже позаботишься выйти незаметно для нее». Не находя возможности избежать того, что от него требовали, Гигес согласился. Кандавл, когда наступило время сна, привел Гигеса в спальню. После этого тотчас же появилась и жена Кандавла. Войдя, она стала снимать с себя платье, и Гигес смог ее увидеть. Как только она направилась к ложу, Гигес, оказавшись у нее со стороны спины, постарался незаметно выскользнуть наружу. Но женщина заметила его, когда он выходил. Поняв, что сделал ее муж, она не вскрикнула от стыда и не подала виду, что заметила это, затаив в душе мысль о мщении Кандавлу. Ведь у лидийцев, как почти у всех других варваров, вид даже обнаженного мужчины считается постыдным. Но в этот момент она, не подав и виду, сохранила полное спокойствие. Когда же наступил день, она позвала тех из рабов, кого считала наиболее преданным себе, и подготовив их, пригласила к себе. Гигеса. Не подозревая, что она знает что-либо о сделанном, тот явился на зов (ему ведь и раньше часто случалось бывать у нее, когда она его звала). Когда Гигес пришел, женщина сказала ему следующее: «Теперь, Гигес, я даю тебе выбрать из двух возможностей ту, которую ты захочешь: или, убив Кандавла, получить и меня и лидийское царство, или самому сейчас же умереть — чтобы ты, во всем повинуясь Кандавлу, впредь не смотрел на то, что тебе не положено. Так что, или пусть он, придумавший такое, погибнет, или погибнешь ты, увидевший меня нагой и совершивший тем самым недозволенное».
Гигес вначале изумлялся ее речам, когда же она кончила, он стал умолять ее, чтобы она не принуждала его сделать такой выбор. Однако ему не удалось ее убедить, и он увидел, что перед ним действительно стоит необходимость или убить своего господина, или самому быть убитым.
Он предпочел остаться в живых и стал спрашивать ее, говоря следующее: «Поскольку ты принуждаешь меня убить моего господина против моей воли, я хотел бы услышать, как мы сможем это осуществить». На это она ответила: «Нападение состоится с того же самого места, с которого он показал меня нагой; нужно будет застать его спящим»-Когда они обо всем условились, и наступила ночь (Гигес ведь не имел возможности уйти и не было у него иного выхода, как или самому быть убитым, или убить Кандавла), он последовал в спальню за женщиной. Дав ему в руки кинжал, она скрыла его за той же самой дверью. Когда Кандавл уснул, Гигес подкрался и убил его, получив таким образом и жену его и царство».
Новелла о Кандавле и Гигесе, где в отточенной художественной форме изложено одно из многочисленных преданий лидийской старины, как в капле воды отражает стиль Геродота. Краткость и лаконизм формы не помешали вылепить полнокровные образы: перед нами глупый и хвастливый (так часто сочетающиеся качества) царь Кандавл, его хитрый телохранитель Гигес; наконец, пылкая, решительная и гордая жена Кандавла, не остановившаяся в удовлетворении чувства оскорбленного достоинства перед убийством мужа — настоящая лидийская Клитемнестра!
Не менее замечателен тонкий юмор, разлитый по всей новелле, придающий ей особую привлекательность. Растерявшийся вначале, но затем быстро оценивший обстановку Гигес забавен; еще более смешон Кандавл, с настойчивостью глупца добивающийся осуществления своей идеи, приведшей его к столь печальному концу. Юмор подчеркнут авторскими ремарками («суждено, видно, было Кандавлу попасть в беду»); трижды повторяется своеобразная альтернатива, предложенная Гигесу.
3. Чувство стыда, испытываемое представителями восточных народов при виде обнаженного тела, могло казаться греку, проводившему большую часть времени обнаженным на палестре, нелепым и смешным предрассудком 4.
Вся новелла носит ясный отпечаток драматизации: мы находим в ней пролог, действие, развязку. Историческое обрамление новеллы (вступление, где рассказано о династиях, правивших Лидией) по уровню исследования не выше, чем у логографов: применены те же принципы истории, изыскания.
Характерна интонация новеллы, рассчитанной на устное произношение; народный характер сказывается в афоризмах. Элементы устного рассказа видны в нанизывающем построении фраз,5 связи между ними: «... воцарился Кандавл, сын Мирса. Этот вот Кандавл был страстно влюблен... любя ее, он считал...» и т. п. Отсюда легко заключить о мере влияния фольклора на творчество Геродота.
Что принадлежит лично Геродоту в обработке этого популярного сюжета, можно пытаться выяснить, сравнивая ее со сказкой о том же Гигесе, заключенной в «Государстве» Платона. Сравнение позволяет прийти к выводу, что изложение Платона ближе к первоначальной сказочной форме, в которой этот сюжет, очевидно, бытовал.
Юмористический талант Геродота с наибольшей силой проявился в новелле о сватовстве Агаристы.
Сикионский тиран Клисфен решил выдать свою дочь Агаристу за самого доблестного из эллинов. Через глашатая на олимпийских играх он объявил, что все, считающие себя достойными руки Агаристы, должны явиться в Сикион на ' шестидесятый день после сделанного объявления.
Среди множества прибывших более всего нравились й Клисфену афиняне — Мегакл, сын Алкмеона, и еще более Гиппоклид, сын Тисандра. «Когда наступил день свадебного пиршества и когда следовало объявить, на кого из женихов падает выбор, Клисфен велел зарезать сто быков и дал пир не только женихам, но и" всем жителям Сикиона. По окончании пира началось между женихами состязание в музыке и искусстве вести беседу в обществе. Во время попойки Гиппоклид, больше всех забавлявший гостей, велел флейтисту играть танец и, когда флейтист заиграл, пустился плясать. Плясал он с наслаждением; но с досадою глядел на это Клисфен. Потом, передохнувши некоторое время, Гиппоклид велел внести стол, и когда стол внесли, взобрался на него и стал плясать сначала лаконские таниы, затем другие, аттические; наконец, уперся в стол головою и заболтал ногами. Уже при виде перЕых двух танцев страсть к ним Гиппоклида и недостаток скромности огорчили Клисфена при мысли, что он мсжет еще иметь Гиппоклида своим зятем; но он сдерживал себя и не давзл прорваться досаде. Когда же он увидел, что тот заболтал когами, то не смог более сдерживать себя и сказал: «проплясал ты свадьбу, сын Тисандра!» На это Гиппоклид быстро отиетил: «Для Гиппоклида это безразлично». Стого времени слова эти всшли в поговорку.
Вероятно, эта поговорка способствовала сохранению в народной памяти эпизода, который в виде новеллы включил свой труд Геродот.
—122).
Архитектор строит сокровищницу для египетского царя Рампсинита, умышленно оставив лазейку (незаметно вынимающийся обтесанный камень). Перед смертью он сообщает своим детям, как они смогут проникать в сокровищницу царя. Его два сына трижды обкрадывают последнего; царь особенно изумляется пропаже, видя замки и печати в полной сохранности. Наконец, он ставит у сосудов с сокровищами капкан, в который попадает один из воров. Не сумев вырваться, он просит своего брата убить его, отрубить ему голову и унести ее, с тем, чтобы царь не мог узнать, кто его обворовал; это единственное условие безопасности для второго. Изумленный царь на этот раз обнаруживает в сокровищнице обезглавленное тело вора. Желая поймать сообщника, он вывешивает тело на виселице, окружив ее стражей. Второй брат умело спаивает стражу, уносит тело и т. д. Кончается рассказ тем, что царь, пораженный находчивостью вора, обещает отдать за него дочь «как за самого мудрого из людей»...
Все повествование, особенно конец — характерны для народной сказки, бытовавшей, вероятно, в среде греческих поселенцев Египта 6.
Для оживления рассказа Геродот чередует «веселые сцены с мрачными, жестокими происшествиями, например, ужасное вынужденное братоубийство — со сценой спаивания сторожей...»7
Геродот любит нагромождать ужасы, сцены ужасных убийств, нарушений морали и этики, рассказывать о вероломстве, святотатстве и других подобных проступках и преступлениях. Причина раскрыта самим Геродотом: он стремится рассказать об удивительном, поражающем воображение, а для этой цели подходят далеко не все сюжеты.
их герои, действительно существовавшие,—чаще всего цари и полководцы. Любопытство народа к деталям жизни своих владык, окруженной — в особенности на Востоке —. мистической тайной было естественным явлением. Умение удовлетворять такого рода любопытство составляет характерную черту новеллистического стиля Геродота.
Манера исторического повествования Геродота вытекает из своеобразия его труда. Античная историография ставила перед собой иные задачи, чем современная: ее (за немногими исключениями) больше интересовала занимательность, литературность рассказа, чем достоверность сообщаемых фактов, широкие научные обобщения и анализ явлений, их причин и вызванных ими следствий. Это определило характер исторического повествования Геродота. Персонажи его истории выступают перед нами разговаривающими, спорящими, советующимися с богами... Все же для исторических частей мы можем отметить более сжатый и деловой стиль, отвечающий содержанию, сопоставление противоречивых свидетельств со ссылками на источники, элементы критического отношения к последним. В основных приемах критики он близок к логографам: 8 наивный рационализм сказывается в стремлении осмыслить непонятные "формы восточных цивилизаций через простые и понятные грекам представления и образы. Среди египетских богов Геродот находит и Гермеса, и Гефеста, и Артемиду (II, 144: «Гор, сын Осириса, которого эллины называют Аполлоном); Зевса и Диониса он находит в качестве главных богов даже у эфиопов... (II, 29), Как и логографам, ему свойственны этимологические толкования и рационалистическая интерпретация мифологии. Таково толкование мифов об Ио, Медее, Елене, где он находит первопричину вражды между эллинами и варварами. В начале новеллы о Кандавле и Гигесе объясняется происхождение имени лидийцев — оно восходит к царю Лиду... Это объяснение народной этимологии: греки были убеждены, что их герой Персей — родоначальник персов, как Ион — ионийцев, а Дор — дорийцев. Геродот свято придерживается этих народных толкований.
Не чуждыми Геродоту являются и этиологические мифы, т. е. такие, которые объясняют происхождение обычая, обряда с помощью легенды.
Для хронологической фиксации явлений Геродот применяет метод поколений и метод синхронизмов9 События Греко-персидских войн часто датированы по афинским архонтам.
Стилистические отличия в исторических частях труда Геродота, однако, невелики. От первой до последней книги стиль его в основном неизменен.
Движущей силой исторического процесса у Геродота является историческая личность. Его вообще интересуют отношения между людьми, их характеры, привязанности, страсти, их пороки и недостатки. Отступлений во второй половине труда Геродота значительно меньше, но и здесь, сообщая о каком-либо факте, автор-прежде всего стремится рассказать все «удивительное», связанное с ним.
Сочинение Геродота является важнейшим источником по истории народов СССР, обитавших в древности на юге нашей страны. Данные, сообщаемые Геродотом о скифах, блестяще подтверждаются результатами раскопок скифских курганов. Иногда даже самые странные, на первый взгляд, сообщения получают при внимательном рассмотрении неожиданное подтверждение. Так, Геродот рассказывает о лысых людях, живущих у подножья высоких гор Скифии и питающихся особым кушаньем — «асхи» — пастилой, приготовленной нз сока ягод черемухи с молоком. До нашего времени башкиры, живущие у подножья Урала, бреют головы и сохраняют это национальное блюдо, называемое «ахчи» 10
Степень достоверности труда Геродота целиком зависит от источников его информации. Рассказы о древнем Египте, которые мы находим у Геродота, мало достоверны, иногда даже фантастичны — но это вина его проводников, древних гидов, любивших поражать воображение чужестранцев. Зато для Египта Саисской эпохи — времени, близкого Геродоту — сведения, им сообщаемые, абсолютно достоверны. Наибольшей достоверностью обладает его рассказ о Греко-персидских войнах 11
— когда Афины отказались поддержать ионян вследствие того, что первые их действия против персов были неудачны (V, 103).
Историческая концепция Геродота неразрывно связана с его мировоззрением. Геродот — глубоко религиозный человек. Он считает, что все в мире меняется, все подвержено тлению, одни лишь боги неизменны и вечны. Выше всего стоит рок, Мойра (Пифия, жрица Аполлона, говорит пришедшим к ней лидийцам:
«Судьбы не могут избежать даже боги» — I, 91). При помощи оракулов и предзнаменований боги доводят до сведения людей то, что готовит им Мойра (VI, 27). За преступлением обязательно должно следовать воздаяние, пусть даже через многие поколения. Божество завистливо и вспыльчиво. Попытка человека превысить отведенные ему возможности вызывает зависть богов и их кару: чрезмерное счастье чревато бедой. Перс Артабан говорит Ксерксу (VII, 10).: «Ты видишь, что бог поражает молнией выдающиеся величиной и силой живые существа, не допуская их существования; малых же он не замечает. Ты видишь, что он поражает своими перунами всегда самые высокие здания и деревья: любит ведь бог выдающееся смирять». Здесь у Геродота мы найдем много общего с трагиками Эсхилом и Софоклом.
По своим политическим симпатиям Геродот, очевидно, тяготел к умеренной демократии. Характерно его высказывание о благах, которые несет государству демократический строй. Мысль о том, что Афины, освободившись от тирании, необычайно усилились, Геродот не устает повторять. «Спартанцы заметили, что будучи свободными, жители Аттики станут равными по силе спартанцам, тогда как под гнетом тирании они были слабыми и покорными... (V, 91).
Значение Геродота в истории мировой культуры огромно. Читая его труд, мы следим за первыми шагами еще во многом наивной и. несовершенной науки. Перед нами свидетельство ее детства, обладающее, однако, совершенно неповторимой прелестью, благодаря всепокоряющей силе искусства рассказчика. С Фукидидом мы вступаем в период ее полной зрелости и совершенства.
Геродот и Фукидид — эти две вершины античной историографии — являются одновременно двумя крайними ее полюсами. «... Обоих великих историков трудно сравнивать. Насколько Геродот словоохотлив, настолько Фукидид сжат и скуп на слова. Геродот — ближе к поэзии, Фукидид — ближе к науке». «Они кажутся представителями совершенно различных, далеких одна от другой эпох умственной жизни Греции... такая разница между ними в воззрениях и приемах» 12.
Различия между двумя великими историками объясняются тем, что перед нами представители двух различных течений в искусстве прозы. Труд Геродота, несмотря на тесные связи и симпатии автора к Афинам, лежит в русле древнеионийской историографии: он, как и его предшественники, удовлетворял потребности ориентации в окружающем мире и служил занимательным чтением (хотя эта задача была осуществлена автором по-новому). Отсюда и ионийский диалект, на котором написан труд Геродота, а также необыкновенное сходство приемов исследования и повествования Геродота с ионийскими логографами. Между тем труд Фукидида про-лагал новые пути: он написан на аттическом диалекте, и автор поставил перед собой задачу скорее научную, чем развлекательную. Он дал картину глубоких внутренних потрясений, которые переживала Эллада в его время, анализ их причин и следствий, полностью сознавая при этом значение описываемых им событий и проникая в них зрелым умом государственного деятеля и полководца. При этом Фукидид дает в достаточной мере объективную картину, несмотря на наличие определенных симпатий и антипатий. Его труд является результатом творческого усвоения автором идей современной ему науки, особенно ссфистов, а сама манера изложения обнаруживает искусное владение приемами риторики и диалектики.
Фукидид признает значение труда своих предшественников и считает необходимым изложить события «пятидесятилетия», отделявшего Пелопоннесскую войну от Греко-персидских войн. В остальном же он настроен весьма критически, как видно из вскользь брошенного замечания в начале труда: «Я описал это и сделал это отступление по той причине, что у всех моих предшественников события этой эпохи не были изложены, и они описывали либо историю эллинов до Греко-персидских войн, либо сами Греко-персидские войны. Гелланик, хотя и коснулся в своей истории Аттики этих событий, сделал это кратко и в хронологическом отношении весьма неточно...» (I, 97). Фукидид противопоставлял свой труд сочинениям логографов как «лишенный бгсен» и «не столь приятный для слуха». Вместе с тем, сознавая значение совершенного им научного подвига, он нашел возможным со сдержанной гордостью заявить: «Те, кто захотят узнать истину о совершившихся событиях, равно как и получить представление о будущем,— ибо событиям человеческой истории свойственно быть подобными и повторяться,— будут иметь возможность обо всем этом судить, ибо труд этот представляет собой скорее достояние навечно, нежели произведение, рассчитанное на то, чтобы быть предметом словесного состязания перед лицом слушателей в данный момент» (I, 22).
Жизнь Фукидида известна из мало достоверных биографий, которые до нас дошли в составе рукописей, донесших его произведение, а также автобиографических замечаний, которые в последнем содержатся.
Во время Пелопоннесской войны Фукидид был уже зрелым мужчиной. Его произведение не было им закончено и отредактировано, между тем в 394 г. до и. э. оно уже было широко известно читателям. Исходя из этих данных можно приблизительно наметить в качестве дат его жизни 460—400 гг. до н. э.
Из его биографии мы узнаем, что он слушал самых знаменитых ораторов и философов своего времени,— среди них называются имена Анаксагора и Антифонта.
Краткие замечания, разбросанные в труде Фукидида, позволяют нам дополнить его биографию. Мы узнаем, например, что он был стратегом в 424 г. до н. э. (IV, 104). Описаниезаключительного эпизода его деятельности в качестве стратега дает основание предполагать, что она была не вполне удачной: спартанский полководец Брасид сумел овладеть важным городом Амфиполем до того, как Фукидид с эскадрой в 7 кораблей сумел прийти этому городу на помощь. За это Фукидид был изгнан из Афин и находился в изгнании 20 лет. По собственным словам историка, он в это время «стоял близко к делам той и другой воюющей стороны» (V, 26), что способствовало успешному собиранию достоверной информации о событиях, описываемых им в его труде. В Афины он вернулся после амнистии и вскоре умер.
«Фукидид афинянин написал историю войны между пелопон-несцамии афинянами, как они вели ее друг против друга, приступив к труду с момента ее возникновения, полагая, что она будет важною и наиболее заслуживающей внимания из всех предшествовавших»— таковы первые слова труда Фукидида. Война, о которой здесь идет речь, длилась с 431 по 404 г. до н. э. В ней столкнулись две великие силы тогдашнего мира — могущественный Афинский союз во главе с Афинами (в него входило множество городов и островов Средиземноморья, Северного Причерноморья и побережья Малой Азии) и Пелопоннесский союз во главе со Спартой. Вся Эллада раскололась пополам; борьба шла и внутри борющихся государств, ибо боролись две политические системы — демократия и аристократия.
замечаний о древнейшей истории Эллады. В них почти нет мифологического материала: они основаны на методе обратных умозаключений. В глубокой древности, замечает Фукидид, эллины с оружием не расставались, как ныне делают варвары —- «свидетельством этому служат те части Эллады, которые и теперь сохраняют этот некогда общий для всех образ жизни». С подобной же строгой логичностью Фукидид доказывает, что в древности большинство греческих островов населяли финикийцы и карийцы: «Вот доказательство этого: когда Делос очищался афинянами во время этой войны, и могилы, бывшие на острове, удалялись, более половины их оказалось принадлежащими ка-. рийцам: они были опознаны по вооружению, найденному в захо-. решениях, и по способу захоронения, который и поныне существует у них».
Столь же логичны и точны указания Фукидида на то, что мноие районы Греции часто меняли своих обитателей, чаще всего, перемещения племен происходили на самых богатых землях — в Фессалии, Беотии и т. п. Все эти данные полностью подтверждаются современной наукой.
Сведения из древнейшей истории Эллады, сообщаемые Фуки-дидом (так называемая археология), являются первым историческим экскурсом в составе рассматриваемого труда. Они должны ввести читателя в курс событий, предшествовавших Пелопоннесской войне. Далее автор излагает ее причины и делит их на явные и скрытые: «Наиболее соответствующей истине, хотя; внешне более всего скрываемой причиной, я полагаю, было то, что могущество афинян увеличивалось и становилось причиной, вызывающей страх у спартанцев, побуждая их к войне».
Скупым замечаниям исторического экскурса противостоит развернутое, обстоятельное, детальное изложение событий непосредственно предшествовавших войне и послуживших поводом к ней. Изложив их, Фукидид делает вывод: «Спартанцы приняли решение, констатирующее, что мир нарушен и что необходимо вести войну, не столько под влиянием речей союзников, сколько из страха, как бы могущество афинян не увеличилось еще более,— видя, что большая часть Эллады находится у них в подчинении...»
После этого замечания итогового характера следует второй большой исторический экскурс, предваряемый словами: «Обстоятельства, при которых афиняне достигли преобладающего положения, были следующие...» Далее излагаются события пятидесятилетия, отделявшего Пелопоннесскую войну от Греко-персидских войн. Они заполняют всю первую книгу до конца, и существо их подытожено в заключительной фразе: «Таковы были обоюдные жалобы и распри, предшествовавшие войне...»
— это Архидамова война, названная так по имени командира пелопоннесских войск спартанского царя Архидама'. Она длилась до 421 г., и рассказ о ней заканчивается автором в V книге следующими словами: «Описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих 10 лет, закончено... (V, 24,2). Вторая часть труда Фукидида излагает события шестилетнего перемирия и сицилийской экспедиции (V, VI, VII книги); VIII книга содержит рассказ о так называемой Декелейской войне (названной по имени укрепленного пункта в Аттике, захваченного спартанцами во второй период войны). События и в первой, и второй части труда излагаются по годам, по летним и зимние кампаниям текущего года войны. (II, 1: «Мною записаны события в порядке, в каком они следовали одно за другим, по летам и зимам»). Как указывалось, изложение оборвано на событиях 411 г, до н. э.
Из источников, лежащих в основе труда Фукидида, следует назвать в первую очередь его собственные наблюдения и исследования. Автор был очевидцем и участником многих событий. О методе своей рабэты говорит он сам: «... Я не считал достаточным описывать события войны, распрашивая первого встречного, равно как писать на основании своих собственных предположений, но описываю те события, очевидцем которых я сам был; в отношении же других событий, я старался насколько возможно точно исследовать каждый факт (сточки зрения его истинности...» Для метода: исследования Фукидида характерно, что он стремился не только рассказать, но и доказать: он всегда ссылается на факты, лежащие в основе его выводэв. Архитектоника труда Фукидида отличается последовательностью, тщательным выделением главного, и это говорит о громадной работе, проделанной автором над собранным им материалом,— следы которой лишь кое-где заметны.
В отличие от весьма неопытного в вопросах военной наукв Геродота Фукидид всюду показывает себя мастером и знатоком дела. Картины описываемых им сражений отличаются ясностью и наглядностью, сопровождаются критическим разбором хода военных действий и их последствий.
Не меньшее внимание уделяет Фукидид вопросам политики и дипломатии. Труд Фукидида по праву мэжет быть назван военно-политической историей Пелопоннесской войны.
Отдавая должное критическому методу Фукидида, не следует, однако, забывать, что он оставался сыном своего века. Это сказывается, прежде всего, в многочисленных речах, занимающих огромное место (почти четверть) в общем рассказе. Добросовестность автора заставила его предостеречь читателя от излишней доверчивости: «Что касается речей, произнесенных отдельными лицами как накануне войны, так и в ходе ее, то мне трудно было с точностью выяснить их содержание,—и тех, которые я сам слышал, и тех, о которых мне сообщали с разных сторон другие. Речи составлены у меня в соответствии с тем, как каждый оратор скорее всего должен был их, по моему мнению, произнести по поводу каждого отдельного момента,— причем я держался возможно ближе к общему смыслу действительно сказанного» (1,22).
мысли, он иногда вводит «неправильные» обороты, употребляет выражения, уже устаревшие, выпавшие из современного ему литературного языка. Он сам иногда создает слова, абстрактные понятия. Поэтому синтаксис его речи таит в себе много неожиданностей: стремясь к сжатости и выразительности, пытаясь выразить все богатство возникающих у него доводов и соображений, он иногда не может ввести в русло обычной речи нахлынувшую массу мыслей и чувств, изменяет структуру предложения, вводит новые подлежащие, соединяет союзом слова, стоящие в различных падежах.., «Наиболее ясным и характерным отличием его стиля является стремление выразить наименьшим количеством слов наибольшее количество мыслей, соединение многих мыслей в одно целое, пропуски того, что ожидает услышать слушатель, . вследствие чего краткость превращается в неясность» (Дионисий Галикарнасский, Письмо к Аммею).
Нет сомнения, что мыслитель преобладал в нем над художником; и все же произведение Фукидида — памятник не только научной мысли, но и литературы. Ни до, ни после него так не писали. Некоторые места истории замечательны своей патетичностью — таковым является описание чумы в Афинах, жертвой которой был Фукидид, чудом оставшись в живых. «А что болезнь эта представляла собою нечто необыкновенное, яснее всего видно из следующего: все птицы и четвероногие, питающиеся трупами,— многие трупы оставались без погребения,— или не приближались к ним, или, отведавши их, погибали. Доказательством служит то, что эта порода птиц на глазах у всех исчезла, и их не видно было ни подле трупов, ни в каком другом месте...»
Единство исторической концепции, стиля и мысли, изысканная риторичность и сжатость формы наряду с глубиной содержания делают произведение Фукидида классическим образцом исторического исследования не только для древнего мира. Известный исследователь середины прошлого века О. Мюллер писал: «Мы имеем право спросить, можно ли указать на какой-либо период в истории человечества, который с такой ясностью стоял бы перед нашими глазами, как первые двадцать лет Пелопоннесской войны благодаря произведению Фукидида».
Историки позднеклассической эпохи
Уже жившим в IV в. до и. э. греческим ученым было ясно, что именно Геродот и Фукидид заложили основу исторического жанра в греческой литературе. Историки последующих времен следовали им во многом.
имеет его «История Греции», начинающаяся с описания тех же событий, на которых обрывался труд Фукидида («После этого, немного дней спустя...»— таково начало труда Ксенофонта). Ксенофонт довел изложение истории Греции до 362 г. до н. э., поворотного момента в цепи событий, начавшихся Пелопоннесской войной. Греческие города-государств а истощились в процессе ожесточенной междоусобной борьбы за гегемонию, которую ни одному из них не удалось закрепить за собой.
«История» Ксенофонта не имеет, как мы видели, начала, но в ней также нет и конца («Я довел изложение до этого момента, о том же, что случилось после, пусть пишут другие...»).
Труд Ксенофонта проникнут духом партийной борьбы: автор был аристократом по убеждениям, и всюду, где мог, прославлял аристократическую Спарту, не останавливаясь перед прямым извращением исторических фактов. Его идеальным героем был спартанский царь Агесилай.
К историческим сочинениям Ксенофонта принадлежит также знаменитое сочинение «Поход десяти тысяч». В 401 г, до н. э. персидский царевич Кир, собрав большое войско греко-наемников, предпринял далекий поход к Вавилону с целью свергнуть своего брата Артаксеркса с престола и захватить власть. Экспедиция едва не окончилась успехом, но во время сражения, в котором греки одержали победу, Кир погиб, и поход потерял всякий смысл. Греки вынуждены были отступать в трудных условиях. Только достигнув моря, они сочли себя в безопасности (увидав его, они дружно закричали: «Mopel Море!»). Ксенофонт был участником этого похода и руководил отступлением, которое описано им подробнейшим образом.
Ксенофонт написал также «Воспитание Кира» («Киропедия»), подобие тенденциозного философско-исторического романа, в котором рассказывается о знаменитом основателе персидской династии Ахеменидов, полководце Кире. Возможно, что на выбор сюжета оказала влияние дружба Ксенофонта с Киром младшим. Описание содержит в себе очень много вымысла.
новелла рассчитана на вкус определенного круга читателей. Хотя Абрадат и Панфея «варвары», в них ничего «варварского» (с точки зрения грека) нет, как и в главном герое романа полководце Кире. Добродетели, которые прославляет Ксенофонт в образе своих героев, это идеальные качества аристократа, как он рисовался тенденциозно настроенными греческими писателями классической поры. Панфея, не проявившая и тени женской слабости, провожая мужа на битву, предстает истинной спартанкой.
Эта древняя история чистой супружеской любви оказала большое влияние на позднейший греческий роман (Ксенофонт Эфесский, Повесть о любви Абракома и Анфеи).
Ксенофонту принадлежит и ряд других сочинении. О разнообразности его интересов свидетельствуют такие его сочинения, как «О коннице», «О собачьей охоте» и другие, из которых наибольший интерес представляют так называемые «сократические сочинения» — «Воспоминания о Сократе» и «Апология Сократа».
К кружку Сократа Ксенофонт примкнул еще в юности. Рассказывают, что Сократ, как-то встретив его на улице, по своему обыкновению остановил его и спросил: «Знаешь ли ты, где люди становятся благородными и прекрасными?» Ксенофонт в замешательстве ничего не смог ответить, и тогда Сократ сказал ему: «Так следуй за мной и учись!»
После казни Сократа (процесс Сократа был одним из актов мести, который осуществила восстановленная в Афинах демократия по отношению к своим противникам — см. ниже, стр. 254) его многочисленные ученики написали ряд сочинений, где они в идеализированных красках рисовали образ своего учителя. Ксенофонт выводит Сократа беседующим с различными людьми. Содержание бесед должно было доказать несправедливость выдвинутых против Сократа обвинений.
Младшими современниками Ксенофонта (их творчество падает в основном на вторую половину IV в. до н. э.) являются Фео-помп иЭфор. Оба они были учениками оратора Исократа, и элементы риторики дают себя знать в их сочинениях. От них дошли до нас только отрывки, цитаты в составе сочинений более поздних авторов.
Феопомп родился на острове Хиосе и происходил из знати. По политическим мотивам его отец (а, следовательно, и вся семья) вынуждена была эмигрировать. Феопомп жил в различных местах — часть жизни он провел при дворе македонского царя Филиппа II, любившего окружать себя писателями, которые должны были прославлять его царствование. Остаток жизни Феопомп провел в Египте.
Как и Ксенофонт, Феопомп в своей «Греческой истории» выступил в качестве продолжателя труда Фукидида; кроме того, он написал «Историю Филиппа» в 58 книгах.
Сохранившиеся отрывки свидетельствуют о влиянии стиля ораторской прозы на Феопомпа — его следует отнести скорее к публицистам. Он нигде не скрывает своих истинных чувств по отношению к описываемым событиям, и всячески чернит тех, кто не угоден ему по тем или иным причинам: Цицерон называл его поэтому «самым злоречивым писателем». В центре внимания Феопомпа-историка стоит историческая личность (он писал «историю Филиппа», а не историю Македонии!).
— в этом отношении он следовал традициям ионийской историографии.
Современник Феопомпа, Эфор, написал «Всеобщую историю» в 30 книгах. Она начиналась с изложения мифа о возвращении Гераклидов и была доведена до современных Эфору событий. Манера изложения, изобилующая отступлениями, дала повод сравнивать его с Геродотом. Каждая книга его истории имела самостоятельное значение, имела свое вступление и заключение. Стиль его почитался в древности образцом бесстрастия и объективности. Труд Зфора до нас не дошел, но он лег в основу сочинений некоторых более поздних авторов,— в частности, греческого историка Диодора, жившего уже в римскую эпоху.
Меньше известно о других греческих историках, живших в рассматриваемый период. Хотя их произведения утрачены, они были использованы другими авторами, жившими позднее. Но конкретное выяснение источников сочинений этих более поздних авторов является делом чрезвычайно сложным вследствие особенностей античной историографии, для которой понятие литературной собственности было часто совершенно чуждым
Примечания.
1. Энгельс указывает, что «высшая ступень варварства... переходит в цивилизацию через изобретение буквенного письма и применение его для записывания словесного творчества». (К. Маркс, Ф, Энгельс. Избр. произв., т II, М., 1955, стр. 178).
— «как было показано мною в первом логосе»), но нам оно неизвестно.
3. Та же ирония сквозит в истории перса Отана (V, 25): «Отец Отана по имени Сиэамн, был царским судьей. Царь Камбиэ за то, что он несправедливо решил дело за взятку, казнил его, повелев при этом содрать с него кожу, нарезать из нее ремней и обтянуть ими тот самый трон, сидя на котором Сизамн вершил суд. Камбиз назначил затем судьей вместо Сизамна, с которого он содрал кожу,— сына Сиэамна, посоветовав ему помнить, на каком троне сидя он будет вершить суд. Вот этот-то Отан, посаженный на такой-то трон, стал тогда преемником Мегабаза...»
4. Насколько высоко ценили греки физическую красоту, видно из следующего места Геродота (V, 47): «Филипп... за красоту удостоился от жителей Эгесты таких почестей, как никто другой; на его могиле они соорудили ге-роон и умилостивляют его жертвами...»
5. А. Доватур. Научный и повествовательный стиль Геродота, Л. 1957, стр. 186.
6. Фараон Псамметих представлял земельные участки грекам-ионийцам; поселения их назывались «лагери». Поселенцам отдавались в обучение египетские дети — «от них и пошли нынешние переводчики», замечает Геродот (П, 154).
8. Логограф — автор прозаических произведений. Логографами называют ранних греческих историков, живших до Геродота,
9. С. Я- Лурье, История античной общественной мысли, 1929 г., стр. 107.
10. С. Я. Лурье. Геродот, 1947 г., 157 стр.
11. Однако и здесь мы найдем много неточностей. Например, данные Геродота о численности армии Ксеркса (5 млн. человек)
—84,