3. Ахилл без доспехов. В числе «сугубо-ахейских» книг «Ахиллеиды» остаются XVIII и XXII — по обе стороны сборной аристии Ахилла. Вначале Ахилл предстает лишенным доспехов (в них ушел и погиб Патрокл), и ему их добывают, чтобы он мог снарядиться к аристии, а в конце он во всеоружии совершает свой главный подвиг — отмщение за Патрокла: лишает Гектора жизни. Стилистически обе книги вполне «сугубо-ахейские», без оговорок, более того — только они и входят безоговорочно в состав этой группы по формальным основаниям (частоты достаточно велики). Но с точки зрения содержания, их принадлежность к одной и той же группе подлежит проверке: если главный подвиг — умерщвление основного противника в поединке — типичен для героического эпоса, то оставление главного героя без доспехов совершенно необычно. Поэтому рассмотрим сначала книгу XVIII — «Гоплопею» (точный перевод: 'изготовление доспехов', но изготовление занимает только часть книга; если иметь в виду всю книгу, то больше подходило бы название «Обретение доспехов»).
Эта книга состоит из 11 кусков, весьма самостоятельных, хотя и связанных тематически в несколько блоков, и тематически же к ним примыкает (в качестве 12-го куска) начало книги XIX. Вот перечень этих кусков:
1) Горькая весть (XVIII, 2-34): Антилох сообщает Ахиллу о гибели Патрокла;
2) Наставление Фетиды (35-148): услышав вопль Ахилла, Фетида является к нему из глубин моря и наставляет удержаться от боя и мести Гектору, пока она не добудет ему новые доспехи;
3) Отчаянное положение защитников тела Патрокла (148-164): Аяксы изнемогают под натиском Гектора;
4) Призыв к спасению тела Патрокла (165-202): посланная Герой Ирида призывает Ахилла вступиться, пусть и без доспехов;
5) Крик с раската (203-231): Ахилл выходит за стену и с раската криком отгоняет троянцев, ему помогает Афина;
6) Спасение тела (231-238): ахейцы выносят тело, и Ахилл сопровождает их;
7) Преждевременный заход солнца (239-242) — по велению Геры;
8) Вечернее совещание троянцев (243-314): спор Гектора с Пулидамантом;
9) Ночное оплакивание Патрокла (315-355) — с предварительным омовением, бальзамированием и одеванием тела;
10) Перебранка Зевса и Геры (356-368): Зевс корит Геру за побуждение Ахилла к бою;
11) Фетида у Гефеста (369-616): изготовление доспехов для Ахилла;
12) Доставка доспехов Ахиллу (XIX, 1-39).
Из этих кусков текста первый тематически связан с шестым и девятым, образуя сквозную линию простого, естественного завершения «Патроклии» — за гибелью Патрокла должны следовать: извещение его друга, вынос тела с поля боя и оплакивание; во всех участвует Ахилл и присутствует тело Патрокла или, по меньшей мере, образ убитого, и все действия имеют непосредственное к нему отношение. Второй кусок связан с одиннадцатым и двенадцатым — их объединяет участие Фетиды и идея необходимости добыть для Ахилла новые доспехи взамен утраченных. Третий кусок связан с пятым: ахейцев, находящихся в крайности, выручает Ахилл при поддержке Афины; тройной попытке Гектора вырвать тело у ахейцев и его тройному крику отвечает тройной крик Ахилла с раската, усиленный криком Афины. Четвертый кусок связан с седьмым и десятым: во всех трех действует инициатива Геры. Восьмой кусок остается особняком.
Таким образом, в составе «Гоплопеи» выявляются четыре тематических блока и один отдельный отрезок. Разверстанные части этих блоков перемежаются друг с другом, составляя мозаикой цельную картину, но стыки получились шероховатыми, позволяя разъять ее на составные части, и точно так негладко примыкает вся череда к предшествующему тексту XVII книги.
Пройдемся по этим тематическим блокам.
А. Вокруг убитого Патрокла. Это резко противоречит предшествующему повествованию: в XVII книге сказано четко, что Ахилл уповал на возвращение Патрокла живым, ибо Фетида в своих предсказаниях не открыла сыну близкой гибели друга (404-411)72. Скорее можно установить логическую (хотя и косвенную) связь предчувствий Ахилла с XVI книгой, где Ахилл предупреждал друга, чтобы тот не вздумал штурмовать Илион самостоятельно, без Ахилла, ибо тем он мог бы навлечь на себя ярость Аполлона (83-96), что и произошло.
Еще разительнее другое противоречие. В XVII книге (651-701) Аякс и Менелай, теснимые троянцами, отправляют Антилоха к Ахиллу за помощью: «не успеет ли он спасти хоть нагое тело Патрокла» (692-693). Но в XVIII книге, придя к Ахиллу, Антилох «забывает» передать именно этот призыв. Он сообщает Ахиллу о гибели Патрокла, о том, что Гектор совлек с убитого доспехи (уместное «твои» не прозвучало), и на этом его сообщение пресекается. Почему? О причине догадались еще Э. Бернгардт и Б. Низе: потому что поручения и не было. Для окончания битвы Ахилл не нужен73. Аякс Теламоний руководит спасением тела, а впоследствии он и тело Ахилла вынесет из боя. Значит поиски Антилоха и обращение защитников тела к нему — поздняя вставка74.
Но зачем было искать именно Антилоха для такой миссии, зачем посылать Менелая за Антилохом, а не непосредственно к Ахиллу с сообщением о гибели Патрокла? Зачем столько суеты, чтобы отправить именно Антилоха?75 Почему Антилох, который чрезвычайно спешил известить Ахилла, не воспользовался своей колесницей, а оставил ее вместе с доспехом своему вознице Лаодоку (XVII, 698-699) и отправился к Ахиллу пешком?76 Ответ сформулировал еще С. П. Шестаков: потому что до интерполяции в поэме уже было прибытие Антилоха к Ахиллу с печальной вестью. Антилох тогда прибыл сам, по своей инициативе — как близкий друг Ахилла (об их дружбе рассказывают другие поэмы Троянского цикла77.
Продолжение событий находим в отрывке (пятом) о спасении тела Патрокла. Ахейцы вынесли его из-под обстрела. Но непосредственно перед тем об обстреле не было речи. Вся предшествующая сцена крика Ахилла с раската рисует совершенно другую картину. А перед ней конец XVII книги, где Менелай с Мерионом, защищаемые с тыла Аяксами, уносят тело Патрокла из боя, этот конец не описывает обстрела — там идет рукопашная. Только значительно раньше, в том месте XVII книги, где Аякс Теламоний возмечтал об отправке за помощью к Ахиллу, подробно говорится об обстреле (XVII, 376, 628-648). Но поскольку всей суеты поисков Антилоха и передачи ему поручения (XVII, 634-643, 652-716) первоначально в тексте XVII книги не было, сцена выноса тела из боя, где Менелай и Мерион несут тело, а Аяксы с тыла защищают (XVII, 717-735), следовала сразу за сценой обстрела. Таким образом, логически продолжая те сцены, пятый отрезок примыкает к первому.
Этот пятый отрезок повествует о спасении Патроклова тела, уложенного на носилки, и о перенесении его, сопровождаемого плачущим Ахиллом, в ахейский стан. За этим отрезком естественно следует восьмой — ночное оплакивание тела. Здесь же Ахилл произносит свою клятву добыть доспехи Гектора и обезглавить его — так же, как еще 12 троянцев. Это, конечно, предполагает похороны Патрокла с их жертвоприношением 12 троянцев и терзанием тела Гектора 78. Пока же мирмидоны омыли тело Патрокла, умастили, предприняли действия, близкие к бальзамированию, и положили на одр.
Любопытная деталь: эпизод оплакивания начинается сообщением, что «ахейцы всю ночь, причитая и рыдая, оплакивали Патрокла» (314-315). Но дальше идет описание того, что по смыслу предшествовало этому (т. е. омовения, одевания тела и т. п.). Чтобы подвести этот случай под характерный для Гомеровского эпоса принцип ύστερον πρότερον (или принцип инверсии79), здесь переставленные части слишком разбросаны. А завершается сцена опять словами: «Всю ночь потом вокруг быстроногого Ахилла мирмидоны, причитая и рыдая, оплакивали Патрокла» (354-355).
По смыслу в конце отрезка эти строки уместны, а в начале — нет. К тому же в конце сообщение о бессонной и горестной ночи мирмидонов противостояло сообщению об ужине троянцев, начинающему следующий отрывок80. Начальные строки явно скопированы с заключительных81 — они были восприняты как обобщающие, представляющие суть всего отрезка (хотя на деле они не обобщают всего отрезка); в духе обобщения мирмидоны заключительных строк обернулись в начале отрезка ахейцами. Все это склоняет к мысли, что отрезком оперировали как отдельным отрывком из другого текста, прежде чем вставили его в нынешний текст.
В плаче Ахилла есть еще одна несообразность. Он вспоминает, как обещал отцу Патрокла вернуть сына победителем, меж тем только что, в начале XVIII книги, в первом отрезке, Ахилл вспоминал противоположное предсказание Фетиды — о гибели сподвижника 82. Первое воспоминание согласуется с XVII книгой, второе — с XVI. Как эти несогласуемые между собой высказывания соединились в одной сюжетной линии? Очевидно, эта линия сама явилась результатом взаимного наложения разных версий.
Говоря о доспехах Гектора, Ахилл ни словом не вспоминает, что это доспехи, снятые тем с Патрокла, т. е. принадлежавшие раньше ему самому, Ахиллу. Между тем, по нынешней фабуле, Фетида уже рассказала ему (130-132), что в его доспехе величается Плетор. Этот факт говорит о том, что обе сюжетные линии — судьбы тела Патрокла и забот Фетиды об Ахилле и его новых доспехах — первоначально были независимы одна от другой, что они — разного происхождения. Если их разделить, изолировать друг от друга, то в линии с Ахиллом и телом Патрокла (т. е. в первом блоке) представление о доспехах Патрокла как чужих, заимствованных у Ахилла, не держится.
Правда, будь события реальными, Ахилл бы и не знал, что Гектор надел на себя снятые с Патрокла доспехи Ахилла: ведь Ахилл далек от места сражения. Но события происходят не в реальном мире, а в эпическом, а там обычно герои предполагаются осведомленными обо всем, что перед тем изложил певец и узнал слушатель (так называемая мотивация от аудитории, метакеноз)83. Так что неосведомленность Ахилла приходится объяснять иначе: в сюжетной линии, представленной этими отрезками (блок судьбы тела Патрокла), подмены доспехов не было.
— две строки о том, что Ахилл посылал Патрокла в бой «с колесницей и с конями» (237-238), поскольку передача другу колесницы и коней, очевидно, сопровождала передачу доспехов. Но эти две строки совершенно отделены от предшествующих, составляя самостоятельную фразу, хотя и неполную. Видимо, это интерполяция, введенная вместе со следующим блоком — сценами, в которых участвует Фетида.
Таким образом, для XVIII книги было использовано завершение некой ранней версии «Патроклии»: Патрокл там погибал в своих собственных доспехах, великий Аякс с Менелаем и Мерионом вызволяли его тело из кутерьмы схватки и уносили в стан, а извещенный Антилохом о беде Ахилл безутешно горевал, встречая тело. Затем мирмидоны приводили тело в должный вид и во главе с Ахиллом оплакивали. Плача, Ахилл клялся отомстить Гектору и принести в жертву покойному голову Гектора и еще 12 троянцев — обезглавить их на похоронах. Это простое, незамысловатое завершение «Патроклии» было использовано для текста XVIII книги и при этом разбито на несколько кусков. А между кусками вклинились тексты иного происхождения.
Один из них, восьмой, однако, надо включить в ту же сюжетную линию, в тот же блок, что и рассмотренные три отрезка с образом и телом Патрокла, хоть в нем речи о Патрокле нет. В нем описывается вечернее совещание троянцев, явно параллельное ночному сборищу мирмидонов над трупом Патрокла в девятом отрезке. Параллельность подчеркнута противопоставлением: в то время как троянцы в поле вечеряли, а потом бодрствовали настороже (299, 315), ахейцы провели целую ночь, рыдая над Патроклом, — т. е. им-то было не до вечери и даже не до осторожности.
Критики давно уже отметили, что этот восьмой отрезок смотрится как неожиданный после седьмого. Странно, как троянцы сразу, вдруг, пришли в себя после панического ужаса, который нагнал на них крик Ахилла, после смятения, давки, гибели каких-то троянцев в суматохе. А тут троянцы спокойно распрягают коней и устраивают перед ужином совещание 84.
Поскольку для противопоставления отрезок девятый был искусственно ограничен спереди повторением последней фразы о мирмидонах, переделанной в обобщение об ахейцах, видимо, оба отрезка были сведены воедино уже потом. Однако в поэме оба — еще до введения отрезков с Фетидой. Это явствует из того, что в речах Пулидаманта и Гектора Ахилл представлен как готовый к отмщению. «Ныне от битв удержала Пелеева бурного сына ночь», — говорит Пулидамант, — а завтра он придет штурмовать город, «нагрянув с оружием» (267-269). По контексту же XVIII книги Ахилл еще безоружен, доспехи он получает лишь от Фетиды.
Некоторое подтверждение этой последовательности можно увидеть в том, что троянцы уже знают не только о появлении Ахилла («вновь показался» — стих 248), но даже о его решении возвратиться к боям («к брани восстал Ахиллес быстроногий» — стих 308). То есть отрезок шестой с клятвой Ахилла уже существовал к моменту создания отрезка пятого. Более того, очень возможно даже, что отрезок пятый (вечернее совещание троянцев) и стоял первоначально после шестого. А имитация заключительного стиха в начале шестого отрезка, возможно, и связана с таким переносом пятого — с места после шестого отрезка на место перед ним.
В «Илиаде» в целом анализируемый отрезок относится не к самому последнему пласту. Пулидамант в нем представлен слушателю очень подробно — с именем, отчеством, сведениями о рождении и характеристикой (249-253), тогда как в книгах, стоящих ближе к началу поэмы (XII и XIII), он действует без представления. Они явно позже этого блока XVIII книги85.
Б. Новые доспехи Ахилла. Очень резко выделяются из всей XVIII книги сцены с Фетидой — куски 2, 11 и 12, давшие всей книге название.
Первый из них примыкает к предшествующему с некоторым преткновением. В стихах 33-35 происходит частая и не совсем обычная смена подлежащего — субъектом действия оказываются то Антилох, то Ахилл и Фетида 86— главного. В его реакции на горькую весть сначала отсутствуют громкие крики: он упал наземь, терзал свои волосы, стонал (все глаголы в имперфекте), и Н. И. Гнедич в своем переводе даже добавил от себя, что Ахилл «молча» простерся — в подлиннике этого нет, но напрашивается. А примыкающая непосредственно сцена с Фетидой начинается со слов «исступленно завопил» (глагол в аористе и даже без местоимения). Г. Дюнцер видел в этом просто способ изображения одновременных событий 87, но троянские пленницы выбежали из шатров на стоны Ахилла явно раньше, чем Фетида услышала его вопль. К. Генце пытается представить все как намеренный прием поэта — постепенное нагнетание экспрессии88, но этому противоречит различие глагольных времен. К тому же резко изменилась обстановка: в первом отрезке Ахилл лежал в полном отчаянии, вокруг вопили троянки и рядом обливался слезами Антилох, державший Ахилла за руку, чтобы тот не покончил с собой; во втором отрезке ни троянок, ни Антилоха нет (по крайней мере они не упоминаются), а Ахилл печально, но вполне трезво беседует с матерью89.
Все это можно рассматривать как результат стыковки текстов разного происхождения. Ряд исследователей и помещал здесь рубеж между окончанием «Патроклии» и «Гоплопеей»90.
В том же духе можно истолковать и начало беседы Фетиды с Ахиллом. Фетида застала сына простертым на земле (27), как его изображает предшествующий отрезок. Как же она умудрилась, «став» рядом (70), а не сев рядом, обхватить его голову (71)?! Правда, здесь возможно и другое толкование. И. Какридис предположил тут возможность прямого переноса некоторых деталей из «Эфиопиды» вместе с основной сюжетной линией. В оплакивании Патрокла и мести Ахилла за него Какридис уловил подражание оплакиванию Антилоха и мести за него в «Мемнонии» (вторая половина «Эфиопиды») и доказал первичность «Мемнонии» по отношению к «Илиаде». Прибытие Фетиды к оплакиванию Патрокла в XVIII книге повторяет ее появление в «Эфиопиде» к оплакиванию Ахилла, а в «Эфиопиде» Ахилл лежал на погребальном одре, и Фетида могла стоя взять в руки его голову, как и положено близкой родственнице умершего 91.
на призыв сына, этой свиты с ней не было. Зачем Фетида просит Нереид сообщить своему отцу Нерею обо всем произошедшем? Он ведь в дальнейших событиях (да и в предшествующих) не участвует. Видимо, нужно просто как-то убрать Нереид со сцены. Пассаж с Нереидами уже давно объяснили как вставку — до интерполяции Фетида являлась к Ахиллу одна92. Плачущие Нереиды — это заимствование из эпизода смерти Ахилла. Только раньше этот источник видели в «Одиссее», где есть воспоминание (XXIV, 37) о смерти Ахилла 93, неоаналитики же заговорили о непосредственном заимствовании описания самого события — из «Эфиопиды»94. А сам список Нереид (39-49), отсутствовавший в арголидских рукописях, — еще более поздняя вставка, о чем говорит повторение предшествующего стиха в конце списка (49 = 39). Список этот, видимо, заимствован из «Теогонии» Гесиода (243-262), где он длиннее (не 33, а 50)95, хотя в «Илиаде» он использован с некоторыми искажениями (или, как можно сказать иначе о том же, использован творчески) 96.
он мог бы, конечно, надеть другие доспехи — хотя бы Патрокла (раз доспехи Ахилла подошли тому, то и обратная подмена возможна). Но в поэме такая мысль не допускается — вероятно, все-таки учитываются особые качества утраченных доспехов Ахилла, и подмена их простыми доспехами не подходит. Во всяком случае певцу нужно, чтобы Ахилл нуждался в новых доспехах и чтобы у Фетиды был повод отправиться к Гефесту. Соответственно, это подготавливается и в XVII книге: тут-то и появилась передача от Аякса через Менелая Антилоху поручения сообщить Ахиллу о гибели Патрокла и, что очень важно, доспехов. Ни Аякс, ни Менелай не рассчитывали на помощь Ахилла — это ясно из их высказываний во вставном куске: и тот, и другой четко утверждают, что выпутываться придется самим (634, 712). Собственно, Антилоха наставляли не ради прибытия Ахилла, а ради отбытия Фетиды.
В конце диалога с Ахиллом Фетида велит сыну не ввязываться в бой за тело Патрокла беззащитным, до ее возвращения с доспехами, а это, она обещает, наступит «завтра с восходом солнца» (XVIII, 136). И она действительно возвращается утром, с восходом солнца (XIX, 1-3). То есть ночь она провела у Гефеста. Ночью он по ее просьбе ковал доспехи. Однако в промежутке Гера велела солнцу закатиться (XVIII, 239-241), и всю ночь мирмидоны оплакивали Патрокла (314-355). Только после этого Фетида прибыла к Гефесту — следовательно, ночью? Нет, она прибыла еще днем: Гефеста она застала за работой, супругу его бодрствующей. Значит, либо это был уже следующий (за ночью) день, что противоречило бы обещанию Фетиды («завтра с восходом»), либо Фетида прибыла к Гефесту в тот же день, в который она распрощалась с Ахиллом. Но тогда надо считать, что в промежутке не было событий, перечисленных выше.
И никакие ссылки на присущий Гомеровскому эпосу «закон хронологической несовместимости» (параллельные действия изображаются как последовательные)97 не могут спасти положение. Во-первых, в Гомеровском эпосе все же есть случаи совместного изображения одновременных событий 98, а во-вторых, у певцов все-таки был ряд способов обойти эту трудность (указать «в ту пору» и т. п.)99— изображение ночного оплакивания Патрокла должно было следовать за визитом Фетиды к Гефесту, охватывая вечер и ночь. Все это еще раз подтверждает вывод, что линия от смерти Патрокла к его похоронам и линия подмены доспехов и заботы Фетиды о доставке новых происходят из разных источников и первоначально не предусматривали друг друга.
И действительно, вернувшись с доспехами от Гефеста к Ахиллу, Фетида застает его простертым у тела Патрокла и рыдающим (XIX, 4) — т. е. таким, каким она его нашла и оставила в начале XVIII книги (27, 70-71) и каким представляла его, будучи у Гефеста (461). Будто и не было в промежутке торжественного выхода Ахилла на раскат, его победительного крика и сопровождаемого им переноса тела в стан. Сделаны только поправки, учитывающие линию спасения и оплакивания тела Патрокла: в сцене возвращения Фетиды присутствуют мирмидоны и само тело Патрокла.
Словом, линия обеспечения Ахилла доспехами взамен утраченных взята из какой-то другой версии «Илиады». Это видно также из рассказа Фетиды Гефесту о предшествующих событиях войны (436-456). По ее рассказу выходит, что, отвергнув уговоры послов и отказавшись выйти в бой, Ахилл вручил Патроклу свои доспехи и послал его вместо себя во главе войска, т. е. «Патроклия» следовала сразу за «Посольством», как его результат, тогда как в канонической версии, дошедшей до нас, эти события разделены рядом битв, и «Патроклия» не является непосредственным следствием провала «Посольства», а представляет собой реакцию на военные успехи троянцев: они дошли до кораблей и начали их поджигать. Рассказ Фетиды издавна считается взятым из другой версии «Илиады»100.
Но ведь о том же говорится и в диалоге Фетиды с сыном. Ахилл еще до ее пророчества (95-96) рассуждает о своей близкой гибели и о связи ее с гибелью Гектора (89-93). Между тем, в «Патроклии» он утверждал, что мать ничего опасного ему не предсказывала (XVI, 50-51).
В отрезке о визите Фетиды к Гефесту представлена также и другая версия мифа о Гефесте. Гефест здесь вспоминает (395-397), как мать бросила его с неба, стыдясь его хромоты. Он винит ее в бессердечии, тогда как в нынешней «Илиаде» он любимец Геры (ср.: I, 571-596; XXI, 330-380), а с неба его сбросил Зевс за помощь Гере (I, 590-591) Другая версия «Илиады» вполне могла опираться на другой вариант мифологии.101
панцирь, поножи) описаны в 4 строках (610-613). Вдобавок почти весь объем описания щита — это подробный рассказ о содержании его украшений. А почему остальные доспехи не украшены или украшения их не описаны? Как сообразил еще Зенодот, эта чудовищная несоразмерность описания объяснима интерполяцией текста о щите в песнь 102, что подтверждается частичным повторением начального стиха этого отрезка при возвращении к основному тексту, т. е. к речи об остальных доспехах (478 = 609).
То есть текст о щите — совершенно чуждая вставка в сюжет о Фетиде у Гефеста, взятая, как и предполагал У. Виламовиц 103, из какого-то более раннего произведения. Она ведь не сочинена специально для «Гоплопеи». Никакой тематической связи между изображениями на щите и «Илиадой» нет: в описываемых певцом изображениях нет ничего об Ахилле и вообще о событиях Троянской войны, нет кораблей, нет ссоры вождей, нет героев, в которых можно было бы опознать участников этой войны104.
Вместо этого представлены такие картины: основные стихии (земля, море, небо со светилами), далее два города, из коих в одном идет мирная жизнь (свадьба, судебный спор о пене за убийство), а другой город осажден. Но это не осада Трои: город осаждают две рати, а не одна, состоящая из трех десятков отрядов, и вылазку осажденных возглавляют вместе Афина и Арес — в «Илиаде» они разделены враждой и находятся в разных станах, Афина — не в стане осажденных. Далее изображены три времени года (у древних греков различалось не 4 сезона, а 3 — по важнейшим земледельческим занятиям): пахота, жатва (на царском поле) и уборка винограда. Затем представлено нападение львов на стадо крупного рогатого скота, а этому противопоставлен мирный выпас овец. Наконец, Гефест изобразил специально устроенное место для хоровода, наподобие каменного лабиринта, и сам хоровод, т. е. праздник, а в довершение — вдоль обода — реку Океан, окаймлявшую обитаемый людьми мир. Странно, что Гефест, зная, для кого он кует доспехи, не изобразил на щите ничего, что бы как-то отражало род или характер или биографию героя, для которого щит предназначался.
«Илиаде», особенно в сюжетной линии Патрокла, много следов влияния «Эфиопиды», в частности ее второй половины — «Мемнонии», предположил, что и описание щита взято оттуда: оружие Мемнона, изготовленное Гефестом, было очень известно, и описание его занимало изрядное место в «Мемнонии»105. Впрочем, в «Мемнонии» тоже нет прообразов для мотивов, присутствующих на щите, а описание оружия там дано в самом начале поэмы — Мемнон появляется уже в своем оружии и доспехах, которые были изготовлены Гефестом до того.
Вот разве что в происхождении Мемнона можно отыскать основу для космической тематики, представленной в ряде сюжетов щита. Мемнон — сын богини Эос и красавца Тифона, с которым Эос обитает у Океана. Выпросив у Зевса для своего мужа бессмертие, Эос не догадалась попросить для него и вечную юность — Тифон стал дряхлеть, ход времени неумолим. Небо, Океан, ход времени — таковы некоторые мотивы сказания об Эос и Тифоне и возможного эпоса о них, представленные на щите. Но такой эпос до нас не дошел и существовал он или нет, мы не знаем.
Щит Ахилла со всеми своими изображениями, как давно показано археологами, не есть сколок с некоего реального щита. Он является плодом воображения певца, хотевшего представить сказочно богатую и великолепно изукрашенную вещь 106. Но в этой игре воображения было использовано знание реальных образцов.
и круглым, что характерно для «аспис» — щитов, применявшихся с конца VIII в. Но Ахиллов щит назывался «сакос» 107 — термином, применявшимся для более древних, дипилонских, щитов: с боковыми врезками. Минойско-микенская атрибуция его сюжетов ныне отвергнута, подтверждаются же в качестве образцов мотивы позднегеометрического времени, т. е. VIII в. (хоровод парней с кинжалами и девушек, при двух акробатах), а также мотивы ориентализирующего стиля (вторая половина VIII—VII в.) и их ассирийские и финикийские образцы (осада города с двух сторон, сцены со зверями, земля и небо, вообще картинное украшение доспехов и посуды)108.
На щите же Агамемнона в XI книге (32-45) изображены Горгона и трехглавый дракон. Горгона и другие мифические чудища появляются в древнегреческом изобразительном искусстве в основном с VII в. — на щите Ахилла они начисто отсутствуют. То есть щит Агамемнона несколько моложе щита Ахилла. К еще более позднему времени относится щит Геракла из псевдогесиодовской поэмы «Щит». Образ этот создан в подражание гомеровскому щиту Ахилла, и автор повторяет многие гомеровские мотивы, но, добиваясь большей пышности, добавляет к ним свои. Это дракон, 12 змеев, война кентавров с лапифами (все эти мотивы в греческом искусстве бытуют с VII в.), схватка льва с вепрем, Персей, невеста на колеснице (эти мотивы — с середины VII в.), Мойры (этот мотив — с VI в.).
Таким образом, формирование стихов о щите, отнесенных «Илиадой» к щиту Ахилла, происходило в VIII в., стихов о щите Агамемнона из «данайской» XI книги — в VII в., что согласуется с общей датировкой текстов «данайских» книг, а псевдо-гесиодовские стихи о щите Геракла были сочинены в VI в. О том, когда описание щита было включено в «Гоплопею» с Фетидой, археологические аналогии ничего не говорят. Но из текстологического анализа ясно, что это произошло гораздо позже формирования текстов, возможно, позже формирования не только первого текста, но и второго, хотя скорее всего до его соединения с завершением «Патроклии».
Прежде, чем приступить к анализу других сюжетных блоков XVIII книги (иначе говоря, других ее напластований), нужно отвлечься для более широкого рассмотрения основной темы данного блока — подмены доспехов.
Идея выступления Патрокла в доспехах Ахилла была подсказана в XI книге Нестором, как он утверждал, ради вящего устрашения троянцев — авось примут Патрокла за Ахилла. Идея эта была реализована в XVI книге, а ее последствия сказываются в XVII-XVIII книгах и в XXII.
Еще Лахман заметил, что переданная Патроклу вместе с доспехами колесница Ахилла плохо вписывается в контекст. Один из коней в схватке Патрокла с Сарпедоном убит (XVI, 467-469). Между тем по другим местам «Илиады» известно, что чудесные кони Ахилла Ксанф и Балий — дар богов, и, рожденные Гарпией от ветра, они быстры, как ветер, и бессмертны (XVI, 148-151, 864-865; XIX, 400). Чтобы согласовать смерть Патроклова коня с бессмертием коней и, соответственно, с получением упряжки от Ахилла, пришлось в описание ее передачи Патроклу (152-154) и боя (470-475) ввести оговорку: убитый Педас был трофейным конем и в упряжке всего лишь пристяжным109. Пристяжные кони — редкость в «Илиаде»: еще раз пристяжной участвует только в сцене спасения Нестора Диомедом (VIII, 80-117), но там падение пристяжного играло существенную роль в сюжете, а здесь — никакой роли: Патрокл еще до того спрыгнул с колесницы и сражался пешим110. Кроме того, у Патрокла остается полный комплект: два коня запряжены в колесницу. Вот если убрать бессмертных коней (предположить их отсутствие), тогда положение Патрокла перед самой его победой над Сарпедоном отчаянное — колесница выведена из строя111.
Лахман также обратил внимание на противоречие в изображении судьбы доспехов Патрокла при его гибели. Перед смертью героя бог Аполлон ударил его в спину могучей дланью — так, что с героя свалились доспехи: покатился шлем, щит упал наземь, панцирь, расстегнувшись, оставил героя беззащитным перед смертельными ударами копий Эвфорба и Гектора (791-804). Доспехи сорвали боги, — говорит и сам умирающий (846).
112, все это согласуется с мифологическим представлением, что и первые доспехи Ахилла были подарком богов, унаследованным от отца, и что они придавали герою неуязвимость113. Боги должны были сорвать с героя эти доспехи именно потому, что они непробиваемы для смертных. Правда, в «Илиаде» это представление не сформулировано отчетливо, но ощущается. Так, Ахилл жалуется матери, что остался без доспехов. Но ведь он мог бы надеть доспехи Патрокла: как уже отмечено выше, раз тому подошли доспехи Ахилла, то и Ахиллу пришлись бы впору доспехи Патрокла. Но они не годятся. Почему? Да потому, что они не чудесные: не придают герою неуязвимость — ту самую, которой Ахилл и славился в мифе и для которой предусматривались и другие основания (закаление в детстве огнем или купание в Стиксе).
Итак, доспехи сорваны богами. Противоречие, замеченное Лахманом, состоит в том, что вскоре после этого Гектор, отогнав Менелая, снимает с Патрокла доспех (XVII, 125), и далее Зевс осуждает Гектора за то, что тот доспехи с головы и плеч Патрокла «недостойно» сорвал (205-206). Будто не божество скинуло с Патрокла доспехи, будто в них он был убит. Так что выходит, что это простые, не чудесные доспехи! Лахман разрешал это противоречие атетированием деяний Аполлона (именно их он считал интерполяцией), и в этом за ним следовали Г. Кёхли, Г. Дюнцер и другие.
Объединив все эти наблюдения с собственными, Т. Берг пришел к выводу, что вообще в исходном тексте не было подмены доспехов (передачи их Ахиллом Патроклу) и всех ее последствий, что все это одна большая система интерполяций. Этот вывод приняли виднейшие аналитики: С. А. Набер, Б. Низе, А. Фик, Э. Г. Мейер, Л. Эрхардт, К. Роберт, Г. Финслер, У. Лиф, У. Виламовиц, Э. Бете, П. Кауэр.
— устрашить их обликом Ахилла. Но маскарад этот не удался: троянцы не приняли Патрокла за Ахилла, и Гектор знал, что это Патрокл, а в тексте нигде не отмечено, что маскарад не удался. Все ведут себя так, будто его и не было. Для решающей битвы Ахилла с Гектором подмена доспехов и вся «Гоплопея» не имеют никакого значения. Доспехи Ахилла на Гекторе в сущности не интересуют певца. И Ахилл безразличен к возвращению своих доспехов. А новые доспехи Ахилла? После торжественного и пространного введения этих доспехов в фабулу интерес к ним исчерпан. Между тем, после победы над Гектором у Ахилла оказалось два набора божественных доспехов — что он с ними будет делать, как использовать, не указано, да и придумать трудно.
Набер заподозрил в интерполированности, в частности, сцену использования трофейных доспехов Гектором (XVII, 184-219). Начинается сцена с того, что Главк упрекнул Гектора в трусости. Оскорбленный Гектор предложил Главку полюбоваться тем, как его обвинение сейчас будет опровергнуто. Но вместо ожидаемого броска в бой побежал в тыл — догонять тех, кто уносил трофейные доспехи, принадлежавшие сперва Ахиллу, затем Патроклу. Уже одна эта неловкость позволяет предполагать здесь вставку. Конечно, эта вставка — надевание Гектором трофейных доспехов — тоже предполагает волшебные качества Ахилловых доспехов. Действительно, как только Гектор надевает их на себя, «преисполнились все его члены силой и крепостью» (XVII, 211-212). Но ведь Гектор не нуждался в чем-либо подобном: уже перед тем у него самого был шлем, подаренный Аполлоном (XI, 352-353)114!
К тому же вскоре Гектор громогласно обещал отдать любому, кто захватит тело Патрокла, половину трофейных доспехов, оставив себе лишь другую половину (XVII, 229-232). Что это значит: половину доспехов? Как делить?115 Невероятно, чтобы это было сказано о доспехах, которые уже на Гекторе. Скорее всего, речь идет о доспехах, уносимых служителями Гектора в город (если не о тех доспехах, что мыслятся еще на Патрокле!) 116.
Очень важную особенность подметил Бете: ни меча, ни копья Ахилл не передал своему любимцу. Относительно копья это даже специально мотивировано его неподъемностью для других героев. На деле просто копье еще должно фигурировать в сцене умерщвления Гектора. Но ведь и меч не отдан Патроклу, вручены только оборонные доспехи Ахилла — щит, панцирь, шлем, поножи (XVI, 131-138, 793-804; XVIII, 459-460, 608-612); они потом упоминаются вместе (XIX, 369-386) и по отдельности (XX, 259-272; XXI, 164, 592-594; XXII, 313-316). Только защитное вооружение! Почему же только защитное? Да потому, очевидно, что, происходя из божественного арсенала и обладая волшебными свойствами (XX, 264-266; XXI, 164-165, 592-594), они должны были обеспечить Патроклу неуязвимость в бою с людьми, перенести на него неуязвимость Ахилла117118. Можно и иначе повернуть эту констатацию: богам было неугодно распространение благ, пожалованных сыну богини, на простых смертных, и они не потерпели, чтобы Патрокл пользовался доспехами Ахилла и обладал его неуязвимостью.
В конечном счете многие события оказались здесь логически связаны в единую систему: Ахилл очутился на время без доспехов, значит, неспособен отбить тело Патрокла у врагов обычным способом, значит, надо было вывести его на помощь войскам не как воина, а в ином качестве и под специальной божественной защитой. Чтобы возвратить Ахиллу неуязвимость, нужно было снова обеспечить его доспехами, а для этого пришлось направить Фетиду к Гефесту. И т. д.
Какое событие из этой системы было тем звеном, ради которого была произведена интерполяция всей системы, очень трудно определить. Большинство исследователей считало, что целью было введение в поэму «Гоплопеи»119. Виламовиц сузил цель до введения текста о щите. Ведь именно щит и только он описан подробно, а в ответе Ириде Ахилл специально упирает на отсутствие щита. Отсюда Виламовиц заключал, что у певца имелась заготовка, которая ему очень нравилась, — отрывок о щите, и ради того, чтобы ввести этот отрывок в поэму, он и задумал все предприятие120121.
Бете выдвинул другое объяснение: подмена доспехов и «Гоплопея» введены для того, чтобы оправдать и подготовить задержку Ахилла перед возвращением к боям, паузу в сражениях, а эта пауза нужна для того, чтобы в ней поместить книгу XIX — «Отречение от гнева». В этой книге были соединены и согласованы две сюжетные линии, противоречившие друг другу — линия «Посольства» (через книгу IX) и линия «Патроклии» (через XVI). Таким образом, соединением этих двух сюжетных линий и вызваны к жизни подмена доспехов и их изготовление Гефестом — «Гоплопея» (книга XVIII) 122.
Однако «Отречение от гнева» умещено, как в рамку, между прибытием новых доспехов (начало XIX книги) и ополчением Ахилла — надеванием этих доспехов (конец XIX книги), т. е. выглядит чуждой вставкой в эту естественную череду событий. А надо ли задерживать Ахилла ради отречения от гнева, т. е. ради примирения с Агамемноном? Ведь такое примирительное собрание само есть достаточный повод для задержки, да и проведено оно уже после отвоевания тела Патрокла.
Кауэр, развивая аргументацию Виламовица, перенес, однако, акцент на другое звено: по его мнению, вся система развилась из образа Ахилла, одним лишь обликом своим и криком отгоняющего троянцев от трупа друга, — идея сделать Ахилла безоружным напрашивалась123.
Но это предположение подразумевает, что выход Ахилла на раскат уже имелся в XVIII книге до введения в нее блока с Фетидой, т. е. до «Гоплопеи» в собственном смысле и подмены доспехов. Так ли это? Нет, тут последовательность противоположная. Повествуя о выходе Ахилла на раскат, певец сознает противоречие этого с запретом Фетиды (ведь Фетида велела сыну не ввязываться без доспехов в бой за тело друга), и певец вводит в рассказ о выходе Ахилла оговорку: хоть Ахилл и вышел к войскам, но с ними не смешивался (215-216). И защита его плеч эгидой Афины подразумевает, что на нем нет доспехов. Со своей стороны, весь рассказ о Фетиде не предполагает выхода Ахилла на раскат: вернувшись от Гефеста, она застает Ахилла простертым у трупа друга — таким же, каким оставила. Значит, выход Ахилла на раскат введен позже блока с Фетидой, позже подмены доспехов.
«Патроклии» (и ее дальнейшего развития) мотивом подмены доспехов (и связанной с ним «Гоплопеей»)? Видимо, Виламовиц был не так уж неправ, только он неправомерно сузил ту заготовку, которую певец непременно хотел ввести в поэму, — сузил до описания щита. На самом же деле, у певца, как можно судить по следам в рассказе Фетиды, была в наличии вся система мотивов, связанных с подменой доспехов. У него была другая версия «Илиады», и ему хотелось обогатить свою поэму поэтическими находками обеих версий — надеть оба сюртука, если применить сравнение Веклейна.
Конечно, возникает вопрос: а чем там, во второй версии, было функционально обосновано такое развитие сюжета — с подменой доспехов и «Гоплопеей»? Не располагая всей версией, ответить трудно. Возможно, что там «маскарад» имел успех. Или там отчетливее выступали волшебные качества доспехов — неуязвимость носителя. Или над доспехами висел злой рок, и они приносили смерть всякому, кто их надевал, — Патроклу, Гектору и Ахиллу (догадка К. Рейнгардта)124. Но, может быть, просто описание доспехов было более полным — достаточным, чтобы стать центром тяжести всей системы. Не исключено, что правы были ранние критики, и оттуда, из второй версии, взята липа «Гоплопея», а подмену доспехов она породила уже здесь.
Г. Битва за тело Патрокла и Ахилл. Два отрезка, третий и пятый, как уже говорилось, тесно связаны между собой тематически и стилистически. От смежных же они отделяются, и уж совершенно не согласуются с той ситуацией в конце XVII книги, которую продолжали отрезки спокойного завершения «Патроклии».
125, но конец этой песни он брал обобщенно. Между тем, как выше было показано, продолжение линии Патрокла в XVIII книге тематически примыкает не к самому окончанию XVII книги, а к предшествующим сценам. Завершающие их слова нетрудно представить как окончание эпизода: «Так... они уносили Патрокла из боя» (735). После этой фразы, которую можно рассматривать как логическое завершение эпизода, т. е. когда ожидается уже переход к другому эпизоду, вдруг введено добавление: «но бой возрастал по следам их» (с заполнительным полустишием впереди: «... к стану судов мореходных»). И за этим следует еще один, уже по-новому, конечный отрезок XVII книги, который резко отличается от предшествующего.
Там Менелай с Мерионом, высоко подняв труп, уносили его из боя, а оба Аякса защищали их с тыла от троянцев, и те, следуя за ними, не дерзали подступить к телу. А здесь, хотя зачем-то снова описаны отступающие перед натиском врагов Аяксы, троянцы выглядят иначе: у них впереди Гектор с Энеем, перед которыми с воплем бегут ахейцы, забывши военную доблесть и бросая оружие. Брошенное ахейцами оружие усеяло ров (760) — до рва они, стало быть, уже добежали. В первом отрезке о паре Аяксов говорится во множественном числе, а второй отрезок использует для тех же целей двойственное число. В Гомеровские времена грамматические правила допускали то и другое оформление речи о парных предметах (или субъектах), но не в одном же пассаже! Конечно, эти отрезки принадлежат разным певцам.
Зачем потребовалось наращивать эпизод с выносом тела из боя? Очевидно, чтобы изменить заключительную ситуацию битвы: вместо успешного выноса тела, за чем следовала траурная встреча его с Ахиллом, потребовалось ухудшить положение ахейских героев, несших тело, чтобы появилась нужда в помощи Ахилла.
Именно эту линию продолжает третий отрезок XVIII книги (149-164). В нем выясняется, что ахейцы, бежавшие от Геракла, уже достигли берега и кораблей, что героям не удалось вынести труп из боя, что Геракл уже трижды хватал Патрокла за ноги, Аяксы же его отбивали, но он не отступал, и им не удавалось прогнать его прочь.
— с пламенем, зажженным Афиной вокруг его головы, с эгидой богини на плечах. Оглушительным криком он внес смятение в троянские толпы. По-видимому, герои, несшие тело, все-таки не донесли еще тело до рва, так что либо ахейцы, добежавшие до берега, оторвались от них, либо берег и корабли мыслились не конкретно, а как общее обозначение ахейского стана. Так или иначе, но крик Ахилла, усиленный голосом Афины, отпугнул троянцев и позволил ахейским героям внести тело в стан.
Одна деталь подтверждает предположенную здесь хронологическую позицию этих отрезков после простого завершения линии Патрокла. В этой линии содержалась клятва Ахилла принести в жертву на похоронах 12 троянцев (336-337). А здесь в конце отрезка, после величественного описания крика Ахилла, есть странное изолированное сообщение: «Тут средь смятения, от собственных коней и копий, двенадцать сильных погибло троянских мужей» (230-231). Для иллюстрации гибельности Ахиллова крика сообщение чересчур мелко, да и по стилю отличается от масштабности всего описания. Вот если певец имел уже в перспективе клятву Ахилла, тогда его готовность приписывать Ахиллу гибель безымянных троянцев порциями по 12 человек психологически понятна.
О хронологических отношениях выхода Ахилла на раскат к сценам, в которых участвует Фетида, уже говорилось: выход Ахилла введен позже этих сцен.
Можно лишь догадываться, зачем понадобилось вмешательство безоружного Ахилла в бой за тело Патрокла, если по ранней версии ахейцы обходились без Ахилла. Но догадки эти не так уж беспочвенны. Во-первых, Ахилл — повелитель и друг Патрокла, отправивший его в бой, на гибель. Так что участие Ахилла в вызволении тела Патрокла, хоть и не предусматривавшееся первоначальным вариантом сюжета (там спасителем был Аякс), само напрашивается и в общем понятно; непонятен лишь повод для этого. Во-вторых, хоть Фетида и не мотивировала свою задачу необходимостью отвоевывать тело Патрокла, сама отправка Фетиды за доспехами для Ахилла все же породила идею о стремлении Ахилла немедленно в бой, а тем самым — и предпосылки для его активизации в эпизоде спасения тела друга. А то получается несуразно: такой великий герой, рвущийся в бой, а тело друга спасают без него. Правда, он, по этой версии, лишился доспехов, но все же его бездействие должно производить скверное впечатление. В-третьих, Аякс и Менелай теперь ведь уже посылают Антилоха к Ахиллу. Посылать им его больше незачем, как чтобы звать его на помощь. А коль зовут, пусть и без надежды на успех, естественна все-таки идея реализовать его прибытие. Вот и реализовали — без доспехов и даже без оружия (хоть оружие-то у него было!). Но с чудесной помощью Афины.
Каким образом Афина оказалась рядом с Ахиллом, несмотря на запрет Зевса богам вмешиваться в войну, наложенный им в VIII книге? Видимо, надо связать с данной чередой интерполяций отрезок из XVII книги (543-596), где сам Зевс посылает Афину взбодрить данаев, сражавшихся за тело Патрокла. Одетая в багряный облак, она сошла на землю и в облике Феникса явилась Менелаю. Одновременно в облике Фенопса к Гектору явился Аполлон.
Афина появляется при Ахилле как-то внезапно и в контексте XVIII книги немотивированно: по нынешнему составу XVIII книги всю подготовку выхода Ахилла на раскат проводила Гера, которая, в отличие от «данайских» книг V и VIII, Афину на сей раз не звала. А без зова Афина и знать не могла о выходе Ахилла на раскат: ведь дело это готовилось в тайне от Зевса и прочих богов! Итак, в подготовке выхода Ахилла участвует Гера без Афины, а в выходе — Афина без малейшего упоминания Геры. Это говорит о том, что эти отрезки — четвертый и пятый — сочинялись разными певцами.
Даже в изложении выхода Ахилла к войскам его поведение мотивируется не советами Геры, переданными Иридой, а запретом матери, наложенным перед тем. Советы Геры обходятся молчанием, будто их и не было. Это говорит о том, что когда создавался отрезок с выходом Ахилла на раскат, советов Геры и в самом деле в поэме еще не было. Отрезок с ними, т. е. четвертый в XVIII книге, включен позже126. Еще один аргумент этого вывода: в той же речи Ахилла, где он ссылается на запрет матери, он, говоря об отсутствии доспехов, специально останавливается на отсутствии щита: щит, мол, ему подошел бы только один — Аяксов. Но Аякс и сам в бою. Других доспехов он по отдельности не упоминает. Такое выделение щита из доспехов, видимо, сделано с прицелом на выдающуюся роль щита в описании доспехов, изготавливаемых Гефестом127. То есть четвертый отрезок сделан и после сцен с Фетидой, и после этой вставки о щите в «Гоплопею».
— примыкает к нему через поправку к рассказу об успехах Гектора: «он бы (Гектор) захватил (тело Патрокла)..., если б Пелиду вихреподобная Ирида» и т. д. Тем самым вмешательство Ахилла откладывается и превращается в результат советов Геры.
Зачем отправку Ириды нужно было скрывать от Зевса? По-видимому, действовать надлежало тайно потому, что, по ощущениям певца, еще действовал запрет богам вмешиваться в войну на той или иной стороне, наложенный на них Зевсом в «данайской» VIII книге. С этим запретом приходилось считаться и в XIII книге, когда Гера обхаживала Зевса, усыпляя его, а снят этот запрет будет только в XX книге — перед Битвой богов.
Характеризуя отправку Ириды Герой к Ахиллу как несомненную интерполяцию, связанную с последующей пербранкой между Зевсом и Герой, Виламовиц добавил, что цели этой интерполяции ему неясны. «... Тщетно я задаюсь вопросом, чего добивался интерполятор. Очень неприятно предполагать здесь всего лишь его причуду, но интерполяция от этого не становится менее очевидной»128. Однако непосредственная цель вставки не так уж туманна: выдвинуть Геру на первый план. Она, а не Афина, должна стать инициатором важнейшего события — возвращения Ахилла в битву.
Это подтверждается двумя небольшими отрезками, вставленными далее, седьмым и десятым.
— связь эта очевидна для многих критиков 129. В этом отрезке Гера велит солнцу закатиться досрочно, раньше времени. Как отмечает У. Лиф, день был «столь перегружен нагромождением событий (из-за разрастания поэмы), что вряд ли можно без улыбки называть этот конец преждевременным» 130. Зачем же все это придумано? По смыслу отрезка — чтобы ахейцы смогли отдохнуть от утомившего их сражения. Но ведь перед тем бежали как раз троянцы (от крика Ахилла), а после заката Пулидамант говорит, что только ночь удержала Пелида от немедленного наступления. События XVIII книги явно не дают оснований для того, чтобы Гере прибегнуть к такому чуду. И критики недаром атетируют этот отрезок 131, однако это не лучшее решение.
Истинную мотивировку находим в «данайских» книгах XI и XVII. В XI книге Зевс через ту же Ириду обещает Гераклу, что даст ему побеждать, доколе троянцы не дойдут до ахейских кораблей, и что будут троянцы побеждать до самого заката солнца (XI, 194-209). Это обещание повторено в XVII книге (453). В XVIII же Гера, перехитрив Зевса, подобно тому, как она это сделала с рождением Геракла (XIX, 96-133), — перенесла закат солнца, устроила досрочное окончание дня и тем сократила время троянских побед, кардинально пресекла успехи Гектора. Не ясно ли, что вставка сделана для вящей славы Геры, которая коварством своим и решения Зевса извращала?
гибели. По этим основаниям отрезок атетировали многие критики132. Упрек нужен только для того, чтобы событие, которое придает всему сюжету дальнейшее движение, было определено устами самого Зевса как дело рук Геры. И, конечно, чтобы логически завершить тему ее обмана: коль скоро Зевс был обманут, нужно показать, что обман выявлен и что Зевс за это на супругу гневается.
Возвеличивание Геры в этих трех отрезках контрастирует с осуждением Геры в рассказе Гефеста Фетиде (одиннадцатый отрезок, уже рассмотренный выше). По-видимому, это беспардонное и самоцельное возвеличение Геры как-то связано с ее важной ролью в «данайских» книгах и побуждает предполагать, что в создании этих отрезков тоже участвовал некий локальный центр ее культа — Аргивский Герей или Герей на Самосе.
При разрастании текста книги вносились поправки в старый текст: роль покровительницы Ахилла передана от Афины Гере. Это очень схоже с таким же переходом в XXI книге, где помощь Ахиллу в битве с рекой, оказанная Афиной, была вытеснена помощью Геры — при введении Битвы богов и боя Гефеста с рекой. Здесь, очевидно, осколки той же крупномасштабной операции.
В целом XVIII книга вырисовывается как продолжение XVI-XVII. Здесь затухающая «Патроклия» наращена дополнительными эпизодами, особенно связанными с подменой доспехов, но также и с введением помощи богинь — Афины, а затем Геры (рис. 14). Отрезки текстов от «Патроклии» и куски с Герой — очень короткие (первые — в совокупности 82 строки или, с троянским эпизодом, 154, вторые — 55), и лексико-статистическую характеристику книги определяют не они, а сцены с Фетидой (362 строки). Это они здесь обеспечиваю! подавление этнонимов «аргивяне» и «данаи» этнонимом «ахейцы». Таким образом, либо формальное родство этой книга с XXII оказывается случайным, либо секрет его скрыт в предыстории сцен с Фетидой, в происхождении всего сюжета подмены доспехов — в какой-то связи этого комплекса с материалами XX-XXII книг.
72 G. H. Schütz. De Patrocleae compositione. Anclam, 1854. P. 12-14; C. Hentze. AHL H. V1. S. 111-112, 132.
73 E. Bernhardt. Beiträge zur Homerkritik. Verden, 1873. S. 11-15; B. Niese. EHP. S. 90-91.
74 E. Bernhardt. Loco cit.; C. Hentze. AHL H. VI. S. 85-86.
75 E. Bethe. Op. cit. Bd. I. S. 97-98.
77 С. П. Шестаков. ПИ. С. 390-393.
78 Там же. С. 410.
79 S. Bassen. The poetry of Homer. Berkeley, 1938. P. 120-128.
80 A. Holm. Ad Caroli Lachmanni exemplar de aliquot Iliadis carminum compositione quaeritur. Lübeck, 1853. P. 22.
82 H. Düntzer. Aristarch. Paderborn, 1862. S. 127.
83 S. Bassen. Op. cit. P. 128: J. Th. Κakridis // Wiener Studien. N. F. Bd. XV 1982. S. 5-12.
84 H. Düntzer НА. S. 96; H. Köchly. Ор. cit. S. 344; J. La Roche. Über die Entstehung der Homerischen Gedichte II ZOG. 1863. Jg. 14. S. 175; Th. Bergk. GLG. S. 628; B. Niese. EHP. S. 115; E. H. Meyer. IMA. S. 289-291.
85 E. Kammer. Ein ästhetischer Kommentar zu Homers Ilias. Paderborn, 1889. S. 287-288; L. Erhardt. EHG. S. 362.
87 См. комментарии к этому месту в его издании «Илиады» (Paderborn, 1866— 1867. 2. Aufl. 1873-1878).
88 C. Hentze. AHL H. VI. S. 113.
89 U. Wilamowitz. IH. S. 154-155, 165; P. Cauer. GH. S. 687.
90 J. La Roche. Über die Entstehung... S. 175; H. Köchly. Iliadis carmina XVI restituta. Zürich, 1864. S. 341; I. К. В eni cken. Miscellen zu Homeros // JCP. Bd. 109. 1874. S. 154; U. Wilamowitz. IH; близко к этому — E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 96-99.
92 S. A. Naber. QH. P. 194-196; A. Fick. HI. S. 87; C. Robert. SI. S. 90.
93 Ср.: С. П. Шестаков. ПИ. C. 397.
94 Ι.Θ.Κακριδις. 'Η σκηνή των Νηρηίδων εις τ ό Σ τη; "Iλιύδος // Αθήναι. Τ. 42. 1930. Σ. 66-78; Idem. ' Ομηρι κες ' Ερευνες. Αθήναι, 1944 = J. Th. Kakridis. Homeric researches. P. 65-75; H. Pestalozzi. Die Achüleis als Quelle der Ilias. Erlenbach; Zürich, 1945. S. 26, 32.
95 I. Becker. Homerische Blätter. Bd. II, 1863. S. 232-233; Α. Кiene. Die Komposition der Ilias des Homer. Göttingen, 1864. S. 99; C. A. J. Hoffmann. Quaestiones Homericae. II. Clausthal, 1848. P. 170-171, 240; Th. Bergk. GLG. S. 623; W. Leaf. The Iliad, comm. ad XVIII, 39^19.
97 G. W. Nietzsch. Die Sagenpoesie der Griechen kritisch dargestellt. Braunschweig, 1852. S. 106; I. Bekker. Op. cit. S. 130.
98 S. L. Bassett. Op. cit. P. 33-42.
99 Ф. Ф. Зелинский. Закон хронологической несовместимости и композиция «Илиады» // Χαριστήρια: Сборник статей по филологии и лингвистике в честь Ф. Е. Корша. М., 1896. С. 101-121; Th. Zielinski. Die Behandlung gleichzeitiger Ereignisse im antiken Epos // Philologus. Suppl. Bd. VIII. 1901. S. 405-449.
100 С. Lachmann. BHI. S. 79, 88-89; G. Bernhardy. Grundriss der griechischen Literaturgeschichte. 3. Aufl. Т. Н. Abt. l. Halle, 1867. S. 172; L. Erhardt. EHG. S. 370-371; С. П. Шестаков. ПИ. C. 411-412; U. Wilamowitz. Über das Θ der Ilias // Sitzungsberichte der Preussischen Akad. d. Wissensch., philol. -hist. Kl. 1910. S. 401. Многие авторы атетировали рассказ Фетиды как интерполяцию (Г. Дюнцер, С. А. Набер, Т. Берг, Б. Низе, Э. Г. Мейер, А. Рёмер). Некоторые же защищали единство рассказа с контекстом книги, например: C. Robert. SI. S. 430. Anm. 3; G. Fin-sler. Homer. Bd. II. Leipzig; Berlin, 1918. S. 90; E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 86-90.
Über das Elfte Lied der Ilias und die Berechtigung der zersetzenden Homerkritik // Philologus. Bd. XXXIII. 1870. S. 209; U. Wilamowitz // Hephaistos. Nachrichten von der Gesellschaft der Wissenschaften zu Göttingen, hist. -philol. Kl. H. 3. 1895. S. 217-245.
102 См.: C. Robert. SI. S. 14-19; U. Wilamowitz. IH. S. 163-164; E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 90-95. — Приводя аргументы атетезы, Бете их отвергает, но на слабых основаниях; он опровергает атетезу 481-606 или 483-606, оставляя без внимания как раз наиболее полную атетезу 478-606.
103 U. Wilamowitz. ΓΗ. S. 163-164.
104 F. Winter. Griechische Schildbilder und Schildzeichen // Bonner Jahrbücher. H. 127. 1922. S. 244-252.
105 H. Pestalozzi. Ор. cit. S. 8, 43-44; W. Sсhаdеwaldt. Von homerischen Werk und Welt. 2. Aufl. Stuttgart, 1951. S. 171
älern erläutet. 2. Aufl. Leipzig, 1887. S. 335; C. Robert. SI. S. 15-18. Anm. 2; G. Lippold. Griechische Schilde // Münchner archäologische Studien dem Andenken Adolf Pürtwänglers gewidmet. München, 1909. S. 477-485.
107 J. G. Taylor. Some notes on the Homeric shield // CR. Vol. XXVII. 1913. P. 222-225; H. Borchhardt. Frühe griechische Schüdformen // AH. Bd. 5 (Kap. E, T. I, II), s. 5. — По подсчету Борхгардта, щит Ахилла 17 раз назван σάκος (в том числе в описании, песнь XVIII) и 1 раз άσπί ς.
108 W. Schadewaldt. Der Schild des Achilleus // Neue Jahrbücher für Antike und deutsche Bildung. Bd. I. 1938; Idem. Von Homers Welt und Werk. 2. Aufl. Stuttgart, 1951. S. 352-374, 438^143; K. Fittschen. Der Schild des Achilleus // AH. Bd. II (Kap. N, T. I).
109 К. Lachmann. В HI. S. 71; см. также: H. Düntzer. НА. S. 87.
110 A. Jacob. Über die Entstehung der Ilias und Odyssee. Berlin, 1856. S. 299.
üntzer. Loco cit.
112 P. Cauer. GH. S. 677.
113 См.: W. R. Paton. The armour of Achilles // CR. 1912. P. l-4; D. von Bothmer. The arming of Achilles // Bulletin of the Museum of Fine Arts in Boston. Vol. 47. 1949. P. 84-90; Th. J. Kakridis. Achilleus' Rüstung // Hermes. Bd. 89· 1961. S. 288-297; J. R. Wilson. The wedding gifts of Peleus // Phoenix. Vol. 28. 1974. P. 385-389.
114 S. A. Naber. QH. Р. 188-192.
115 P. Cauer. GH. S. 680.
117 E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 80, 90.
118 K. Reinhardt. ID. S. 313, 319-327.
119 Th. Bergk. GLG. S. 626; B. Niese. EHP. S. 88, 91; и др.
120 U. Wilamowitz. IH. S. 163-164.
122 E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 70-86.
123 P. Cauer. GH. S. 686-689.
124 K. Reinhardt. ID. S. 308-310.
125 С. Lachmann. BHI S. 79; C. Hentze. AHL H. VI. S. 108-110
— Э. Каммер. См.: S. A. Naber. QH. Р. 194-196; E. Kammer. Ein ästhetischer Kommentar zu Homers Ilias. Paderborn, 1889. S. 292; L. Erhardt. EHG. S. 360.
127 С. П. Шестаков. ПИ. C. 403.
128 U. Wilamowitz. IH. S. 170.
129 См.: C. Hentze. AHL H. VI. S. 117-118; С. П. Шестаков. ПИ. C. 402, 406; U. Wilamowitz. Loco cit.
130 W. Leaf. TL Comment. ad XVIII, 240.
132 G. W. Nitzsch. Die Sagenpoesie der Griechen. Braunschweig, 1852. S. 106, 132, 264; H. Düntzer. Die homerischen Fragen. Leipzig, 1874. S. 203; и др. — см.: C. Hentze. AHL H. VII. S. 118, 142-143.