Глава XIII.
ОРАТОРСКОЕ ИСКУССТВО КЛАССИЧЕСКОЙ ЭПОХИ
В искусстве художественной прозы классической эпохи жанр исторического повествования занимал второстепенное место. Произведения историков интерессвали сравнительно узкий круг читателей; кроме того, они были громоздкими и в условиях античной техники книгопроизводства — дорогими и малодоступными широким кругам читающей публики. Гораздо большее место в литературной жизни древней Греции занимали произведения ораторов — сравнительно небольшие по объему речи. Лучшие образцы их распространялись в большом количестве списков: они покупались не только теми, кто интересовался содержанием этих речей, но и просто ценителями изящного слога. Эти речи затрагивали живые проблемы современности, политики и общественной жизни.
В условиях античной демократии роль ораторского искусства была особенно велика, ибо верховным органом тогда было народнее собрание и вожди политических направлений должны были привлечь внимание масс, представить свои идеи наиболее привлекательными, важными и необходимыми с государственной точки зрения; для этого надо было хорошо владеть устной речью и уметь опровергать доводы противников.
Практические потребности общества вызвали к жизни теорию красноречия. Обучение риторике было высшей ступенью античного сбргзования. До нас дошло несколько наставлений по риторике. Наиболее выдающимся сбразцом такого наставления является «Риторика» Аристотеля, изложенная, правда, скорее с философской точки зрения. Согласно Аристотелю, риторика исследует систему доказательств, применяемых в речи, слог ее и композицию. Риторика мыслится Аристотелем как наука, тесно связанная с диалектикой (под последней Аристотель понимает науку об общих законах человеческого мышления, т. е. то, что мы сейчас называем логикой). Он определяет риторику как «возможность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета». В III главе своей «Риторики» он делит все речи на 3 вида: совещательные, судебные и эпидиктические (торжественные). «Дело речей совещательных —-склонять или отклонять...» «Что касается судебных речей, то их дело — обвинять или оправдывать...». Наконец, «дело эпидиктической речи -— хвалить или порицать». Аристотель в этом же сочинении (Рит. I, 4) определяет тематику торжественных речей — это внешняя политика, финансы, война, торговля, юстиция.
Наиболее важным в жизни античного полиса был совещательный жанр, или, иными словами, политическое красноречие — выступления перед авторитетными политическими органами государства. В эпидиктических речах (торжественных, парадных) содержание часто отступало перед формой: это был яркий пример искусства ради него самого. Фукидид включил в свое сочинение похвальное слово Перикла павшим в бою афинским воинам. Вряд ли оно принадлежит Периклу и в лучшем случае передает лишь основные идеи действительно произнесенной им речи. Но самое важное — то, что эта речь, которую Фукидид так искусно вплел в ткань своего громадного исторического полотна и которая носит торжественный характер, представляет собой изложенную в высокохудожественной форме политическую программу афинской демократии эпохи расцвета.
Особый вид красноречия представляли судебные речи. Суд у древних греков очень мало походил на современный. Обвиняемый защищался сам перед весьма многочисленной судейской коллегией — в Афинах классической эпохи число членов народного суда составляло шесть тысяч человек! В действительности, конечно, такая громадная судейская коллегия не могла быть работоспособной, поэтому народный суд делился на особые судилища: дикастерии, но и в них число судей исчислялось сотнями лиц (обычным и нормальным составом было 500 членов). Выступая перед ними, обвиняемый стремился не столько доказать свою невиновность, сколько разжалобить судей, привлечь их симпатии на свою сторону 1. Для этой цели применялись самые неожиданные, на современный взгляд, средства. Если обвиняемый был обременен большой семьей — он выводил своих детей перед судом, в они во имя их будущего просили пощадить отца 2. Если он был воином — он обнажал свою грудь, показывая следы ран, полученных в боях за родину; если он был поэтом — он читал свои стихи, демонстрируя свое искусство 3. Выдающийся афинский оратор Лисий говорит в речи «Против Эратосфена» (38) о том, что в афинском государстве принято «не оправдываться в том, в чем тебя обвиняют... а доказывать, что являешься хорошим воином, или указывать число захваченных воинских судов, когда выступал в качестве флотоводца, или называть государства, которые благодаря твоей деятельности из враждебных стали дружественными...»
Приговор выносился большинством голосов, что было естественным для граждан демократического полиса.
Любопытно, что в Афинах суду подвергались не только люди, но и законы и даже... животные и неодушевленные предметы (специальный суд в Пританее судил предметы, падение которых вызвало гибель или увечье человека,— черепицу, упавшую с крыши, бревно, металлический предмет; должностное лицо выбрасывало после осуждения этот предмет за границу государства). В условиях чрезвычайно запутанного судебного права судиться было делом нелегким. К тому же далеко не все обладали достаточным даром речи, чтобы расположить к себе многочисленную судейскую коллегию. Поэтому многие часто прибегали к услугам лиц, опытных в судейских делах, а главное, обладающих даром красиво и убедительно говорить и писать. Эти люди — их называли логографами,— познакомившись с существом дела, составляли за плату речь для своего клиента. Последний заучивал ее и уже потом произносил ее перед судом4. Бывали случаи, когда логограф составлял речи одновременно и для обвинителя и для обвиняемого,— . т е. доказывал в одной речи то, что опровергалось им же а другой5. Поэтому Аристотель в своей «Риторике» подчеркивает, что убеждение, которое является целью, достигаемой приемами риторики, может сводиться к «кажущемуся доказательству».
Следует различать практиков красноречия — выдающихся ораторов и политических деятелей — и теоретиков, писавших наставления и исследования по риторике. Существовал также особый вид ораторов, не выступавших перед аудиторией, а только составлявших речи и распространявших их в письменном виде.
Наиболее выдающимся оратором в Афинах V в. до н. э. был Перикл. Современники называли его «олимпийцем» — он метал громы и молнии с трибуны,— речь его была всепокоряющей и могучей по силе ораторского пафоса; он полностью овладевал вниманием аудитории и делал ее послушной своим замыслам. Говорили, что слова его «застревают в душах слушателей, как жало пчелы», что сама богиня убеждения, Пейто, сидит у него на устах. Аристотель (Рит. 1,7) приводит образное выражение Перикла из его надгробной речи воинам, павшим в войне с Самосом: «Потеря юношества для отечества — то же, как если бы из времен года исчезла весна...»
Крупнейшим теоретиком и учителем красноречия в V в. до н. э, был Горгий из сицилийского города Леонтины. В 427 г, до н. э. он прибыл в Афины в качестве посла своего государства. Искусная речь его привлекла всеобщее внимание. Позднее он объездил Грецию, всюду выступая с речами. На собрании греков 8 Олимпии ОН обратился к собравшимся с призывом к единодушию и к борьбе против варваров. Олимпийская речь Горгия надолго прославила его имя и позднее ему была поставлена статуя в Олимпии,
История сохранила очень немногое из творческого наследия Горгия. Сохранился, например, следующий совет оратору: «серьезные доводы противника опровергай шуткой, шутки противника — серьезностью». Целиком сохранились лишь 2 речи — «Похвала Елене» и «Оправдание Паламеда», связанные с троянским никлом мифов 6.
Горгий ввел в ораторское искусство много нововведений: фразы с одинаковыми окончаниями, равные по длине, метафоры, ритмическое членение речи и даже рифмы делали его речь приближающейся к поэзии (Аристотель, Рит. III, 1). Преобладание внешних эффектов, формы над содержанием видно из тематики речей, которые задавались ученикам Горгия (ученик Горгия Поликрат составил, например, похвальные речи... мыши и горшку). Характерно использование Горгием аттического диалекта греческого языка, что является ярким свидетельством возросшей роли этого диалекта в культурной жизни древней Эллады.
Горгию принадлежали и философские сочинения, о которых известно немногим больше, чем о риторических 7.
Начало всеобщему увлечению ораторским искусством и в то же время широкому его преподаванию и теоретической разработке положили софисты. В рассматриваемый период это слэво не имело отрицательного оттенка: так называли людей, преподававших за плату различные науки, объединявшиеся у греков понятием мудрости. Отвлекаясь от философской стороны их учения, следует указать, что софисты особенно большое внимание уделяли форме речи; они сделали ее объектом специального исследования. Особенно много занимались они вопросами происхождения значения слова, этимологии, а также синонимики. Основным полем деятельности софистов были Афины, где процветали все жанры красноречия — политическое, торжественное и судебное. Наиболее выдающимся оратором классической эпохи в области судебного красноречия был, несомненно, Лисий.
Лисий
«Против Эратосфена». Полагают, что он родился около 445 г. до н. э., скорее всего в Афинах. Отец его, Кефал, был метеком (свободным, но не имевшим гражданских прав человеком). Метеки в Афинах занимались ремеслами и торговлей, и Кефал не составлял в этом отношении исключения, У него была большая мастерская («эргастерий»), где изготовлялись щиты. Юный Лисий вместе со своим братом Полемархом учился в южноиталийском городе Фурии — общегреческой колонии, основанной по инициативе Перикла, и слушал там курс риторики у известного оратора Тисия. В 412 г. до н. э. Лисий вернулся в Афины.
В то время афинское государство переживало трудное время — затянувшаяся Пелопоннесская война истощила силы государства и до крайности обострила социальные противоречия. В результате последовавшего поражения у власти оказались крайние олигархи, пользовавшиеся покровительством победителя — Спарты. В 404 г. до н, э. вставшие у власти «30 тиранов», проводившие политику жестокого террора по отношению к демократическим элементам и политически бесправным метекам, решили расправиться и с Лисием (считают, что причиной расправы было большое состояние Лнсия). Лисий едва спасся бегством в Мегару, соседнее с Афинами государство. При этом был убит его брат Полемарх. Находясь там. Лисий вступил в контакт с деятелями демократической партии и вместе с ними вернулся после победы демократии в Афины. Получить гражданские права ему, однако, не удалось.
Первая речь, составленная и произнесенная самим Лисием, была направлена против убийцы его брата, одного из тридцати тиранов, некоего Эратосфена. В дальнейшем он стал составлять речи для других. Умер он вскоре после 380 г. до н. э.
Лисию приписывали свыше 400 речей, но до нас дошло лишь 34. Не все из них являются подлинными. Большинство сохранившихся речей являются судебными по своему характеру, но есть и политические, и торжественные речи — как, например, надгробная речь над телами воинов, павших в Коринфской войне.
В своей первой судебной речи, наиболее интересной среди дошедших до нас речей, Лисий в кратком и энергичном вступлении говорит о тяжести преступлений, совершенных тиранами: «Мне представляется трудным не начать эту обвинительную речь, но кончить ее, о граждане судьи; таковы масштабы и размах совершенных ими преступлений, что даже, если говорить неправду, то нельзя сыдумать более ужасных; если же говорить только истину, то перечислить всего нельзя — так что перед обвинителем возникает необходимость или отказаться от обвинения, или же ему просто недостанет времени». Далее оратор рисует нам честный образ жизни, которую вел его отеи, Кефал, никого не обижавший и ни от кого не терпевший обид. Когда же у власти стали тираны, некоторые из них стали говорить о метеках, что они тяготятся установленным режимом, а также о том, что государство нуждается в деньгах. Их слова привлекли внимание тех, кто, по словам оратора, «людей убивать без всяких причин возможным считали, грабить же деньги самым желанным делом полагали».
«Меня захватили они, когда я угощал гостей,— сообщает Лисий об обстоятельствах своего ареста; выгнав их, они передали меня Писону. Остальные же, войдя в эргастерий, переписали всех рабов. Я стал спрашивать Писона, захочет ли он спасти меня за деньги. Тот осведомился, много ли их у меня. Тогда я сказал, что гстсв дать тглант серебра, и он ответил согласием». Далее оратор рассказывает, как Писон поклялся, что спасет его, и как, взяв из его кассы втрое или вчетверо больше условленной суммы, он грубо ответил Лисию, просившему оставить хоть что-нибудь, что ему надлежит радоваться, если он спасет свою шкур (в подлиннике речи сказано — «тело»).
Оратор картинно описывает, как насильники двинулись в дом его брата Полемарха и как ему самому удалось спастись бегством. «Полемарху же был передан обычный приказ тиранов — выпить цикуту 8 без объявления вины, за которую он должен был умереть». Похоронный обряд, по которому хоронили Полемарха, был нищенским, хотя тираны захватили у него большие средства. Жадность их дошла до того, что они вырвали золотые серьги из ушей жены Полемарха.
В кратком диалоге с обвиняемым оратор уличает его в совершенном преступлении и во лжи. Изобличение Эратосфена во лжи основано на принципе выяснения правдоподобного: могло ли случиться, чтобы выполнение своего решения тираны поручили тому. кто возражал против него? (Эрастофен оправдывался, утверждая, что он был против преследования Лисия и его брата). Лисий ярко обрисовывает общее положение вещей, в силу которого Эратосфен без всякой опасности для себя мог не выполнять приказа.
Особенно подробно оратор вскрывает предательский и антидемократический характер деятельности Эратосфена и других тиранов, в частности Ферамена, обнаружившийся в конце Пелопоннесской Войны. Необходимость осудить Эратосфена доказывается, рядом убедительных антитез: «Они ведь ни в чем неповинных людей убивали без суда и следствия, вы же сочли возможным их,— погубивших государство,— судить по закону...» Апеллируя к гражданским чувствам судей, оратор одновременно обращается как к умеренным демократам, называя их «те, что в городе», так и к крайним, обозначая их бывшим тогда в ходу термином «те, что в Пирее».
В эффектном заключении оратор говорит о своем усердии в деле обвинения, которое он проявлял во имя храмов, которые тираны осквернили, во имя государства, которое они унизили, во имя верфей, которые они уничтожили, во имя мертвых, которых хоть и не могли спасти в свое время присутствующие, зато теперь имеют возможность защитить их память. «Я заканчиваю обвинение. Вы видели, слышали, перенесли (все это). Дело в ваших руках; судите».
Речь «Против Эратосфена» содержит все особенности стиля Лисия. Она невелика и очень проста по композиции; начало ее кратко, но выразительно. Само изложение просто, логично и образно, те, кто впервые слышал о деле, могли получить исчерпывающее представление о существе дела. Фразы очень кратки, ораторские приемы изысканны и изящны — речь является великолепным образцом «аттического стиля». Полностью отсутствуют архаизмы, запутанные обороты речи; как отмечали древние ценители, ни одного слова из речи нельзя выбросить без ущерба для мысли. Последующие критики (Дионисий Галикарнасский) признавали, что никто впоследствии не превзошел Лисия в чистоте аттической речи.
Речи Лисия являются незаменимым источником для истории нравов и обычаев древних Афин. В сохранившемся отрывке речи «О намеренном ранении» выступают два афинянина в споре из-за рабыни, которую они купили сообща; затем один из них запер ее у себя, преградив другому к ней доступ. Один из тяжущихся предлагает ее пытать, чтобы выяснить истинность обвинений... ее хозяина. Афинские рабовладельцы были убеждены, что раб может говорить правду только под пыткой.
Лисий заложил основу жанра судебной речи — ее композицию, стиль, аргументацию; последующие поколения ораторов во многом ему следовали. Заслуги Лисия особенно велики в создании литературного языка аттической прозы.
Но не меныцую роль в этом отношении сыграло «эпидиктиче-ское» торжественное красноречие, наиболее видным представителем которого был Исократ.
Исократ
С середины IV в. до н. э. наибольшую славу в жанре торжественного красноречия стяжал оратор Исократ. Его читали и им восхищались более, чем другими в эллинистический и римский период. Замечено, что отрывки из его речей встречаются среди папирусных находок в Египте гораздо чаще, чем фрагменты других ораторов.
Исократ родился в 436 г. до и. э. в Афинах. Его семья принадлежала к числу зажиточных и отец оратора смог дать ему хорошее образование. «Он воспитал нас настолько тщательно,— говорит о себе Исократ,— что я был наиболее блестящим и известным из сверстников» (речь «Об обмене имущества»).
Во время Пелопоннесской войны отец Исократа лишился своего состояния. Исократ стал добывать себе средства к жизни, сочиняя речи для выступающих в афинском суде лиц. В конце 90-х гг. IV в. до н. э. он открывает ораторскую школу с очень высокой оплатой за обучение, не прекращая при этом своей литературной деятельности.
направленность и оратор неоднократно обвинялся в «развращении юношества».
Бурные дебаты и шум народного собрания отталкивали его от прямого участия в политической жизни страны. Он ни разу в жизни не отважился подняться на ораторскую трибуну. Тем не менее его речи содержат определенную и ясно выраженную точку зрения по главным политическим проблемам современности. «Еще будучи молодым, я'избрал своей специальностью не мифологические сочинения или речи, полные чудес и лжи, которые нравятся большинству более, чем те, которые трактуют вопросы об их собственном спасении; ни речи, рассказывающие о древних делах и эллинских войнах, хотя и знал, что их хвалят по справедливости... Но, оставив все это, я занялся сочинением тех речей, которые имеют целью принести благо и государству (т. е. Афинам.— В. Б.) и остальным эллинам...» (Исокр. Панаф. 1—2).
Литературная деятельность Исократа совпала с сильнейшим политическим кризисом, в котором очутилось греческое общество к середине IV в. до н. э. Непрекращающиеся войны истощили силы греческих полисов: гегемония, захватываемая то одним, то другим греческим государством, оказывалась кратковременной и вела только к новым войнам. Полисный строй в материковой Греции изживал себя в политическом и экономическом. отношениях. Развитие рабовладельческого хозяйства было глубоко противоречивым процессом. Обогащение отдельных удачливых рабовладельцев за счет эксплуатации дешевого рабского труда сопровождалось разорением массы свободных ремесленников и крестьян. Выбрасываемые из сферы общественного производства лица становилисьлюмпен-пролетариями, жившими за счет общества. Развитие рабовладения приводит к тому, что физический труд становится признаком рабского состояния, чем-то унизительным для свободного человека. Один из античных словарей так определяет понятие наемного рабочего: «люди, вследствие бедности, за деньги выполняющие рабские услуги».
Ожесточенная классовая борьба в греческих городах, в которых попеременно брали верх то демократические, то олигархические элементы, все усиливалась благодаря увеличению числа безработных и разорившихся людей. Исократ в речи «Архидам» рисует картину социальных потрясений в следующих словах: «Врага боятся меньше, чем собственных граждан. Богатые готовы скорее бросить свое имущество, чем отдать его бедным, а для бедных нет ничего более желанного, чем ограбить богатых. Жертв больше не приносят, и у алтарей люди убивают друг друга. Есть много отдельных городов, из которых теперь больше людей ушло в изгнание, чем прежде из всего Пелопоннеса».
— Греция была завоевана Македонией.
Расположенная на севере Греции и долгое время не игравшая сколько-нибудь существенной роли в международной жизни Македония стала сильным государством в правление царя Филиппа I] (359—336 гг. до н. э.). Прочно утвердившись на престоле, этот дальновидный и хитрый политический деятель провел ряд реформ, создал сильную армию и в 338 г. до н. э., нанеся объединенным силам греческих государств сокрушительное поражение, стал фактическим господином Эллады.
Филипп был не только искусным полководцем, но и ловким дипломатом. Там, где нельзя было применить силу, им пускались в ход хитрость, ложь, подкуп. «Всякую крепость, в которую только может подняться нагруженный золотом осел, можно взять»,— любил повторять Филипп. Греческие писатели (даже Феопомп, проживший долго при его дворе) единодушны в оценке его моральных качеств. Филипп постоянно изображается коварным и бесчестным человеком, не уважавшим людей и смотревшим на них только как на орудие для достижения определенных целей. Царское слово его не имело никакой цены и обещания связывали его только до тех пор, пока это было ему выгодно. Он поощрял самые низкие страсти людей.
Однако было бы несправедливым полагать, что многочисленные сторонники, которых он находил в свободных государствах Греции, действовали в его интересах только вследствие получаемого материального вознаграждения. Конечно, это имело место, но уже давно было замечено, что такую массу людей не смог бы подкупить и более могущественный монарх. Истинная причина, в силу которой Филипп находил себе сторонников, заключалась в том, что твердая монархическая власть нужна была богатым собственникам Греции для защиты своего имущества от посягательств демократии, от системы принудительных обложений, которая в античных демократиях падала только на богатых.
Эта власть должна быть независимой от изменчивых настроений народного собрания и опираться на армию, преданную своему полководцу-монарху.
их труда.
В таком сложном переплетении политических и социальных -противоречий выступил Исократ, посвятив свою публицистическую деятельность поискам выхода из создавшегося положения.
Около 380 г. до н. э. в речи «Панегирик» он выдвинул идею, с которой не расставался до самой своей смерти. Она заключалась в объединении греческих сил для совместного похода на «варваров» — иными словами, против Персидской державы. Так как в те времена Афины уже вернули себе былую славу, став во главе вновь созданного союза государств, Исократ хотел видеть во главе общеэллинских сил свою родину. В дальнейшем он обращался с этой идеей к различным монархам и тиранам Греции, уговаривая их встать во главе задуманного им дела. Последний, к кому он обратился с этим призывом (и кому суждено было действительно начать осуществление этой идеи), был македонский царь Филипп. Написанная с этой целью речь «Филипп» в известном смысле является. итоговой в публицистической деятельности Исократа, перекликаясь с идеями ранее изданного «Панегирика» 9.
Речь Исократа «Филипп> составлена в форме открытого письма.
В необычайно растянутом (до трети всего объема речи) вступлении Исократ, обращаясь к Филиппу, раскрывает причины, побудившие его выступить с этой речью. «Я хочу коротко сказать об этом, чтобы объяснить и тебе, и всем другим, что я приступил к составлению этой адресованной тебе речи не из недостатка рассудительности и не вследствие болезненного состояния, в котором нахожусь ныне, но по веским основаниям и будучи почти вынужденным это сделать».
«если величайшие государства Греции, примирившись между собой, решат перенести войну в Азию и пожелают те выгоды и преимущества, которые они стремятся получить от эллинов, захватить у варваров — то, что мне приходилось уже советовать в «Панегирике».
«Я намерен советовать тебе встать во главе Эллинского единодушия, во главе похода против варваров: для эллинов подходит убеждение, варваров же полезно принуждать силой. В этом главное содержание всей этой речи».
Переходя к изложению самого предмета речи, Исократ вновь и вновь повторяет почти в одинаковых выражениях основные положения и доводы, выдвинутые во вступлении. Они доказываются путем многочисленных исторических и мифологических отступлений. Их обилие заставляет самого автора оговориться: «Я хочу убедить тебя рядом примеров, что дело, к осуществлению которого я тебя призываю, является легко выполнимым».
Наиболее интересна его полемика с противниками Филиппа, которых он называет людьми, «привыкшими приводить в смятение свои государства», смутьянами. Из источников видно, что так называли ораторы промакедонской партии своих противников— патриотов и демократов. Исократ в своей речи цитирует основные лозунги и политические идеи последних, для того чтобы их опровергнуть в дальнейшем изложении.
Все вновь и вновь повторяя положения, неоднократно высказанные в других речах, Исократ сам испытывает известную неловкость: «... Панегирик, который проложил пути всем занимающимся науками и ораторским искусством, мне доставил великие затруднения: я не хочу говорить точь-в-точь то же самое, что говорилось там, но не в силах найти и новое».
людей. «Если мы не положим конец накоплению масс подобного рода людей, доставив им достаточные средства к существованию, они незаметно для нас увеличатся до такой степени, что будут более страшны эллинам, нежели варварам».
Написанная Исократом на склоне лет речь «Филипп» во многих отношениях может считаться характерной для творчества Исократа.
Приемы ораторского искусства Исократа представляют собой развитие принципов, выдвинутых Горгием. Особенностью стиля Исократа являются сложные периоды — целые системы главных и придаточных предложений со многими и разнообразными синтаксическими оборотами и вводными предложениями,— обладающие, однако, достаточно ясной и четкой конструкцией, делающей их легко доступными для понимания10 Встречаются у него и элементы ритмического членения речи, чем особенно, если судить по словам Цицерона (Оратор, 52), восхищались древние. Особая плавность, свойственная стилю Исократа, достигалась также тщательным избеганием так называемого «зияния» — стыка гласных в конце одного слова и в начале другого.
В школе Исократа были выработаны основные принципы композиции речи; правильно составленная речь должна была, согласно принципам исократовской школы, содержать следующие 4 части:
3. Опровержение мнений противника с целью доказательства правильности собственных положений,
4. Заключение, которое должно было подводить краткий итог сказанному, чтобы вновь напомнить слушателям основные положения речи, возбудить гнев слушателей против сторонников иных, противных мнений, завоевать симпатии аудитории.
Принципы композиции речей в целом у Исократа сводятся к тому, чтобы каждая последующая мысль была связана с предыдущей и согласована с ней. Способы этой связи могли быть различными.
«Стиль Исократа полон многочисленных украшений и отличается большой гладкостью в раз-личных жанрах ораторского искусства. Он тренирован как бы для арены скорее, чем для поля боя...» Искусственные обороты, риторические фигуры и украшения лишили речь Исократа той подлинной страсти, которая одна способна взволновать сердца слушателей. Сам Исократ сознавал это и один из длинных периодов (условный по типу) его речи «Филипп» содержит следующее утверждение: «Для меня не осталось скрытым, в то же время, насколько больше имеют убеждающей силы речи произносимые по сравнению с речами, предназначенными для чтения, равно как и то, что все считают первые подходящими для дел серьезных, требующих немедленного решения, вторые же — для того, чтобы показать свое искусство в составлении речей, или же для получения денежного-вознаграждения. В этом отношении они, конечно, правы: если лишить речь славы человека, ее произносящего, голоса и необходимых изменений при произнесении ее вслух, подходящего случая, в который она должна быть произнесена, наконец, страсти, вызываемой необходимостью дела; и если ничто при этом не подкрепляет ее убеждающей силы, то окажется она как бы обнаженной и лишенной всего, о чем говорилось выше, да и прочтет ее кто-нибудь без должного искусства, не убедительно, без всякой страсти, на как бы перебирая слова — конечно, я полагаю, такая речь покажется дурной слушателям».
Совершенно иными по характеру должны были быть речи, произнесенные перед авторитетными органами государства, в народном собрании и других местах, речи политические в первую очередь. Подлинным пафосом, страстью борьбы проникнуты речи величайшего из политических ораторов Афин IV в. до н. э.— Демосфена.
Демосфен
Единственным политическим деятелем, который ранее всех признал в Македонии грозного врага свободной Греции и посвятил делу борьбы с ним всю свою жизнь, был Демосфен. Его фигура, овеянная трагической славой, высится над эпохой как величественный памятник свободолюбию Эллады, как олицетворение беэ--заветной преданности своей родине и народу. Время оживает в его речах: мы как бы переносимся в самую гущу афинской толпы, слышим голос великого оратора, поражаемся той необыкновенной настойчивости, упорству, пылкости и долготерпению, с которым он не уставал обращаться к афинскому народу, призывая его напрячь все силы в борьбе против коварного врага.
Полные пафоса и огня речи Демосфена против «Филиппа» (знаменитые «Филиппики») производили неизгладимое впечатление на слушателей. Они продолжали еще долго после смерти оратора волновать души читателей античности. Живший четырьмя столетиями позже ученый римской эпохи Дионисий Галикарнасский писал: «Когда я беру в руки речь Демосфена, я воодушевляюсь и теряю самообладание. Раздираемый различными страстями, я не верю, терзаюсь, боюсь, презираю, ненавижу, жалею, сочувствую, гневаюсь, завидую: во мне сменяются все страсти, которые когда-либо овладевали человеческой душой».
«оратор».
Жизнь Демосфена известна нам относительно хорошо. Его благородный облик борца за свободу и блестящее дарование привлекли внимание многочисленных биографов. Дошедшее до нас жизнеописание, составленное Плутархом, является одним из лучших.
Демосфен родился около 384 г. до н. э. Отец его владел двумя мастерскими, из котогыхв одной изготовлялись мечи, в другой— мебель; всего в них рг бот 1ло около 50 рабов. Мать Демосфена была гречанкой только наг ол ;вину (бабка Демосфена со стороны матери была скифянкой), поэтому враги оратора, желая унизить его, дали ему кличку «скиф». Ему еще не исполнилось и 8 лет, как отец его умер, оставив значительное состояние. Назначенные в завещании опекуны оказались людьми нечестными, и Демосфен, достигнув совершеннолетия, должен был с горечью убедиться в том, что его состояние расхищено. Свою самостоятельную жизнь он начал с процесса, в котором выступил против расхитителей своего имущества (связанные с этим процессом речи сохранились и являются выдающимися образцами ораторского искусства). В это время он был вполне подготовлен к ораторской деятельности; к сожалению, о том, как он готовился к ней, мы осведомлены хуже. Сообщаемые анекдэты заслуживают мало доверия: более достоверны сведения (Плутарх), называющие его учеником оратора Исея. Последний был известен в качестве опытнейшего мастера судебного красноречия. Простота слога, сжатость и значительнссть содержания, логичность доказательств, краткие риторические вопросы — все это Демосфен унаследовал от Исея. Речи Демссфена против опекунов настолько напоминают манеру Исея, что древние критика считали возможным даже приписать их последнему.
Демосфен выиграл длившийся три года процесс против опекунов, но вернуть свое имущество ему, по-видимому, не удалось. Обстоятельства заставили его, так же как Лисия и Исократа, вступить на испытанное многими поприще,— и он стал логографом. Физические данные мешали его деятельности в качестве оратора. Хилый с детства, он обладал слишком слабым голосом, чтобы произнести речь перед многолюдным собранием, к тому же у него была плохая дикция. Эти недостатки речи в сочетании с нерешительностью и даже робостью, с которой он держался на трибуне во время первого своего выступления, обусловили полный его провал; экспансивные афиняне проводили будущего великого оратора хохотом и насмешками. Демосфен, однако, не сдался. Напрягая всю силу воли, он часами стоял на берегу моря и громко декламировал стихи, стараясь звуком своего голоса заглушить шум прибрежных волн. Чтобы добиться чистого произношения, он набирал в рот мелкие камешки и так говорил длинные речи. Во многом ему помогли знаменитые актеры того времени. Один из них, актер Сатир, заставил его прочесть несколько стихов из Еврипида, а затем прочел их сам, но так, «что Демосфену показалось, будто он слышит нечто совсем иное (чем то, что он сам декламировал)» (Плутарх). С тех пор оратор стал обращать особое внимание на манеру речи и произношение, говоря, что это альфа и омега красноречия.
Свои речи он готовил необыкновенно тщательно, просиживая над ними ночами (это дало повод современникам подшучивать по поводу того, что от его речей пахнет лампадным маслом).
посвятив себя целиком политической деятельности.
Первый период политической деятельности Демосфена охватывает 355—346 гг. до н. э. К концу этого периода оратор становится признанным главой патриотической партии, стоявшей за сохранение территориальной целостности и свободы «блестящих, венчанных фиалками Афин». До последнего часа своей жизни он был твердо убежден, что политическая свобода — единственное условие существования Афин и всей Эллады, источник ее могущества и славы.
С 351 г. до и. э. он стал все настойчивее указывать на необходимость борьбы против «северного варвара», и его пламенные призывы все усиливаются с ростом могущества Македонии и усилением ее влияния. Б 349 г., когда Филипп вероломно напал на бывший до этого его союзником город Олинф и другие города Халкидики,
Демосфен в трех произнесенных по этому поводу речах — так называемых Олинфских — настойчиво потребовал от афинского демоса оказания действенной помощи Олинфу, Но все его призывы разбились о стену холодного равнодушия — недальновидные и эгоистичные представители демоса не желали жертвовать удобствами мирной жизни и доходами государства, за счет которых они существовали. Филипп разрушил Олинф раньше, чем туда прибыла посланная, наконец, афинская эскадра.
В бюджете афинского государства значительное место занимали так называемые «зрелищные деньги» (теорикон). За счет теорикона фактически существовали многие выбывшие из сферы общественного производства представители населения Афин. Им удалось провести в народном собрании закон, по которому лицо, посягающее на кассу теорикона, подлежало смертной казни. Демосфен оказался одним из немногих, кто не льстил демосу и смело указывал на недостатки в политике афинского государства. В третьей олинфской речи он пытается доказать необходимость обратить «зрелищные деньги» на военные нужды.
но в его речах заметны фальшь, ложный пафос и деланное негодование;
В 346 г. Афины заключили мир с Филиппом, сделавший последнего фактическим вершителем всех эллинских дел. Надежды на миролюбие Филиппа оказались, однако, напрасными: едва афинское посольство, взяв клятву с Филиппа в соблюдении мира, успело вернуться на родину, как Филипп вторгся через Фермопилы в Среднюю Грецию и жестоко расправился с Фокидой. Весть о расправе наполнила сердца афинян негодованием: стало ясно, что для Филиппа не существует ни клятв, ни договоров. Демосфен, начиная приблизительно с 344 г. до н. э., не устает повторять, что заключенный мир на деле является войной, что сила Филиппа растет против Эллады. Этот второй период политической деятельности Демосфена длится до 338 г. до н, э. Он неустанно борется за сплочение общегреческих сил, выступая то в качестве дипломата, то «попечителя флота», ясно понимая, что спасение Греции в ее единстве. Но подобно героине греческих мифов Кассандре, ему суждено было предсказывать истину, но не встречать понимания и сочувствия.
В 343 г. до и. э. Демосфен выступает против Эсхина, обвиняя его в предательстве афинских интересов, в результате чего был заключен выгодный для Филиппа мирный договор. Хотя это обвинение не дало ощутимого результата (Эсхин был оправдан незначительным большинством голосов), оно показало силу патриотической партии в этот момент.
снять осаду городов Перинфа и Византия, расположенных в стратегически важном месте — по берегам проливов, ведущих в Черное море.
Вскоре Филиппу представился вновь удобный случай вмешаться в общегреческие дела. В результате провокационного дела о «святотатстве» жителей одного из греческих городов началась новая война, в ходе которой Филипп, неожиданно для всех, захватил пограничную с Беотией крепость Элатего, недвусмысленно обнаружив тем самым свои враждебные намерения.
«О венке» Демосфен красноречиво описывает эффект, вызванный этим известием в Афинах, «Был вечер. Вдруг пришел кто-то к пританам и принес известие, что Элатея захвачена. Тут некоторые,— это было как раз во время обеда,— поднялись с мест и стали удалять из палаток на площади торговцев и устраивать костер из их щитков, другие пошли приглашать стратегов и вызывать трубача. По всему городу поднялась тревога...»
В решительном сражении под Херонеей, которое произошло в сентябре 338 г. до н. э., объединенные греческие силы были разбиты македонской армией. Союзная армия распалась, и каждый отряд направился в свое государство. Демосфен участвовал в сражении в качестве простого воина-гоплита и отступил вместе со всеми.
Впечатление, которое произвело на греков это событие, нельзя передать лучше, чем это сделал афинский оратор Ликург в речи «Против Леократа»: «Со смертью тех, кто погиб под Херонеей, погибла и свобода Эллады: она зарыта вместе с телами павших». Настроения греческого общества этого времени хорошо передает найденная надпись-надгробие одного из участников херонейской битвы, Аристона:
«Гея, как друг, заключила. Аристон, тебя в свое лоно,
Давши счастливо тебе лучшие годы прожить.
Жизнь наша стала тюрьмой — ты же на волю ушел».
С тех пор свобода Эллады стала пустым звуком. Но Демосфен и возглавляемая им партия не прекратили борьбы. Воспользовавшись гибелью Филиппа, Афины едва не восстали вновь, и лишь быстрый марш Александра по направлению к границам Аттики предотвратил восстание. Афины были Александром «пощажены», зато соседнее крупное государство Фивы македонская солдатня полностью разгромила и сам город сожгла. Требование Александра о выдаче Демосфена и других вождей не было удовлетворено.
В 322 г. Демосфену было суждено пережить еще одно поражение своей родины в так называемой Ламийской войне, когда греки вновь выступили против Македонии, воспользовавшись наступившим после смерти Александра замешательством. На этот раз македонский гарнизон был установлен в самих Афинах и демократическая конституция заменена олигархической.
Демосфену и другим вождям патриотической партии пришлось спасаться бегством. Он удалился на небольшой островок Калабрию у северного побережья Пелопоннеса, где находился храм бога Посейдона: в этом храме он нашел временное убежище; там и настиг его отправленный македонским полководцем Антипатром отряд под командованием Архия, бывшего актера. Опасаясь осквернить храм Посейдона убийством, Архий стал приглашать Демосфена покинуть храм. Плутарх с необыкновенным драматизмом описывает эти последние минуты жизни великого борца и оратора:
«В ответ на целый ряд льстивых слов Архия Демосфен, не сходя с места, сказал: «Архий, как меня никогда не трогала прежде твоя игра, так не тронут и твои обещания». Архий в раздражении стал грозить ему. «Вот настоящий оракул с македонского треножника,— отвечал Демосфен,— прежнее было только ролью...» С этими словами он ушел во внутренность храма, взял кусок папируса и, как бы желая писать, поднес ко рту тростниковое перо и прикусил, как он обыкновенно делал, когда думал о чем-либо, готовясь писать. Несколько времени он оставался в таком положении, затем закрыл лицо и опустил голову. Стоявшие в дверях караульные солдаты глумились над его мнимой трусостью, называя его робким и лишенным мужества. Архий подошел к нему и стал уговаривать его встать, повторяя прежние слова и обещая примирить его с Антипатром. Демосфен чувствовал уже, что принятый им яд начинает действовать. Он открыл лицо, взглянул на Архия и сказал: «Теперь ты можешь играть в трагедии роль Креонта и бросить мое тело без погребения. Что же касается меня, о, Посейдон, я выхожу из твоего храма еще живым... Но едва он успел сделать только несколько шагов и пройти жертвенник, как из груди его вырвался стон, он упал и испустил дух».
Греческий путешественник Павсаний, оставивший нам «Описание Эллады», еще во II в. н. э. видел в Афинах статую Демосфена с высеченной на ее пьедестале надписью:
«Будь у тебя, Демосфен, столь же мощная сила, как разум,
Сам македонский Арес греков бы не покорил».
Огромное, сравнительно с другими ораторами, количество речей (61), дошедших до нас в составе так называемого «демосфеновского корпуса», является только частью литературного наследия оратора. Это собрание речей можно разделить на частные и политические; хотя первые и составляют подавляющее большинство, совершенно ясно, что именно последние характеризуют облик Демосфена, каким он сохранился в исторической традиции.
«Тщательность обработки придает речам Демосфена большое литературное значение и делает их замечательным образцом греческой прозы» 11. Подготовительная работа заключалась в накоплении фактического материала, аргументов, в работе над композицией и стилем речи. Оратор должен был не только доказать что-либо, разъяснить или опровергнуть, но и доставить слушателям удовольствие.
Основные элементы «правильно» построенной речи, в том виде, как они были выработаны и определены школой Исократа, мы находим и у Демосфена. Но если сравнить соотношение отдельных частей речи у Демосфена и у Исократа, мы сразу же заметим существенные различия. У Исократа вступление необычайно растянуто (в речи «Филипп», например, оно занимает около одной трети всего объема). Причина ясна — речи Исократа не произносились с трибуны перед волнующейся многолюдной аудиторией, а распространялись в письменном виде или декламировались в присутствии небольшого круга лиц, поэтому Исократу не грозила опасность, что его не станут слушать. Напротив, речи Демосфена касались животрепещущих тем, современного момента политической жизни; оратор должен был стремиться к максимальной выразительности речи, чтобы заинтересовать слушателей, промедление могло бы привести к провалу, поэтому вступление в речах Демосфена по большей частн является кратким и энергичным.
Главной частью демосфеновской речи является рассказ, изложение существа дела, доказательство. Демосфен строит его необычайно искусно: оно полно экспрессии и динамики, невольно увлекающей. Мы находим здесь и пылкие обращения к богам, к слушателю, к самой природе Аттики, и опровержения возможных доводов противника, и красочные описания, и даже воображаемый диалог. Исследование ораторского искусства Демрсфена позволяет убедиться в разнообразии и богатстве применявшихся им приемов и образных средств, бесконечная изменчивость которых дала повод Дионисию Галикарнасскому сравнить его с Протеем:
«Не захотев подражать ни одному из известных до него ораторов или следовать какому-либо из существовавших прежде стилей,... но извлекая из них всех самое лучшее и самое полезное, он как бы соткал из многих элементов единый стиль — полную достоинства мольбу, речь искусную и одновременно простую, изысканную и в то же время обычную, торжественную, но истинную, суровую, но в то же время светлую и радостную, сжатую, но свободную, приятную, но и горькую, полную страсти и одновременно спокойную,— речь, ничем не отличающуюся от героя древних мифов Протея, который без всякого усилия мог принять вид любого существа...».
многое из того, что мы находим у Демосфена, применяется и поныне. К числу таких приемов относятся риторические вопросы типа: «В чем же причина?», «Что же это на деле значит?» и т. п. Они придают речи простоту и искренность, в основе которой лежит подлинная озабоченность делом. Риторические вопросы — вопросы, на которые оратор не ожидает ответа слушателей и отвечает сам,— имеют целью привлечение внимания слушателя: последний как бы проникается мыслью, заключенной в вопросе, и в этот момент слышит подготовленный оратором ответ.
Демосфен широко пользуется тропами, в частности, метафорами, источником которых иногда оказывается язык палестры — гимнастического стадиона. В III олинфской речи мы читаем: «... больше чем 1500 талантов мы истратили без всякой пользы, а союзников, которых мы приобрели во время войны, мы сами потеряли во время мира, и натренировали против самих себя столь важного врага...»
Очень изящно использует Демосфен прием антитезы в той же III олинфской речи, например, где сравнивается прежнее и нынешнее положение вещей, «век нынешний и век минувший», противопоставлены два целых описания, а не отдельные детали.
Применявшийся Демосфеном прием олицетворения чужд современному искусству ораторской прозы; он заключался в том, что понятия или предметы неодушевленные, или уже умершие люди выводились в роли говорящих и чувствующих, защищающих положения оратора или опровергающих его противников.
Частые соединения синонимических понятий типа «смотрите и наблюдайте», «знайте и воспринимайте» и т. п, способствовали ритмичности, полноте и приподнятости слога.
он по ходу изложения обязательно должен сказать. Апосиопезы встречаются, например, в речи «О венке», которая, по единодушному признанию древних и современных критиков, отличается особым богатством и разнообразием приемов ораторского искусства.
Одно не удавалось Демосфену — это шутка. Очевидно, она была не в его характере; и действительно, древние биографы сообщают о его угрюмости, сухости и аскетизме (он даже не пил вина, и его противники презрительно именовали его «водопийца»). Анонимный автор дошедшего до нас древнего трактата о возвышенном отмечает, что когда Демосфен, насилуя себя, пытался шутить, слушатели смеялись не по поводу шутки, а над самим оратором.
Для Демосфена характерна необыкновенная красочность описания, умение кратко нарисовать яркую картину. В речи «О преступном посольстве» он рисует низость и аморальность своего политического противника, Эсхина, в следующем описании:
«... Однажды эти люди получили приглашение к Ксено-фрону, сыну Федима, одного из Тридцати, и отправились туда. Но я не пошел. Когда началась попойка, хозяин привел одну олинфскую женщину, красивую на вид, свободную и скромную, как показал ее поступок. Сначала эти люди, должно быть, судя по тому, как мне рассказывал на следующий день Иатрокл, просто и спокойно заставляли ее пить и есть лакомства. Но по мере того, как дело шло дальше и головы разгорячались, они стали уже предлагать ей возлечь за стол и даже что-нибудь спеть. Когда женщина была смущена и стала отказываться и не умела им угодить, вот он — Зсхин, а за ним и Фринон назвали это дерзостью и недопустимым, чтобы пленница из числа богоненавистных и проклятых олинфян позволяла себе такое упрямство, и стали кричать: «Позвать раба!», «Подать сюда ремень!». Пришел раб с ременной плетью, и вот, когда пьяных людей, вероятно, и незначительная мелочь могла раздражить, она что-то сказала и залилась слезами; тут раб сорвал с нее хитон и стал хлестать по спине. Вне себя от боли и от такого обращения женщина, вскочив с места, припала к коленям Иатрокла и опрокинула стол. И если бы Иатрокл не отнял ее из их рук, ее забили бы насмерть под пьяную руку: так опасны пьяные выходки вот этого негодяя. Относительно случая с этой женщиной была речь и в Аркадии на Собрании девяти тысяч, да и у вас сообщал Диофант -— я потребую, чтобы он теперь подтвердил мои слова в качестве свидетеля; много говорили об этом деле в Фессалии и повсюду.
И вот, зная за собой такие дела, этот нечистый человек посмеет глядеть вам в глаза и будет сейчас своим звонким голосом рассказывать о прежней своей жизни: когда я слышу его слова, мне просто спирает дыхание...»
«В историю греческой литературы Демосфен вошел как завершитель аттического красноречия, последний и самый замечательный художник публичной речи в эпоху греческой независимости»12.
Примечания.
1. Дионисий Галикарнасскнй (Фукидид, 45) пишет: «Когда судьи я обвинители — одни и те же лица, необходимо проливать обильные слезы и произносить тысячи жалоб, чтобы быть с благожелательностью выслушанным...»
2. Аристофан ало насмехается над этим обычаем в комедии «Осы». В сцене, где пародируется афинский суд, в качестве подсудимого выступает пес, а перед судьей предстают щенята, которые громко скулят, прося пощадить родителя...
3. Нечто подобное рассказывают о Софокле.
«Облаках» рисует жизнь удачливого адвоката:
«Будут тесниться у дверей твоих
Пришельцев толпы,
Мудрость твою вопрошая, дружбы с тобой ожидая,
В путанных тяжбах своих, в делах опасных.
».
5. Плутарх в биографии Демосфена рассказывает, что Демосфен в процессе Форм иона против Аполлодора сочинил речи как для истца, так и для ответчика.
7. Сочинение Горгия «О природе или о несуществующем» дошло до нас в составе произведения Секста Эмпирика (VII, 63 ел.) Горгий выступает здесь в качестве философа Эгейской школы
8. Приговоренных к смерти в Афинах заставляли выпить чашу с ядом — цикутой. Так был казнен философ Сократ.
«Филипп» была составлена Исократом в апреле— июне 346 г. до н. а., хотя, на наш взгляд, есть основания отнести ее к 'более позднему времени (см. В. Г. Борухович, Исократ я Демосфен. Записки ГГУ, 1957, вып. XIII).
10. По Аристотелю (Риторика III, 9), период является замкнутой системой предложении, постоянно повторяющейся в основных чертах в речи и придающей ей некое ровное, размеренное и легко воспринимающееся звучание,— чего древняя лирическая поэзия достигала своей строфикой, эпическая и трагическая поэзия — стихом.
11. «Демосфен». Речи, перевод и вступительная статья С. И. Радцига, АН СССР. 1954, стр. 464.
12. И. М. Тронский. История античной литературы. Учпедгиз, 1947, стр. 182.