Глава XIII. ЗАКАТ ВЕЛИКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: РИМСКИЙ ПЕРИОД
1. «Греческое возрождение». 2. Роман. 3. Плутарх. 4. Лукиан.
Последний этап истории греческой литературы – это время, когда Эллада, утратив свою независимость, превратилась в провинцию Рима и стала называться Ахайя Эго произошло в 146 г. до н. э. после взятия Коринфа. В 30 г. до н. э. римляне подчинили себе Египет, последнее самостоятельное эллинистическое государство на Востоке. Правда, с Элладой римляне обошлись милостивей, чем с другими покоренными территориями: полисы сохранили права самоуправления, земельную собственность, хотя над ними и властвовал наместник Рима. Но представлять его господство в идиллических тонах было бы наивным. В произведениях греческих авторов прямо или косвенно, но ощущался, по меткому слову Плутарха, «занесенный над головой сапог римского хозяина провинции».
И все же римляне, не без гордости именовавшие себя «владыками мира», в целом выказывали уважение к грекам, ценя их многостороннюю образованность. Многие эллины переселились в Рим, где трудились учителями, преподавали греческий язык, философию и красноречие. Считая себя непобедимыми на поле брани, равно как и искусными в делах практических, римляне отдавали грекам пальму первенства в художественной сфере. Многообразное и плодотворное влияние греческой литературы и культуры на римскую – общепризнано. Его испытали, как будет показано при изучении римской литературы, практически все римские классики: Плавт и Теренций, Катулл и Цицерон, Вергилий и Гораций, Овидий и Сенека. Гораций настоятельно советовал коллегам: «Перечитывайте, не уставая, творения греков».
«Греческое возрождение».
Некоторые римские императоры, например, Клавдий, да и Нерон, отличавшийся экстравагантным поведением, были горячими поклонниками всего греческого. II век нашей эры, время правления императоров Траяна, Адриана и других, был отмечен оживлением культурной жизни в Ахайе. Его даже называют эллинистический и римский периоды
«Греческим Возрождением». Успехи были заметны в самых разных областях словесного искусства. В литературе, где заметно сосуществование и противоборство различных течений, произошло очевидное сужение общественной проблематики. Усилилось внимание к прошлому, накопление фактов из жизни царей и полководцев. Это должно было подчеркнуть величие Рима.
ИСТОРИКИ.
Впечатляют успехи историков. Так, Полибий (200–120 гг. до н. э.) участвовал в государственной жизни Ахейского союза, а после его поражения попал в плен в Рим. Он создал монументальный 40-томный труд, в котором стремился запечатлеть историю Греции, Македонии, Малой Азии, Сирии, Египта, что должно было доказать всемирное значение Рима.
–21 гг. до н. э.), написал 40-томную «Историческую библиотеку», касающуюся истории, религии, философии Греции, Италии, Востока. Полностью сохранились от нее 15 книг.
Еще один историк, Иосиф Флавий (37–95 гг. н. э.), принадлежавший к знатной еврейской семье, был участником восстания в Иудее в 66 г. н. э. В дальнейшем он перешел к римлянам и находился в лагере императора Тита, который подверг осаде и взял Иерусалим (70 г. н. э.). Пережитые Флавием события он запечатлел в своем главном сочинении «Иудейская война» в семи книгах, написанных на греческом языке. В другом груде в 20 книгах «Иудейские древности» он рассматривает историю от сотворения мира до Нерона.
Флавий стал героем известной трилогии немецкого писателя Лиона Фейхтвангера (1884–1958), которая состоит из романов: «Иудейская война», «Сыновья» и «Настанет день». Написанная на исходе 1930-х годов на материале римской истории, трилогия звучала актуально как осуждение нацистского варварства, шовинизма и антисемитизма. Иосиф Флавий действует в ней как возложивший на себя роль посредника между Римом и Иудеей, дабы смягчить их противоречия.
ФИЛОСОФИЯ. ЭПИКТЕТ.
Богато представлена в позднегреческой литературе и философская проза. Одна из самых колоритных фигур – Эпиктет (ок. 50 – ок. 130 гг. н. э.), бывший рабом, в молодые годы выражал свои взгляды в форме бесед, или диатриб. Проповедуя человеколюбие и чистоту духовной жизни, Эпиктет настаивал: счастье – в освобождении от страстей, в погруженности в собственный внутренний мир, в духовной независимости. Аскетизм, скромность в быту составляли важнейшую сторону его этики. Эпиктетом живо интересовался и высоко его ставил Л. Н. Толстой.
– аттикизм. В основе его лежала ориентация на языковые нормы классического периода, на таких мастеров слова, как Демосфен, Фукидид, с их прозрачной, строгой, лаконичной манерой. Аттикизм был реакцией на укоренившийся в эллинистических государствах Востока пышный, патетический, декламационный стиль, т. н. азианизм.
2. Роман.
Как уже отмечалось, в разные исторические периоды на первый план выходят определенные литературные жанры: в архаическую эпоху главенствует сначала героический эпос, позднее получает развитие лирическая поэзия. Классическая эпоха, «Век Перикла», отмечена взлетом драматургии, трагедии и комедии; позднее, в IV в. до н. э., интенсивно развиваются прозаические жанры. Эллинизм характеризуется по преимуществу развитием малых жанровых форм.
Закат греческой литературы отмечен появлением первых образцов античного романа, того самого «эпоса частной жизни», который, трансформируясь, обогащаясь и развиваясь, станет, наверно, «главным» жанром в литературе XIX–XX вв.
Тогда же, на заре своего становления, роман представлен особой разновидностью – романом любовно-приключенческим. К этому жанру можно отнести повесть «Деяния Александра», ошибочно приписываемую историку Каллисфену (IV в. до н. э.): в центре ее – не реальный Александр Македонский, а скорее сказочный персонаж, на долю которого выпадают невероятные приключения в краю великанов, карликов, людоедов. Значительно рельефнее особенности этой жанровой разновидности представлены в «Повести о любви Херея и Каллирои» Харитона (I в. н. э.). В любовно-приключенческом романе, как правило, присутствуют закрепленные стандартные ситуации и персонажи: двое прекрасных любящих людей – разлучены; их преследует гнев божества, вражда родителей; они попадают в руки разбойников, пиратов, могут попасть в рабство, быть брошенными в темницу. Их любовь и верность, а также счастливые случайности помогают пройти все испытания. В финале происходит счастливое воссоединение героев. В трактовке любовной темы заметно влияние эллинистической поэзии, элегии и идиллии. Большую роль играют приключения, разного рода случайности. Это – во многом ранняя, в чем-то наивная форма романа.
«ЭФИОПИКЛ» ГЕЛИОДОРА.
Гелиодор, выходец из Сирии, живший в III или IV в. Он – автор романа «Эфиопика» в 10 книгах, основанном на популярном в древности сюжете, в котором присутствуют обязательные элементы: подкидывание и узнавание. У эфиопской царицы, взглянувшей в момент зачатия на изображение Андромеды, родилась белая дочь. Чтобы избавиться от мучительных подозрений мужа, царица подбросила дочь. Она попала в Дельфы к жрецу Хариклу, который нарек ее Хариклией. В эту девушку редкой красоты влюблен прекрасный юноша Феаген. Их чувства взаимны, но жрец, приемный отец, предназначает девушку другому – своему племяннику. Мудрый старец Каласирид, прочитав знаки на повязке Хариклии, раскрывает тайну ее рождения. Он советует молодым людям бежать в Эфиопию и тем самым спастись от брака, который ожидает Хариклию в Дельфах. Феаген похищает девушку, плывет на корабле к берегам Нила, чтобы оттуда продолжить путь на родину Хариклии. С влюбленными происходит немало приключений, они то расстаются, то соединяются вновь, то их пленяют разбойники, то они бегут от них. Наконец влюбленные достигают Эфиопии. Там царь Гидасп собирается принести их в жертву богам, но затем выясняется, что он – отец Хариклии. Происходит счастливое «узнавание» брошенного ребенка – популярный мотив. Родители соглашаются на брак дочери с Феагеном.
Роман мелодраматичен и сентиментален. Он утверждает красоту любви и целомудрия, во имя которых молодые люди безропотно сносят выпадающие на их долю невзгоды. В отличие от активных, деятельных героев гомеровского эпоса, персонажи Гелиодора – пассивны перед обрушивающимися на них невзгодами. Стиль романа – цветист и риторичен. Герои обычно изъясняются возвышенным слогом. Вот как мудрец Каласирид поучает прекрасную Хариклию: «Что это, Хариклия? Отчего ты так много и чрезмерно горюешь, отчего ты так безрассудно поддаешься событиям? Раньше ты всегда с таким благородством и рассудительностью переносила удары судьбы? Прекратишь ли ты это чрезмерное безрассудство? Как ты не понимаешь, что ты – человеческое существо, а судьба твоя непостоянна и подвергается жестоким ударам со всех сторон». В этих словах выражена и жизненная философия самого романиста.
Роман пользовался популярностью в средневековой Византии. Затем был переведен на западноевропейские языки. Среди его поклонников – великий Сервантес.
«ДАФНИС И ХЛОЯ».
«Дафнис и Хлоя» Лонга, жившего во II–III вв. н. э. Его биография – сплошное «белое пятно».
Действие романа развертывается на фоне роскошного поэтического пейзажа, в «буколической» атмосфере, знакомой нам по идиллиям Феокрита. Молодые люди Дафнис и Хлоя, подкинутые родителями, выросли среди пастухов, на лоне лугов и рощ. Самое свежее в романе – зарождение у этих наивных юных детей природы, подростков, любовного томления, влечения друг к другу. Постепенно постигают они таинства любви.
Молодые люди не могут осмыслить природу зарождающейся чувственности. И наивно стремятся его выразить. Дафнис кладет на грудь Хлое яблоко, и за это награждается поцелуем. Первые уроки того, что называют сексуальным воспитанием, преподносит им старый пастух Филет. Следуя советам своего наставника, герои романа испытывают стыдливость, волнение, томление. Они целомудренны, когда ложатся рядом обнаженными. Есть в романе эротический аромат, например, в описании их свадьбы и поцелуя на брачном ложе, где они проводят «более бессонную ночь, чем совы». Но при этом Лонг никогда не сбивается на непристойность.
Об этом зарождении отроческой любви хорошо написал Андре Боннар: «О сладостная любовь Дафниса и Хлои, сколь чарующе ты скопирована с видения первой любви, что мы храним в себе. Эта загорелая спина юноши, которую девушка обмывает и не удерживается, чтобы не коснуться ее еще и еще раз; и эти волосы девушки, впервые засверкавшие золотом для ослепленных взоров юноши, и эти поцелуи девушки-шалуньи, эти сладкие поцелуи, оставляющие ядовитые уколы; эта любовь, раскрывающаяся в смехе и в слезах, исчезнувшем сне и трепете сердца, в мире, подернутом печалью, и в неожиданной прелести лица, в блеснувшей прелести взгляда – все это прелестное и неловкое обучение страсти и нежности».
В отличие от любовно-приключенческого романа Гелиодора – это роман любовный. Иногда его называют романом идиллией. Он становится как бы прозаической параллелью к идиллиям Феокрита. Не острые сюжетные перипетии, не волнующие авантюры, а любовные переживания, носящие чувственный характер, развернутые на лоне сельского поэтического пейзажа, определяют ценность этого произведения. Правда, и здесь есть и пираты, и войны, и счастливые «узнавания». В финале герои, оказавшиеся детьми состоятельных родителей, соединяются в браке. Лонг также стал популярен в Европе, особенно в период позднего Возрождения. Он явил прообраз т. н. пасторальных романов.
С тех пор о первой любви, этой вечной теме, написано немало вдохновенных страниц Шекспиром и Толстым, Тургеневым и Ролланом, Буниным и Хемингуэем, и еще очень многими блистательными мастерами.
3. Плутарх.
Среди многих жанров, основоположниками которых были эллины, особое место занимает жанр литературной биографии.
Популярность этого жанра, особенно в настоящее время, бесспорна и легко объяснима. Жизнь людей неординарных, имена которых на слуху: будь го государственные мужи, звезды искусства, полководцы, художники слова или спортивные кумиры – вызывает неизменно повышенный интерес. Читатель любопытен ко всему, что касается кумиров: их привычек, быта, частной жизни или этапов восхождения к успеху. Вот уже многие десятилетия не иссякает поток книг в основанной еще Горьким серии «Жизнь замечательных людей». Успех сочинений этого рода, их престиж определяется искусством таких корифеев жанра, как Стефан Цвейг, Андре Моруа, Ирвинг Стоун, Ромен Роллан. Немало мастеров биографического жанра и в отечественной литературе. Достаточно вспомнить Ю. Тынянова, В. Шкловского, М. Булгакова. Появились новые жанровые разновидности: биографический роман, романизированная биография наряду с чисто научной биографией.
биографию.
Что до древних эллинов, то у них всегда был высок авторитет людей, добившихся завидных результатов в разных, особенно творческих сферах. Ведь в греческом образе жизни был столь значим принцип соревновательности, выявления лучшего, совершенного.
У истоков биографического жанра – несравненный Плутарх. Его творчество обращено не только к специалистам античникам, к любителям древности. Он – один из самых широко читаемых сегодня античных прозаиков.
ВЕХИ БИОГРАФИИ.
Плутарх, биография которого фрагментарна, пестрит «белыми пятнами», родился ок. 46 г., а умер между 120 и 130 г. н. э. Юность его прошла в Херонее, в провинции Беотия; когда-то у стен этого города Филипп разгромил объединенные антимакедонские силы греков, положив конец эллинской свободе. Плутарх получил блестящее образование, был эрудирован по части литературы, философских, исторических, риторических сочинений, много путешествовал, побывал в Риме, Египте, Малой Азии. Но самым важным все-таки было для него время, проведенное в Афинах, городе, который и при римском господстве не потерял престижа как важнейший культурный центр. Общение с просвещенными умами (известно, что Плутарх состоял в коллегии дельфийских жрецов, выполнял некоторые дипломатические поручения), фундаментальная образованность, а также приверженность Плутарха римской государственности – все это объясняет, почему он пользовался покровительством императоров Траяна и Адриана. В Риме он был дружен с рядом влиятельных людей.
Проводя последние годы жизни в родной Херонее, городе, который он нежно любил, Плутарх увлеченно отдавался литературным занятиям. Он был плодовитым автором, трудившимся в разных жанрах, над сочинениями историческими, философскими, религиозными, число которых достигает трех сотен. Из них сохранилась, примерно, половина; часть из них, видимо, ему приписывалась.
В его обширном и разнообразном наследии выделяются две главные группы трудов, пользующихся всемирным признанием: трактаты на моральные темы и биографии.
«НРАВСТВЕННЫЕ СОЧИНЕНИЯ».
«Нравственные сочинения», дошло до нас около 80 работ. Они – свидетельство его энциклопедических познаний и интересов. Здесь литература и философия, семья и медицина, религия и животный мир, музыка и красноречие. Отсюда – самые неожиданные темы: сопоставление творчества двух комедиографов Аристофана и Менандра; размышления о том, обладают ли разумом животные; советы тем, кто не желает делать долги; анализ такой психологической особенности, как любознательность; описание доблестных деяний, совершенных женщинами. Однако большая часть его работ затрагивает философию. При этом общие теоретические проблемы – явно не его стихия. Забота Плутарха – вопросы, сугубо практические: осуждение мотовства, возможность направить человека на путь добродетели.
«Разбойники» – Карл Моор, великодушный молодой человек, бросающий смелый вызов феодальному миру насилия и вероломства, уходящий в лес к разбойникам, произноси г патетические слова: «О, как мне гадок становится этот век бездарных борзописцев, когда я читаю в моем милом Плутархе о великих мужах древности». Герои Плутарха своим величием, энергией, сильными страстями лишь подчеркивают для Карла Моора мелкотравчатость его современников. «Сверкающая искра Прометея погасла. Его заменил плавный порошок – театральный огонь, от которою не раскуришь и трубки», – сетует Моор. И его слова знаменательны! Биографии Плутарха, его увлекательные жизнеописания входили в читательский канон поколений.
«СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ».
Но, конечно, главный его труд «Сравнительные жизнеописания». Иногда их также называют «параллельными». Это 23 пары жизнеописаний римлян и греков, которые дополняются еще четырьмя, не имеющими «пары». Всего – полсотни очерков. Хронологический охват у Плутарха впечатляет: от исторических глубин – до современности. У Плутарха есть фигуры легендарные, мифические, полулегендарные, такие, как Гезей, Ромул, Ликург, но большинство его героев – личности исторические. При этом «пару» знаменитому греку составляет римлянин. Принцип подобного сочетания различен. Это может быть определенное сходство в судьбах двух героев, иногда, напротив, контраст. В некоторых случаях принцип сопоставления не вполне очевиден. В большинстве же – легко просматривается: Никий и Красс, Александр Македонский и Цезарь, Демосфен и Цицерон, Пирр и Гай Марий.
«ЛИЦАХ».
В своем сочинении Плутарх использует опыт историков Геродота, Фукидида, Ксенофонта. В нем развертывается многокрасочная история Греции «в лицах», в ее главных этапах, равно как и история Рима, завершающаяся первым веком нашей эры. Это – по-своему уникальный источник знаний для историка и одновременно захватывающее чтение. Для многих приобщение к Древней Элладе начинается не только с Гомера, но и с Плутарха.
– не скучный свод фактов, не наукообразные сентенции. Она оживает в человеческих судьбах, броских подробностях и деталях, врезающихся в память. При этом Плутах – не профессиональный историк в привычном понимании, он прежде всего – писатель и моралист, тяготеющий к нравственно-этической проблематике. Он не стремится к систематическому изложению биографий, но каждая из них дает ему материал для определенной морали или назидания.
Одни биографические моменты он укрупняет, акцентирует, другие – опускает. Безусловно, писатель – тенденциозен. Плутарх так определяет свою задачу: «Мы пишем не историю, а биографии, и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем сражение с десятками тысяч убитых, огромные армии и осады городов». Предмет его неослабного внимания – психология, характер. Он стремится полнее «погружаться в проявления душ и посредством их изображать жизнь каждого, предоставив другим описание великих дел и сражений».
Биографические факты Плутарх выстраивает таким образом, чтобы рельефно очертить характер и дать свое видение. В этом – новаторство в освещении исторических индивидуальностей. Стиль Плутарха богат и красочен. Каждый персонаж – неповторим. Как живые встают перед нами мудрый и осторожный Солон; честолюбивый, исполненный неукротимой энергии Александр Македонский, бесстрашный полководец и не по годам мудрый правитель; отважный и многоопытный военачальник Кимон; пламенный патриот Демосфен и многие другие.
Вот пример сопоставления двух, казалось бы, «не стыкующихся» личностей: Перикла и римского полководца Фабия Максима. Но выясняется, что у них значимые точки соприкосновения. Оба встали во главе своих государств в тяжелую пору. Оба избрали наиболее продуктивную политику. Перикл не позволил ни одному из своих стратегов необдуманными действиями причинить вред Афинам. Фабий Максим, получивший прозвище «Кунктатора», т. е. медлителя, избрал против победоносного карфагенского полководца Ганнибала, являвшего для Рима гибельную угрозу, единственно верную, хотя и непопулярную тактику. «Он боролся с Ганнибалом, как опытный атлет, и без труда разрушал его планы, вырываясь из объятий схватившего его противника, который не имел уже прежней силы». Таким образом он спас Рим. Оба государственных деятеля «выказали великую душу своим бескорыстием». Фабий Максим выкупил на собственные деньги римских пленных. Перикл оставил еще более блистательный след. Он так украсил Афины, что ни одна из всех вместе взятых общественных построек Рима до Цезаря не могла быть с ним сравнима.
«плотностью», концентрированностью аккумулированного в них фактического материала. В одном только очерке об Антонии подобных моментов множество: это и сцена плавания Клеопатры по реке Книд, когда она направлялась на свидание к Антонию; и безумная храбрость триумвира в бою и беспомощность его, побежденного собственной страстью к царице; и забавы и роскошные пиры Антония и Клеопатры; и его смерть в покоях царицы; и неизбывное горе царицы и ее самоубийство на золотом ложе. Многие авторы художественных произведений об античной эпохе отталкиваются от Плутарха, разворачивая отдельные лаконичные эпизоды и характеристики в полнокровные художественные картины и сцены.
И еще одна особенность пленяет нас в Плутархе. Как бы высоко ни вознесся его герой, он не «бронзовеет», а остается человеком. Со своими борениями, неудачами и проблемами. Никто из них не был абсолютно счастлив. Трагически окончилась жизнь Демосфена, Цицерона, Цезаря, Антония, Помпея. Почти каждое жизнеописание выдающегося мужа исполнено подлинного драматизма.
ЗНАЧЕНИЕ ПЛУТАРХА.
Плутарх был ценим современниками. На него опирались историки. Он приобрел особую популярность в эпоху Возрождения, стал одним из самых читаемых в Европе греческих писателей. Сюжеты из Плутарха заимствуют и Шекспир («Юлий Цезарь», «Антоний и Клеопатра»), и Корнель, и Расин. Когда, начиная с XVIII в., в Европе охотно публикуют биографии «знаменитых людей», их авторы обычно берут в качестве художественного ориентира неувядаемого Плутарха.
«Римский» период греческой литературы длился до самого конца империи, т. е. до V в. нашей эры. Греция дала еще немало интересных художников слова: здесь и мастера торжественного красноречия (Либаний, Фемистей), и поэты, такие, как Нонн, создатель эпической поэмы «О Дионисе», Квинт Смирнский, автор эпической поэмы «После Гомера», своеобразного продолжения «Илиады». Знаменит выдающийся философ-стоик Марк Аврелий, автор всемирно знаменитого сочинения «Размышления» («К самому себе»). Будучи императором, он «совмещал» писательский груд с боевыми походами и интенсивной государственной деятельностью.
Но, пожалуй, самой замечательной фигурой в эту пору заката был последний классик литературы Эллады Лукиан. Писатель многогранный, опробовавший, наверное, все краски сатирической палитры. Энгельс, вообще не щедрый на похвалы, определил суть его творчества в меткой формуле: «Вольтер классической древности». Сравнение Лукиана с самим Вольтером, «знаковой» фигурой великой эпохи Просвещения, справедливо и глубоко значительно.
ЭПОХА ЛУКИАНА.
«белых пятен», родился около 120 г., умер в 180 г. Он жил в эпоху императоров из династии Антонинов. Их правление придворные называли «золотым веком Римской империи». Тогда ее границы решительно расширились, одновременно подавлялись попытки сопротивления на покоренных землях. В самом Риме ситуация стабилизировалась. И все же процветание оказалось непрочным, мир – иллюзорным. Не утихали кровопролитные войны на Востоке, парфянская и макроманская. Император Марк Аврелий (121–180 н. э.), этот «философ на троне», большую часть времени проводил в боевых походах и сражениях. В самом Риме росла пропасть между утопавшими в роскоши патрициями и обездоленным плебсом. Неумолимо деградировали мораль и нравственность. Неумолимо нараставшие кризисные явления не укрылись от зоркого, проницательного взгляда Лукиана.
«богохульником», «нечестивцем», предрекали, что за «бешеные выпады» ему уготовано достойное наказание в этом мире, а в будущем вместе с Сатаной он получит в удел «вечный огонь».
ВЕХИ БИОГРАФИИ
Лукиан пришел в литературу в то время, когда в ней стали задавать тон люди и з провинции, из «глубинки». Он вырос в маленьком старинном городе Самосага, в Сирии, в семье небогатого ремесленника. В дальнейшем, много путешествуя по миру, постоянно мысленно возвращался на свою «малую родину». В очерке «Похвала родине» им написаны слова, неизменно актуальные: «Старая это истина, что нет ничего сладостнее отчизны. В самом деле, разве существует что-либо не только более приятное, но и более священное, более возвышенное, чем родина… Каждый человек стремится на родину… Дым отечества покажется ему светлее огня на чужбине». Вспомним здесь и Пушкина: «И дым отечества нам сладок и приятен».
то не стало бы сочинений Боккаччо, Мольера, Бальзака.
В школе Лукиан, сириец, в совершенстве овладел греческим языком, который не был для него родным. Он сделался его блистательным мастером, владевшим всеми стилевыми нюансами, – случай не частый в литературе. Приобщившись к искусству красноречия, Лукиан становится странствующим лектором и оратором, зарабатывает на жизнь речами, декламациями, выступлениями в суде в качестве адвоката. По его признанию, риторика «воспитала меня, путешествовала вместе со мной и записала меня в число эллинов». Лукиан много странствовал, побывал в разных частях империи, что дало ему большой запас жизненных впечатлений. В последние годы жизни занимал судейскую должность в Египте.
Наследие Лукиана представлено 84 сочинениями; некоторые ему приписываются. Как писатель Лукиан проделал определенную эволюцию, в которой выделяются два этапа: риторический и философский. В первый период он по-преимуществу мастер риторики, которую постепенно начинает оценивать критически и даже пародировать; во второй период он озабочен главным образом философскими вопросами. При этом идеологические, научные течения своего времени Лукиан интерпретирует, как правило, в критическом, сатирическом ракурсе. Объект его иронии и насмешки – разнообразные типы представителей античного мира: лжеученые; пустопорожние ораторы, маскирующие интеллектуальную скудость высокопарными словесами; лжепророки, нередкие для античного общества в пору его заката; разного рода шарлатаны, желающие ловить рыбку в мутной воде; гетеры; даже небожители, обитатели Олимпа. В распоряжении Лукиана широкая палитра сатирических приемов и жанров: среди них ирония, пародия, сатирический диалог.
Дебютировав как риторик, Лукиан затем начинает иронически относиться к модному красноречию, остроумно его пародирует. В сатире «Учитель красноречия» он откровенно издевается над витиеватостью «красивой риторики». В «Похвале мухе», приняв «маску» некоего высокоученого оратора, он с помощью псевдонаучных словес воспроизводит ораторские «фигуры», с мнимой серьезностью описывая такой ничтожный предмет как муху. «…Полет мухи не похож на непрерывное мелькание перепонок летучих мышей, не похож на подпрыгивание кузнечиков или кружение ос; плавно, поворачивая, стремится муха к некоей цели, намеченной в воздухе. И к тому летит она не безмолвно, но с песней, однако не суровой песней комаров, не с тяжелым жужжанием пчел или страшным угрожающим – ос, – нет, песнь мухи настолько же звонче и слаще труб и медовых флейт».
В приведенном отрывке Лукиан удачно использует прием иронического, пародийного «похвального слова». Позднее, в эпоху Возрождения, замечательный сатирик Эразм Роттердамский (1466–1536), развивая традиции Лукиана, осмеивал нелепости идеологической «надстройки» средневекового общества в прославленной книге «Похвальное слово глупости».
обретают различную жанровую и тематическую окраску.
Популярны диалоги, герои которых – обитатели греческого Олимпа («Разговоры богов», «Собрание богов», «Зевс уличаемый», «Зевс трагический» и др.). Боги у Лукиана не просто антропоморфны, но наделены человеческими слабостями и пороками: они коварны, сластолюбивы, завистливы, не чужды бытовым дрязгам. Верховный бог Зевс у Эсхила в «Прометее прикованном» был, как мы помним, жестоким, несправедливым. Он мог вызвать страх или осуждение. Но отнюдь не насмешку, иронию, к которым постоянно прибегает Лукиан.
В диалоге «Зевс трагический» идет речь о серьезном переполохе, случившемся на Олимпе. Зевс сообщает богам тревожное известие: два философа, эпикуреец Дамид и стоик Тимокл, вступили в публичный спор. Согласно Дамиду «богов не существует», «они вовсе не следят за тем, что происходит на земле и ничем не распоряжаются». «Милейший» Тимокл пытается отстоять богов, но его аргументы – слабые. Накапливается внушительная толпа, внимающая дискуссии. Это вызывает тревогу богов, которые опасаются, что их авторитет упадет, ибо люди перестанут в них верить. Некоторые из «олимпийцев», например Гермес и Афина, в состоянии крайнего возбуждения даже переходят с прозы на стихи. Бог злословия и насмешки Мом предлагает признать, что в «дерзости софистов» – вина самих богов в силу «неурядицы», сложившейся на земле: честные люди пребывают в небрежении, обречены на бедность, рабство и болезни, в то время как самые дурные и негодные «пользуются почестями и богатством, господствуют над лучшими». Со страхом прислушиваются боги к аргументации спорящих Дамида и Тимокла. Похоже, что одерживает верх Дамид, а его доводы Тимокл парирует лишь грубыми выпадами в адрес оппонента. Зевс в тревоге вопрошает: «Что же нам после этого делать?» Гермес цитирует комического поэта: «Ты зла не претерпел, коль не признался в нем». Последняя надежда богов – неразумие, наивность людей. Ведь, согласно Гермесу, большинство эллинов – толпа простого народа и все варвары». Заключает диалог признание Зевса: «Мне же, Гермес, прекрасными кажутся слова Дария о Зопире: я предпочел бы иметь помощником одного Дамида, чем повелевать тысячами вавилонян».
Боги у Лукиана не просто «очеловечены», но и «снижены», их «разговоры», а следовательно, интересы прозаичны и не возвышаются над семейно-бытовым уровнем. Вспомним, что в мифах Зевс представал как любвеобильный, и это качество было выражением могущества и мужской силы бога. Вспомним, как торжественно и возвышенно дано описание «священной свадьбы» Зевса и Геры в «Илиаде»! У Лукиана боги с немалой долей иронии характеризуют амурные делишки своего «шефа», верховного олимпийца. В «Собрании богов» бог Мом, олицетворение порицания, злословия, фигура не случайная для Лукиана, обращается к Зевсу, сетуя на то, что собрание богов «наполнилось незаконнорожденными» по причине его постоянного «вступления в связь со смертными» и «схождения» к ним; ради этого верховный олимпиец принимал самые различные образы. «…Нам приходилось даже бояться, как бы кто тебя не схватил и не зарезал, пока ты был быком, или как бы не обработал тебя какой-нибудь золотых дел мастер, пока ты был золотом, – осталось бы у нас тогда вместо Зевса ожерелье, запястье или серьга. И вот ты заполнил нам все небо этими полубогами – иначе я их назвать не могу».
«Разговорах богов» Зевс гневается на «бесстыдника» Эрота, не ребенка, но «старика и негодяя». Превращая верховного бога Зевса в сатира, быка, золото, лебедя и орла, Эрот так и не сумел ни одну женщину заставить им увлечься. «Они влюбляются в быка или в лебедя, а когда увидят меня, умирают от страха», – признается Зевс. «Они, как смертные, не переносят твоего вида, Зевс», – без обиняков объясняет ему Эрот.
В явно «сниженном» виде представлены отношения Зевса и ревнивой Геры. Выясняется, что Зевс совершенно охладел к супруге. Но если раньше Зевс ходил «налево», спускаясь на землю к смертным женщинам, то теперь занимается подобным «непотребством» уже на Олимпе. С этой целью он привел в чертоги богов красивого юношу Ганимеда, которого назначил виночерпием на пирах. Между ним и Зевсом устанавливаются недвусмысленные отношения на глазах у Геры, выговаривающей мужу: «…Ты не принимаешь от него кубка иначе как поцеловав его на глазах у всех, и этот поцелуй для тебя слаще нектара; поэтому ты часто требуешь питья, совсем не чувствуя жажды». Она называет Ганимеда «женоподобным, изнеженным варваром», готова разрешить мужу «хоть жениться на нем», но просит избавить ее от прилюдных унижений.
Оправдываясь, Зевс приводит такой аргумент: «Любовь – большая сила и владеет не только людьми, но иногда и нами». На это Гера отвечает: «Тобой любовь, действительно, владеет и водит, как говорится, за нос, куда захочет, и ты идешь, куда ни приведен тебя… Ты настоящий раб и игрушка любви». Ссора божественных Зевса и Геры напоминает обычную супружескую «разборку» в рядовой эллинской семье.
Почему же Лукиан столь откровенно «дискредитирует» богов? Он творил в такое время, когда кризисные явления, охватившие все стороны жизни, затронули и мифологическое мировоззрение. Сама жизненная практика вызывала сомнение во всесилии богов, в том, что прежде казалось непогрешимым, чуть ли не святым.
– явление, характерное для разных народов. Пример тому – древние скандинавы. Этот вопрос, например, рассматривается в курсе «Зарубежная литература средних веков и эпохи Возрождения». В песне «Словесная распря Локи», входящей в древнескандинавский мифологический сборник «Эдда», боги предстают в весьма неприглядном виде. Локи, бог огня и раздоров, на пиру обнажает весьма неприглядную подноготную своих «коллег» по скандинавскому Олимпу; он характеризует их как трусов, лицемеров, прелюбодеев. В литературе XX в. мы станем свидетелями того, как в тоталитарных государствах возведенные на пьедестал всеведения и могущества обоществленные вожди и диктаторы после своей смерти или падения меркнут, предстают в негативном, лаже комическом свете; таков, например, Большой Брат в антиутопии Оруэлла «1984».
«РАЗГОВОРЫ ГЕТЕР».
Во многих лукиановских сочинениях чувствуется дыхание реальной, повседневной жизни. Сатирик верен принципу: оставаться серьезным и насмешливым одновременно. «Лучше всего писать о том, что сам видел и наблюдал, – формулирует он свое писательское кредо. – Я один из многих, из гущи народа», – добавляет Лукиан. Не случайно его называют «газетчиком», «журналистом», «фельетонистом» античного мира. В этих определениях, однако, нет принижения Лукиана: они лишь подчеркивают достоверность, документальную основательность его свидетельства о нравах и быте своего времени.
Таковы его «Разговоры гетер», облеченные в излюбленную форму диалога: эти полтора десятка живых сцен предлагают емкие и колоритные характеры жриц любви, воспроизводят разные пикантные ситуации. Героини диалогов – не те прекрасные обольстительницы куртизанки, подруги философов и поэтов, воспетые поколениями эллинских стихотворцев от Анакреонта до Овидия и Марциала. Лукиановские гетеры прозаичны: юные и многоопытные, наивные и алчные, интересы которых «зациклены» исключительно на отношениях с любовниками и разных ситуациях, сопряженных с их ремеслом. Новизна Лукиана в том, что мир гетер показан «изнутри», дан через их восприятие.
опечаленной гетере совет: распроститься с воином и начать «отбивать» другого. Нередко наставницами гетер выступают их любящие родительницы. Мать Филинны упрекает дочь за то, что на пирушке та вела себя с рискованной развязностью по отношению к приятелю своего любовника Дифила. Филинна объясняет матери, что и Дифил многое себе позволял. Тогда мать напоминает дочери об их бедности: Дифил – источник их существования, а потому рискованно оскорблять клиента, даже памятуя о том, что «любящие отходчивы».
Уроки житейской расчетливости преподает юной Коринне ее мать Кробила. Она надеется, что дочь станет профессиональной гетерой, а это вызывает у Коринны слезы. В ответ мать расписывает успехи некой Дафниды, которая, став на путь гетеры, вела себя расчетливо, внешне скромно, ловко выманивая у клиентов деньги и подарки. Кробила лелеет розовую мечту: другие девушки будут не без зависти говорить друг другу: «Видишь, как Коринна, дочь Кробилы, разбогатела и сделала свою мать счастливой-пресчастливой».
«Науку жизни» преподает дочери-гетере Мусарии другая заботливая мамаша. Она упрекает дочь в том, что Мусария примирилась с поведением своего любовника Херея, который, будучи отпрыском состоятельных родителей, скуп на подарки, ограничиваясь признаниями в любви и обещаниями в перспективе жениться. Похоже, Мусария увлечена красавцем Хереем, верит его клятвам. Дочери не по душе советы матери нарушить верность Херею, а обратить внимание на других, более состоятельных клиентов.
Впрочем, далеко не все гегеры демонстрируют холодное корыстолюбие. Молодые девушки нередко влюбляются в своих «клиентов», сами делают им подарки, мечтают обрести с ними нормальную семейную жизнь. Женская хитрость уживается в них с трогательным простодушием.
стажем, убеждает юную Хрисиду, что крайне полезно разжигать в любовниках ревность, даже если это может привести к побоям.
В диалогах воспроизводятся типичные ситуации, в которые попадают гетеры, обычно непостоянные, их поведение зачастую определяется корыстным интересом. Обедневший Дорион тщетно пытается возобновить связь с Мирталой. Он перечисляет подарки, которые когда-то ей дарил. Миртала же похваляется подношениями от нового любовника, хитоном и ожерельем. Ее не смущает, что очередной клиент – стар, лыс, а лицо «цвета морского рака». Однако профессия гетеры сопряжена с риском, с неожиданными неприятностями. Как правило, буйно и нагло ведут себя воины-наемники, возвращающиеся домой с награбленной добычей; при этом выясняется, что их подруги за время отсутствия присмотрели себе новых приятелей.
КРИТИКА ШАРЛАТАНОВ И ЛЖЕФИЛОСОФОВ.
– обманщики, рядящиеся в одежды «пророков» и «философов». В диалоге «Александр, или Лжепророки» главный «герой» некий Александр – шарлатан; для появления его и ему подобных имелась питательная почва. С ним писателю довелось познакомиться лично. Александр провозгласил себя сыном бога врачевания Эскулапа и без стеснения водил за нос людей, доверчивых и малообразованных, прибегая к примитивным фокусам. Лукиан, человек острого, проницательного ума, вызвал ненависть Александра. Когда писатель отправился в плавание, «пророк» договорился с капитаном корабля, чтобы тот умертвил Лукиана, а труп выбросил в море. Но заговор был раскрыт, Лукиан спасся. Писатель, однако, не смог отомстить Александру, пользовавшемуся покровительством сильных мира сего. «Пророк» же отмерил себе жизнь в 150 лет, но, не прожив и половины, умер жалкой смертью.
«О кончине Перегрина» Лукиан рассказал, как во время Олимпийских игр в 164 г. Перегрин, любивший называть себя Протеем, обуреваемый жаждой славы, при огромном стечении народа прыгнул в пламя костра. «Таков был конец Перегрина, – пишет Лукиан, – человека, который, выражаясь кратко, никогда не обращал внимания на истину, но все говорил и делал в погоне за славой и похвалами толпы…». Фигуры, подобные Александру и Перегрину, были «знаковыми» для кризисного времени, весьма влиятельными и популярными, ловко паразитирующими на настроениях растерявшихся, наивных, а то и просто невежественных людей…
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ.
В очерке «Как следует писать историю» Лукиан представил свою эстетическую позицию. Историк должен обладать, по Лукиану, «государственным чутьем и умением излагать», способностью изъясняться лаконично и живо, анализировать факты. Быть искренним и правдолюбивым. Заботиться не только о содержании, но и литературной манере. Не льстить, не потакать вкусам власть имущих. Главный вывод – писать историю надо «правдиво, имея в виду го. что можно ожидать от будущего, а не льстиво ради удовольствия современников». Свой принцип нелицеприятной правды Лукиан распространял и на художественную литературу.
Лукиан был писателем бойцовского темперамента, просветителем, желавшим помочь современникам освободиться от предрассудков, заблуждений. Он говорил: «Я ненавижу хвастунов, ненавижу религиозных обманщиков, ненавижу ложь, неправду, чванство и все эти породы дрянных людей. А их так много… Пятьдесят тысяч врагов». Себя относил к тем, кто вышел из «гущи народа». В диалоге «Кроновы письма» возмущался «бессмысленнейшим порядком вещей»: «…Одни богатеют без меры и живут в роскоши, а другие погибают от голода». А вот как в очерке «Нигрин» он описывает Рим, уже пораженный неумолимым разложением: «Наслаждение течет вечным грязным потоком и размывает все улицы, в нем несутся прелюбодеяние, сребролюбие, клятвопреступление и все роды наслаждений; с души, омываемой со всех сторон этими потоками, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобожденное ими место наполняется илом, на котором распускаются пышным цветом многочисленные грубые страсти».
Писатель был органично сопряжен с проблемами своего времени, весьма от нас далекого. Но многое из написанного им и сегодня не утратило своей жгучей актуальности. Ведь люди так неохотно расстаются со своими пороками. И, увы, упрямо повторяют ошибки прошлого.
Классики античной литературы, Аристофан и Лукиан, отбросили властную тень на последующее развитие литературы. И шире – общественной мысли. Начиная с эпохи Возрождения, Лукиан входит в круг наиболее популярных античных авторов. Его обличительный пафос был созвучен настроениям тех гуманистов, которые в новых исторических условиях выступали с обличением кричащих пороков, воплощенных в феодальном правопорядке. Поэтому сатира Лукиана оказалась близка и Эразму Роттердамскому («Похвальное слово глупости»), и великому мастеру смеха Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль»), и немецкому гуманисту, человеку бойцовского темперамента Ульриху фон Гуттену («Диалоги», «Новые диалоги»), и его французскому собрату Бонавентюру Деперье («Кимвал мира»). Лукиан оставался живым и актуальным в эпоху Просвещения, особенно для таких сатириков, как Свифт и Вольтер.