Гомер
Гомеровский вопрос. Почти три тысячи лет назад жил первый европейский поэт Гомер (IX в. до н. э. (?)— VIII в. до н. э. (?) ), благосклонно одаренный богами певец, пророк и мудрец. Поднимались и разрушались города, гремели войны, вырастали и умирали человеческие поколения, а он был и остается мерой и показателем культуры эпох, первый и непревзойденный, ибо в длинной цепи столетий есть только несколько равных ему. За долгие годы стерлись факты его биографии, исчезли мелочи, и уже давно никто не может сказать ни откуда он родом, ни кто его родители, ни когда он жил. Сохранилось 9 античных биографий Гомера, но они составлены очень поздно и считаются недостоверными. (См.: Allen Th. W. Lives of Homer. The Origins and the Transmission, Oxford, 1969, 11—50).
Некогда семь городов состязались за право называться родиной Гомера, но постепенно спор потерял смысл, поскольку певец стал поэтом всей Греции, а позднее — и всего человечества. Остались только имя и образ незрячего любимца муз. Античность произносила это имя с уважением, так как Гомера считали не только первым поэтом, но и первым учителем, философом, и без колебания добавляли к его имени эпитет "божественный". Считается, что в VI в. до н. э. был по возможности составлен канон текстов поэм. Аристотель (Poet. 24—25) считал поэмы Гомера совершенным образцом эпического творчества. С появлением филологической науки (III—II вв. до н. э.) Зенодот Эфесский, Аристарх Самофракийский, Аристофан Византийский и другие издавали комментарии к сочинениям Гомера, объясняя реалии, устаревшие слова, мифологические вопросы, исправляя появившиеся в результате многочисленных переписываний ошибки, указывая на отдельные случаи непоследовательности. В соответствии с числом букв греческого алфавита каждую поэму они разделили на двадцать четыре песни. В то время и позднее появлялись аллегорические толкования Гомера (Кратет — II в. до н. э.; Порфирий — III в. н. э.), но все упомянутые труды не отрицали ни существования Гомера, ни его авторства. Некоторые сомнения по поводу принадлежности Гомеру обеих поэм выражали грамматики Ксенон (III—II в. до н. э.) и Гелланик (II в. до н. э.), но их положениям дал отпор Аристарх в специальном сочинении.
Критически настроенное новое время, часто склонное уничижительно оценивать и судить прошлое, сформулировало так называемый гомеровский вопрос. Самой значительной была опубликованная в 1795 г. идея Ф. А. Вольфа [21], что в VI в. до н. э. при упорядочении текстов поэм были соединены части, созданные около X в. до н. э. разными поэтами (одним из них мог быть и Гомер). Мысль Вольфа поддержали многочисленные последователи, названные аналитиками. К. Лахман [10] доказывал, что "Илиаду" составляют отдельные, совсем не связанные между собой поэмы, что поэма не имеет ни единого сюжета, ни единого плана. Этот автор и его последователи были названы "охотниками за малыми песнями". Г. Герман представил так называемую теорию "ядра", утверждая, что короткая, созданная одним поэтом небольшая поэма была облеплена песнями, написанными другими авторами. Варьируемые на разный лад теории "малых песен" и "ядра" дошли до наших дней. Встречаются и многочисленные синтетические соображения, полностью или частично соединяющие эти позиции. Большинство аналитиков думает, что поэмы Гомера имеют фольклорное происхождение, что они были впоследствии собраны и записаны. Сторонники этой точки зрения доказательствами словесной народной культуры считали повторяющиеся сравнения, формулы, постоянные эпитеты, утверждая, что такие элементы помогают исполнителю запомнить длинный текст [14, 238—240; 15, 191—220].
Как бы заколдованный идеями Ф. А. Вольфа, XIX век почти не слышал голосов Г. В. Нича [12] и других унитариев, отстаивавших единство эпоса Гомера. Аналитики искали неравномерности, несоответствия, противоречия в поэмах Гомера, считая их аргументами в пользу творчества разных авторов. Например, в начале "Илиады" (V 576—579) убивают царя пафлагонцев, а позднее он живой оплакивает смерть своего сына (XIII 658). Гектор дважды убивает вождя фокейцев Схедия (XV 515 и XVII 306), Диомед в V песни сражается с Афродитой и Аресом, а в VI песни говорит, что не будет бороться с Главком, поскольку тот является богом. В "Одиссее" Телемах и Афина, принявшая облик Ментора, прибыв в Пилос, встречают множество участвующих в празднестве людей, которые впоследствии полностью забыты (III). Унитарии доказывали, что такие lapsus memoriae бывают и в сочинениях Софокла или Вергилия, что подобные неравномерности встречаются и в "Пане Тадеуше" А. Мицкевича, в поэзии Дж. Мильтона, в "Фаусте" И. В. Гете, что противоречия и несоответствия у Гомера несущественны, как и в "Дон Кихоте" Сервантеса, где у Санчо Пансы крадут осла, но автор быстро забывает эту неприятность, и верный оруженосец скачет дальше (I 23; II 3).
отмеченное еще Аристотелем: "Илиада" не рассказывает о Троянской войне от начала до конца; "Одиссея" не является хроникой всей жизни Одиссея. Гомер выбирает один эпизод Троянской войны — гнев Ахилла и один эпизод жизни Одиссея — возвращение с войны. Эти ученые утверждают, что каждая эпическая песнь подготавливает слушателя или читателя к другой, и при пропуске той или иной песни пострадает мысль [17, 36—53; 24, 25—158]. Они показывают, что эпические поэмы Гомера имеют стройную, симметричную, фронтонную композицию: как бы отражая в зеркале друг друга, на обеих сторонах оси симметрии повторяются подобные мотивы [18, 249—284; 24, 102—114]. Исследовав эпические поэмы, унитарии пришли к выводу, что поэмы Гомера исполнялись перед слушателями устно, а распространялись в письменном виде, ибо в VIII в. до н. э. письменность уже была широко распространена [9, 25—26; 24, 257— 269]. Следовательно, поэмы Гомера нужно считать результатом не устного, а литературного творчества. Унитариев теперь среди гомероведов больше, хотя аналитики также не исчезли и активно работают.
Большинство ученых считает, что Гомер жил в IX в. до н. э. или в начале VIII в. до н. э. Во второй половине этого века его эпические поэмы уже хорошо известны везде, где только жили греки. Это показывает глиняный кубок того времени, найденный на одном островке Неаполитанского залива, с надписью в стихах, которая начинается словами: "Я — кубок Нестора". Несомненно, что пилосский старец из него никогда не пил, но мастер, сделавший его, должен был слышать или читать о прекрасном, украшенном изображениями голубок, кубке Нестора, описанном в "Илиаде" (XI 632—637). Почему этот мастер сделал такую надпись, можно только гадать: может быть, он был веселым шутником, а может быть, надпись должна была звучать как своеобразное заклинание.
Обе эпические поэмы написаны по мотивам Троянской войны, датируемой XIII в. до н. э. По поводу Троянской войны, как и по поводу Гомера, были и есть различные сомнения. Некоторые ученые думают, что такой войны не было, что ее придумал Гомер. Невозможно отрицать существование Трои, поскольку Г. Шлиман (1822—1890) откопал ее в 1871 г., однако некоторые утверждают, что воевали не ахейцы [4]. Такое мнение не слишком распространено, но имеет некоторых сторонников [6, 45—62; 23, 92—120].
Следовательно, если Гомер жил в VIII в. до н. э., а Троянская война была в XIII в. до н. э., то божественный певец не был ни участником той войны, ни ее современником. Пришедший из сумерек "темных веков" поэт изображал живших пятьсот лет назад людей, их труды, радости и печали. Эпоха прадедов казалась светлой и величественной, а их подвиги — великими. Неизвестно, всегда ли эпос рождается из тоски по героизму прошлого. Поэмы Гомера появились из любви к подвигам предков. Автор, возможно, видел развалины огромных дворцов микенской эпохи, курганы героев, видимо, черпал информацию из мифов и рассказов, из песен рапсодов. В поэмах мы находим немало элементов микенской культуры: мощные замки, огромные щиты, прикрывающие даже ноги воина, шлемы, окованные клыками вепря, бронзовое оружие. (Археологи нашли очень похожий на описанный в "Илиаде" (X 261—265) шлем, окованный клыками вепря). Не избежал поэт и отзвуков своей эпохи: вожди микенского времени, видимо, сражались с военных колесниц (один правил ею, другой поражал противников копьем), а действующие лица гомеровских поэм чаще всего слезают с колесниц и мечут копья, а не пронизывают ими, не выпуская из рук. Микенская эпоха не знала железа, а используемые у Гомера метафоры "железное сердце", "железное небо" показывают, что в его времена железо должно было быть достаточно распространено, раз уж прилагательное употребляется даже в переносном смысле. По поводу знакомства Гомера с микенской эпохой тоже ведутся споры. Одни ученые утверждают, что он много знал о прошлых временах [11, 158—159; 13, 218—264], другие считают, что его знания были очень незначительными [4, 46—154; 22, 7].
Есть попытки установить маршрут странствий Одиссея, по поводу которого идут споры. Нет согласия, носили ли бури и ветры этого многострадального мужа по Атлантическому океану [16], по Средиземному [29, 50—92] или по Черному морю [24, 199—210]. Пока никому не удалось доказать ничего конкретного.
и вообще феномен войны, и историю конкретной Троянской войны. Действие поэмы развивается на девятый год войны, но поэту нужно представить героев и во II песни он долго перечисляет, какой вождь откуда прибыл, кто его родители и деды, сколько кораблей он привел с собой и сколько воинов на них приплыли, каковы особенности того или иного племени. Поэтому выбросить из поэмы так называемый "Каталог кораблей", как предлагают аналитики, невозможно, поскольку некоторые упоминаемые здесь герои (например, Пенелей, Леит, Клоний и др.) в дальнейшем уже не представляются, а сразу вводятся в действие. Кроме того, симметричным "Каталогу кораблей" блоком считается представление участников спортивных состязаний в XXIII песни, и, если его изъять, рассыпалась бы стройная композиция поэмы.
Основной мотив поэмы — гнев Ахилла — Гомер называет в первой строчке: "Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына" (Гомер. "Илиада". / Гомер. "Илиада. Одиссея". М., 1967. Здесь и далее пер. Н. Гнедича), напоминая, что вражда погубила многих мужей, и подчеркивая, что такова была воля Зевса. Ситуация раздора в ахейском лагере дает возможность представить панораму всей Троянской войны. Поэт вспоминает причины конфликта: спор богинь по поводу яблока, предназначенного самой красивой, и решение Париса, упоминает похищение Елены, набор войска и другие события. Предчувствием будущих несчастий дышат упоминания о скорой смерти Ахилла и гибели его врагов, троянцев и их союзников. "Илиада" не показывает захвата Трои, но, после гибели Гектора, главного защитника Трои и как бы ее символа, создается впечатление, что священный Илион пал, что он горит на погребальном костре вместе с главным предводителем войска.
Когда Ахилл устраняется с поля боя, у автора появляется повод показать других ахейских героев, которые выглядели бы бледно рядом с мощным Пелидом: Диомеда, Аякса, Менелая, Агамемнона, Нестора и других. По возвращении Ахилла упомянутые герои отступают на второй план. Следовательно, у поэта все обдумано, нет ничего ненужного и случайного.
Долгие годы страдая вдали от родины, ахейские герои тратили физические силы, испытывали неудобства, рисковали жизнью, здоровьем, свободой ради славы, ибо эти мужи были уверены, что, сражаясь и погибая, они прославятся среди современников, а может быть, и среди потомков.
[...] О, юноше славно, Как ни лежит он, упавший в бою и растерзанный медью, — Все у него, и у мертвого, что ни открыто, прекрасно! (XXII 71—73)
прочих интересов. Поспешив на битву искать славы, они стараются сражаться и умирать так, "что и потомки услышат" (XXII 305) о них, глядя на высокий курган, насыпанный соратниками, или внимая рассказам и песням о прошлых временах.
"Илиада" — царство Ареса, и здесь мы находим все, что характерно для любой войны любых времен: стоны раненых, реки крови, жестокость завоевателей и отвагу защитников родины, подкрадывающуюся или внезапно настигающую смерть, ошеломляющую отвагу и леденящий страх, пламя мести и погребальный плач, самопожертвование и предательство. Военное счастье изменчиво. Чаши весов Зевса покачиваются: то поднимаются, то опускаются. Луч надежды, появившийся у осажденных троянцев, когда они разорили ахейский лагерь и оттеснили врагов к кораблям, угасает после гибели Гектора. Напуганные и уже несколько раз решавшие все бросить ахейцы оживают, когда в битву возвращается Ахилл.
Поэма не изображает мирной жизни. В ней мелькают картины троянского быта, однако люди в осажденном городе не имеют условий для нормальной повседневной жизни. Как тоска по спокойной жизни звучит один из красивейших эпизодов — прощание Гектора с Андромахой (VI 390—502), но и он окутан трагическим предчувствием несчастий. О том, что мир, кроме шума битв и звона оружия, полон и других вещей, напоминают сравнения, взятые из природы, быта пахарей, пастухов, охотников. Менелай ходит около погибшего Патрокла, как мычащая корова вокруг первого теленка (VII 3—6), Ахилл упрекает Патрокла, что тот плачет, как хнычущая маленькая девочка, хватающая мать за подол (XVI 6—11), ахейцы белеют от пыли, как веяльщики зерна (V 499—504), стрела отскакивает от доспехов Менелая, как горох на току (XIII 588—592), Гектор несет огромный камень, как пастух шкуру барана (XII 451), как два поспоривших по поводу межи мужа, на узкой полосе сталкиваются ахейцы с троянцами (XII 421—424), Ахилл бушует, как лесной пожар (XX 490—494), сердца ахейцев в груди бьются наподобие дующих навстречу ветров (IX 4—8) и т. д. Сравнения соединяют сферы войны и мирной жизни, и так Гомер показывает единство человеческого бытия. Поэт спокойно рассказывает о раненных и умирающих, пылающих местью мужах, об их жестокости и безжалостности, потому что знает, что так есть и так будет, однако он знает и то, что жизнь гармонична и везде должна быть мера. Поэтому буйство мести и великий гнев Ахилла заканчивается возвращением тела Гектора, облегчающими душу слезами и подобающим погребением верховного вождя троянского войска.
Поэма возвращения. Композиция "Одиссеи" сложнее, чем композиция "Илиады": сначала Гомер сообщает о решении богов приказать нимфе Калипсо отпустить Одиссея и рассказывает о странствиях Телемаха в поисках отца (II—IV). Потом Одиссей, попавший к феакам, сам делится воспоминаниями о своих странствиях, последовательно излагая, что с ним случилось после отплытия из Трои, пока он не попал в чудесный край, которым правил царь Алкиной (IX—XII). Во второй половине поэмы опять от лица автора рассказывается о возвращении и мести Одиссея.
Можно встретить утверждения, что "Одиссея" — это история знакомства греков с морем или каталог приключений, рассказываемых моряками во всех портах мира, украшенный для разнообразия мотивом поисков не вернувшегося отца или брата, частым в фольклоре многих стран [30], что "Одиссея" отражает обычаи Востока и Египта (эпизод с луком Одиссея — это реликт состязаний в стрельбе из лука из-за невесты у жителей степей; столкновение с Полифемом — остаток культа барана у пастухов Африки; Эол — кузнец из шумерских легенд [5, 13—129; 179—191] и т. д.). Встретив такие утверждения, не следует терять главного, не следует забывать, что эти мотивы не являются самостоятельными, а подчинены основной теме "Одиссеи" — теме возвращения.
это не удается, он отправляется в путь на поиски отца или чтобы узнать что-нибудь о нем, но и здесь не достигает ничего конкретного. Раскрывается и обман Пенелопы, который охранял ее почти четыре года: женихи узнают, что по ночам она распускала сотканную за день ткань, пообещав выйти замуж за одного из них по окончании работы. Кажется, что все надежды погибли, и Пенелопа придумывает последнее средство: предлагает натянуть лук Одиссея. Когда все висит на волоске, внезапно возвращается Одиссей и мстит женихам и их сообщникам.
165—181), Филоктета (III 190), Идоменея (III 165—181). Читатели узнают, какая судьба ожидала Агамемнона ((III 193—200, III 253—275, III 303—310, IV 512 —537, XI 387—434), как погиб Аякс Теламонид (III 109б XI 543—562) и Аякс Оилид (IV 499—511). Главный герой поэмы Одиссей является как бы символом возвращения всех греков, сосредоточивший в себе страстное желание ахейцев вернуться на родину, которой они не видели десять лет. Однако вернуться не легко.
Одиссею, томимому ностальгией, приходится преодолеть препятствия двоякого рода. Первый вид препятствий — различные опасности. Бури и ветры носят его корабль по всем морям мира, людоеды лестригоны и циклопы, чудовища Сцилла и Харибда проглатывают его соратников. Только необыкновенная сообразительность и находчивость, умение рационально мыслить спасает Одиссея от гибели. Второй вид препятствий — богатая и счастливая жизнь, обещаемая в чужих краях. Увидев, что попавшие в край лотофагов чужеземцы, попробовавшие лотоса, который слаще меда, из-за этого сладкого лакомства отказываются от родины, Одиссей побуждает друзей как можно быстрее грести подальше от их берегов. Когда царь феаков Алкиной предлагает остаться в его чудесной стране, где круглый год цветут и плодоносят сады, где корабли могут плыть через туман и ночь, где покои сверкают серебром и золотом и где скиталец мог бы получить в жены добрую, смелую и работящую юную царевну Навсикаю, Одиссей не колеблясь отказывается от этого предложения. Вопросы "Кто ты? Какого ты племени? Где ты живешь? Кто отец твой? Кто твоя мать?" десятки раз звучат в "Одиссее" (например, I 170). Человека, забывшего родину, могут постигнуть большие несчастья. Прекраснокудрая чародейка Цирцея, угощая друзей Одиссея, подмешивает в напиток волшебное зелье, "чтоб память у них об отчизне пропала" (X 236). Забыв родину, они стали как бы уже не людьми, а людьми наполовину, и Цирцея легко отняла у них человеческий облик, превратив их в свиней. Таким образом, любовь к родине в эпосе Гомера — одновременно и показатель принадлежности к человеческому роду. Одиссей не превратился в животное, поскольку могущественной чародейке не удалось его опоить, не удалось заставить забыть свою страну. Все интерпретаторы, трактующие Цирцею только как вульгарную, сладострастную женщину, должны были бы лучше вчитаться в текст Гомера: Цирцея намного более опасна, нежели кажется с первого взгляда.
Нимфа Калипсо, живущая среди шумящего моря на отдаленном острове, искренне рада Одиссею, принесенному бурей. У нее нет чар, заставляющих забыть родину, но, как и Цирцея, она имеет эпитет "страшная", поскольку привлекает Одиссея не только женскими чарами: чтобы он не стремился на свою Итаку, Калипсо обещает другим людям недостижимую вечную юность и бессмертие. Одиссей выдерживает и это трудное испытание. У Калипсо он оказывается уже побывав в мире теней, увидев, что там очень неуютно и тоскливо. В поэмах Гомера мы не находим светлых и счастливых Елисейских полей, изображаемых в других античных произведениях как вознаграждение после смерти за великие подвиги и добрые дела (туда Гомер помещает только Радаманта и Менелая (Од. IV 561—569)). Ничего не ожидая от того мира, эпические герои больше всего ценят славу и живут, "чтобы потомки долго помнили злосчастного мужа" (XI 76). Окончив свои дни, все смертные оказываются в мрачной стране Аида, и тень Ахилла признается Одиссею, что, если бы было возможно, он согласился бы лучше служить на земле у какого-нибудь бедняка, чем здесь царствовать над душами. Поэтому Калипсо никак не может понять, почему Одиссей, отказавшись от вечной беззаботной жизни, решается строить плот и пускается на нем в полное опасностей шумящее море. Надо подчеркнуть, что Одиссей у Гомера — не какой-нибудь юноша, ищущий романтических идеалов. Это очень практичный, никогда не забывающий о своей выгоде и добивающийся ее муж. Однако этот видавший виды рационалист отказывается от богатства, вечной молодости и бессмертия и без устали стремится к небогатой, каменистой, но своей Итаке, очень понятно объясняя людям всех народов и всех времен:
Сладостней нет ничего нам отчизны и сродников наших, Даже когда б и роскошно в богатой обители жили Мы на чужой стороне, далеко от родителей милых[11] .