4. Главный подвиг. Теперь в «ахейской» «Ахиллеиде» осталась не рассмотренной только одна книга, «сугубо-ахейская», повествующая о главном подвиге Ахилла — отмщении за Патрокла, конечной победе над Гектором.
А. Границы. Среди критиков XXII книга славится как одна из самых цельных в «Илиаде» 133. К этой оценке унитариев присоединяются даже завзятые аналитики 134. Это, однако, не мешает тем и другим подвергать сомнению целый ряд мест книга как чуждых основному ее тексту, ее ядру. Особенно сосредоточились нарекания на начале и конце книга.
Уточним границы книга. Я имею здесь в виду переход от одной из 24 книг канонического деления к основному блоку составляющего ее текста.
Череда эпизодов предшествующей книги оканчивается Битвой богов, а эта Битва завершается удалением богов на Олимп и их успокоением там. Конечная фраза: «Так небожители бога, сидя на Олимпе, вещали» (XXI, 514). Но до последних строк XXI книга нынешнего деления — еще почти сотня строк. Здесь продолжается аристия Ахилла: он приближается к воротам Илиона. Непосредственно за Битвой богов следуют строки о вступлении Аполлона в город (515-525). М. Шмидт считал их добавочной концовкой для отдельной рецитации Битвы богов 135. Но для отдельной рецитации обособление Аполлона от остальных богов как раз не требуется. Кроме того, с завершением Битвы богов эти строки не согласуются: там сказано, что бога уже сидят на Олимпе, а здесь говорится, что Аполлон вступил в город троянцев, а прочие боги — те да, возвратились на Олимп и уселись вокруг Зевса (518-520). Это явная поправка к завершению Битвы богов.
Чем мотивировано вступление Аполлона в город? Ссылкой на его заботу о том, чтобы ахейцы не взяли судьбе вопреки город в тот же день (516-517). Это как раз то самое опасение, которым в XX книге Зевс мотивировал свое разрешение богам вмешиваться в войну самим — начать Битву богов. То есть как там оно исполняло функцию включения Битвы богов в текст поэмы, так здесь — функцию выключения этого эпизода. С Битвой богов и ее обрамлением покончено, и три рифмованных стиха (523-525: Рнукен, dцукен, hизкен), чрезвычайная редкость у Гомера, служат формальной каденцией и дают критикам сигнал о том, что здесь крупная тема действительно завершена136.
Однако за этой, столь, казалось бы, эффектной концовкой есть продолжение и, более того, есть необходимость продолжения, которое бы изменило ситуацию. Для успокоения тревоги Зевса о судьбе Илиона и впрямь достаточно, чтобы Аполлон оказался в городе, среди его защитников. Но этого недостаточно для нормального развития аристии Ахилла, военной конфронтации Ахилла с Гектором. Аполлон должен быть при Гекторе, а Гектор — вне Трои. Нужно вернуть Аполлона на Илионскую равнину. Вернуть, поскольку он был послан туда Зевсом помочь Гектору еще до снятия запрета богам — послан в XV книге (220-261, 354-365) и в XVI книге (666-683), был там в XVII книге (320-333, 582-590). И далее он еще будет нужен — для столкновения с Ахиллом в эпизоде с Агенором, а также потому, что в последнем бою будет при Гекторе (203-204, 203, 220). Итак, нужно вывести Аполлона из Трои.
Для этого сделана вставка — пассаж о Приаме, который, завидев с башни приближающегося Ахилла в погоне за троянцами, сошел на землю и приказал держать ворота распахнутыми настежь, пока все троянцы не вбегут в город, и вовремя закрыть ворота перед Ахиллом. Пока троянцы забегали в город, Аполлон выскочил навстречу Ахиллу (XXI, 526-539). Вставкой этот пассаж приходится признать но двум основаниям. Во-первых, Приам здесь увидел Ахилла и сошел с башни на землю, а дальше (XXII, 25-35) Приам снова «первым увидел» Ахилла, и притом опять с городской стены, вскрикнул и завопил. То ли пассаж о закрытии ворот взят из другого варианта поэмы, то ли один из этих схожих пассажей сложен по образцу другого137. Во-вторых, за первым из этих пассажей опять следуют стихи об Ахилле (540-543), и говорится в них об Ахилле только местоимениями, а они после упоминаний об Аполлоне непонятны — к кому относятся? «Он» гнал троянцев, в «нем» сердце пылало, «он» алкал славы. По синтаксическим условиям, это Аполлон, по смыслу же — Ахилл. Смысл согласуется с синтаксисом, если пассаж о Приаме и Аполлоне изъять138.
Сделана ли эта вставка ради эпизода с Агенором, начинающегося со стиха 546 (сразу же за пассажем о неназванном Ахилле), или ради более отдаленной помощи Аполлона Гектору? Скорее, ради эпизода с Агенором: в этом эпизоде участие Аполлона — более конкретное и пространно изложенное. Кроме того, именно в эпизоде с Агенором отчетливо указана цель Аполлона предотвратить взятие города Ахиллом вопреки судьбе, да и эпизод этот гораздо ближе, так что противоречия в местонахождении Аполлона были бы заметнее.
Что же до пассажа о неназванном Ахилле, то по смыслу он продолжает Битву с рекой, где часть троян направлялась к городу139, а по форме требует перед собой непременно стихов об Ахилле и может стоять также после стиха 525. В этом случае они ликвидируют финальное звучание рифмованной концовки и, продолжая Битву с рекой, дают аристии Ахилла последнее обрамление, доводя ее — через крайние пассажи обеих смежных книг (XXI, 606-611; XXII, 1-6) — до Гектора, оставшегося одиноко стоять перед Скейской башней в ожидании Ахилла. Если удалить весь эпизод с Агенором, все его части, то непосредственно за этим идет второй пассаж о Приаме, увидевшем Ахилла со стены.
Э. Бете придает вставке о Приаме на граде гораздо больший объем, чем намечается здесь: он трактует весь текст между обеими сценами с Приамом (XXI, 527а — XXII, 266) как одну большую вставку, опираясь на сходство первых строк этих эпизодов 140. В таком ракурсе рассмотрения есть свой резон, но ограниченный: при нем улавливается лишь последняя стадия формирования этого текста (вполне, однако, реальная).
Учитывая разные окончания предшествующей темы, можно сказать, что у решающего эпизода о поединке Гектора с Ахиллом есть два варианта начала, и оба начинаются со сцены, в которой Приам смотрит с городской стены (или башни) на приближающегося Ахилла (XXI, 526 и XXII, 25)141: один включает эпизод с Агенором (и мелкие обрывки, завершавшие Битву богов и аристию Ахилла), другой — без этого эпизода (соответственно, указанные обрывки отходят к предшествующему тексту). В первом Ахилла пытается отразить сначала Агенор, во втором — сразу Гектор. Эпизод с Агенором, как уже определено выше, представляет собой репетицию (и, видимо, копию) начала поединка Гектора с Ахиллом. Он принадлежит к этой теме.
Таким образом, несмотря на то, что продолжение предшествующей темы заходит в книгу XXII (до стиха 6 включительно), а истинное начало темы поединка находится еще дальше в ней (XXII, 25), все же к ней принадлежат и многие стихи XXI книги: эпизод с Агенором (XXI, 544-605; XXII, 7-24) и вводящий его пассаж с Приамом (XXI, 526-539).
как уже было показано выше, предваряют и повторяют аналогичные плачи конца XXIV книги. Они введены под влиянием тех после создания основного текста книги. Итак, вот истинные пределы этой книги: 25-403.
Б. Атетезы. Первое появление Приама наверху града в художественном отношении нелогично и более понятно как отражение второго появления его в этой позиции, потому что служит подготовкой эпизода с Агенором, а к Агенору Приам не имеет никакого отношения. Зато второе появление Приама вполне логично: при виде Ахилла он начинает уговаривать Гектора укрыться в городе, и ему вторит Гекуба — это естественное введение к размышлениям Гектора в преддверии поединка и образует с ним один эпизод (XXII, 25-130). Стенания Приама и Гекубы хорошо оттеняют решимость Гектора противостоять Ахиллу.
Однако весь этот эпизод, рисующий Гектора полным «несмиримого мужества» (96), не очень вяжется с дальнейшим текстом, где со слов «и взял его страх» (136) начинается рассказ о его бегстве от Ахилла142. В самом деле, эпизод легко вычленяется: перед ним (если удалить эпизод с Агенором) стоят строки о Гекторе, который остался ожидать Ахилла у ворот, «как скованный гибельным роком» (5-6), а после этого эпизода сказано: «Так размышляя стоял, а к нему Ахиллес приближался, грозен, как бог Эниалий...» и т. д. (131-132). Нетрудно представить, что слова «Так размышляя» заменили какое-то другое выражение, и весь текст гладко смыкается, оставляя вне повествования весь эпизод психологической подготовки к поединку (со стенаниями родителей и монологом Гектора). Чуждость этого отрезка контексту опознается и по такой детали: можно было бы ожидать, что в своих колебаниях Гектор припомнит предостережения родителей, но этого нет143.
Поскольку критики осознанно или неосознанно придерживались эстетических критериев «подменности», т. е. исконности гомеровского текста (Гомеру надлежит быть совершенным), а эпизод содержит ряд красивых, трогательных мест, в целом он не вызывал подозрений. Но отдельные его места все же не избежали нареканий. Учитывая вставной характер эпизодов с Полидором и Ликаоном в XX и XXI книгах, многие аналитики атетировали и здесь в речи Приама пассаж с упоминанием обоих его младших сыновей (XXII, 43-53 или 45-55)144. Атетировали в речи Приама также картину грядущих бедствий его семейства — уж очень пророчески и подробно рисовал Приам то, что уместнее было бы описывать в киклической поэме о гибели Илиона и что, вероятно, оттуда и взято (66-76; можно начинать атетезу и с 59)145. К тому же в атетируемом отрезке содержится пассаж о собаках, которые будут терзать срам старика, а в этом пассаже видят сходство с элегией Тиртея — X, 21146. Одни трактуют пассаж как подражание Тиртею (поэту VI в.!)147, другие, оспаривая это, считают, что, наоборот, Тиртей здесь использовал гомеровский образ148.
В монологе Гектора многие критики удаляют вторую часть, где Гектор предается колебаниям — не сложить ли оружие и не сдаться ли на милость Ахилла149. Эта часть монолога противоречит первой части, где Гектор твердо готовится сразиться и думает о стыде, ожидающем его, если он отступит. Было бы не так странно, если бы помыслы о сдаче помещались перед размышлениями о стыде, а эти размышления сметали бы страх, но после них такой поворот монолога выглядит неестественным для героя, особенно — для эпического героя.
Существенно и то, что в этой части монолога содержится повторение тех условий прекращения войны, которые обсуждались в книге III и в конце VII, — выдать Елену вместе с похищенными у Менелая сокровищами и добавить к этому троянские богатства. Коль скоро тексты III и VII книг представляют собой большую вставку в поэму, интерполяцией надо признать и эту часть монолога Гектора150.
По отношению к «Ахиллеиде» эта часть монолога также выглядит поздней: Гектор подробно перечисляет в уме доспехи, которые надо бы отдать Ахиллу, чтобы его умилостивить, — совершенно неординарный помысел! Но он резонен, если это доспехи самого Ахилла, перешедшие к Гектору от Патрокла. А если так, то эта часть монолога предполагает в поэме и «Патроклию», и уже с подменой доспехов.
В первой, героической, части монолога подразумевается из предшествующих событий лишь вечернее совещание троянцев в XVIII книге (243-314) по поводу предстоящего после гибели Патрокла возвращения Ахилла к боям. На том совещании Пулидамант предлагал укрыться всем в городе и выдерживать осаду за крепостными стенами, а Гектор его за такой совет бранил и гордо обещал выйти навстречу Ахиллу. Вот предстоит эта встреча, и Гектор понимает, что Пулидамант был прав, но теперь, после всего, что Гектор тогда при всех наговорил ему, отступать было бы мучительно стыдно 151. Это рассуждение не совсем согласно с безоговорочной решимостью Гектора, объявленной перед его монологом. Поэтому Т. Берг изымал из текста песни и эту, первую, часть монолога, т. е. атетировал весь монолог152. Во всяком случае получается, что монолог этот не мог войти в поэму раньше «Патроклии».
Еще одна крупная интерполяция встречает нас в описании погони Ахилла за Гектором. Только повествование о погоне подошло к самому напряженному моменту, оно прерывается для большой вставки, изображающей сцену на Олимпе, отправку Афины к Ахиллу и прибытие Аполлона к Гектору. Весь рассказ о богах идет после сообщения о том, как в погоне оба героя сделали три крута, причем рассказ о богах занимает следующие 42 строки (166-207), и только после него следует продолжение текста о трех кругах в погоне: «Но лишь в четвертый раз до Скамандра ключей прибежали...» (208). 42 строки, разрывающие текст о погоне, — конечно, вставка. Еще одно подтверждение этому: упустив из виду, что в предшествующем тексте герои уже сделали три круга, и что больше кругов не было (в последующем тексте ведь подведен итог: «в четвертый раз»), интерполятор во вставном тексте говорит, что Гектор (это уже после трех кругов) «сколько раз ни пытался», пробегая у Дарданских ворот, укрыться под защиту обстрела со стены, Ахилл всякий раз его отгонял в поле (194-198). Так что интерполяция здесь несомненна, и разорванный ею текст надо сшить153.
Кроме того, во вставке Афина увещевает Зевса не препятствовать судьбе — дать Гектору погибнуть, и Зевс соглашается с ней. Между тем, вне вставки, сразу же за ней, повествуется, как Зевс прибег к взвешиванию кер (демонов смерти) обоих героев, чтобы решить, кому из двоих суждено погибнуть. Зачем же решать, коль скоро в диалоге с Афиной он это уже решил154!
Полустишие об удалении Аполлона от Гектора (213) и, возможно, стих об Аполлоне в речи Афины (220), видимо, тоже подлежат атетезе: с изъятием сообщения о прибытии Аполлона теряет смысл и упоминание о его удалении155. Певец задает риторической вопрос: «Как бы и мог Приамид избежать от судьбы и от смерти, если б ему... Аполлон не явился?» (202-203). Вопрос был бы уместен, если бы Гектор на сей раз избежал смерти. Но ведь он же не избежал! Стихи были всунуты в место, к которому они попросту не подходят. Да и весь визит Аполлона выглядит очень пустым: бог «укреплял Приамиду и силы и быстрые ноги», но ничего более конкретного не сделал и, что для эпоса существенно, не изрек. Это поражает никчемностью, особенно в сравнении с активной деятельностью Афины, и свидетельствует о случайности и искусственности визита Аполлона. Он возник лишь как параллель деяниям Афины.
Далее, подозрение вызывали сцены переговоров Гектора с Ахиллом: перед боем (249-272) и предсмертных (330-366). Речь в них о желании Гектора условиться о выдаче тела того из них, кто погибнет, соплеменникам для почетного захоронения и об отказе Ахилла, жаждущего отомстить за смерть Патрокла и бросить тело врага на растерзание птицам и псам. Для тех, кто считал последние книги поэмы (XXIII и XXIV) поздней добавкой, в этом подчеркнутом интересе героев к посмертной судьбе видна подготовка последней книги («Выкуп тела Гектора»), а в речи Ахилла о мести Патрокла, которого он похоронит, отняв у Гектора такое будущее, — подготовка предпоследней книги («Похороны Патрокла»). Соответственно, из первой сцены они удаляли стихи 254-259, 261-267156— все или почти все 157. В одном из стихов последней серии упомянут Приам с патронимом «Дарданид» (XXII, 352). С этим отечеством он выступает по одному разу в книгах III, V, VII, XII и XXI, а в книге XXIV — 4 раза. Это подкрепляет связь данного отрезка с книгой XXIV 158.
К. Генце отвергает это атетирование, так как кроме соображений о связи с последними песнями других, более ощутимых аргументов не существует159. По-видимому, он прав, тем более, что опасения Гектора и угрозы Ахилла могут трактоваться и иначе — не как подготовка выкупа тела, а как подготовка иного конца поэмы, ныне утраченного: растерзания тела Гектора птицами и собаками 160.
Остается сцена умервщления Гектора (273-330). Те, кто считает «Гоплопею» и подмену доспехов интерполяциями, разумеется, должны атетировать и ссылки на эту подмену в описании доспехов Гектора — стихи 316 и 323. Генце принимает атетезы этих стихов: «оба, — пишет он, — можно изъять без ущерба»161, т. е. не затрагивая смежных стихов. Да, это так. Но осталось незамеченным, что представление о подмене доспехов, о том, что на Гекторе — божественные доспехи Ахилла, проницает всю ткань этой сцены, ее смысловую разработку. Сам способ умерщвления Гектора связан с невозможностью пробить полученные от богов доспехи, принадлежавшие ранее Пелею (об их непробиваемости см. XX, 264-266; XXI, 164-165, 592-594). Копье Ахилла поражает Гектора туда, где доспехи оставляли обнаженное место:
Так у Пелида сверкало копье изощренное, коим
В правой руке потрясал он, на Гектора жизнь умышляя,
Места на теле прекрасном ища для верных ударов.
Но у героя все тело доспех покрывал медноковный,
Пышный, который похитил он, мощь одолевши Патрокла.
Там лишь, где выю ключи с ременами связуют, горла
(у Гнедича пер.: гортани)
Часть обнажилася, место, где гибель душе неизбежна:
Там, налетевши, копьем Ахиллес поразил Приамида;
Прямо сквозь белую выю прошло смертоносное жало...»
(ХХП, 319-327)
Вот что заставляет подозревать, что вся сцена вставлена в поэму поздно — вместе с «Изготовлением доспехов» («Гоплопеей»). Это не значит, что в исходном тексте Гектор не был убит Ахиллом, это значит лишь, что он был убит не так. Ведь в эпосе вообще Гектора убивали не раз и по-разному: Аякс неоднократно убивал его камнем в грудь, Диомед убивал его копьем в голову. Смерть от руки Диомеда особенно важна, ибо Диомед (как образ) во всем копировал Ахилла. Видимо, и Ахилл в исходном тексте убивал Гектора ударом копья в голову. Показательно, что умерщвление Гектора в нынешней XXII книге мало отличается от удара в голову — удар лишь чуть сдвинут вниз, чтобы угодить в незащищенное место, и в то же время внести в текст минимальное изменение (исходя из экономии усилий певца).
Эта гипотеза подтверждается разительным противоречием удара в шею с последующим текстом. Там ведь умирающий Гектор ведет пространные разговоры с торжествующим Ахиллом. Гектор умоляет Ахилла не позорить его труп, выдать тело родным за выкуп. В ответ на отказ Ахилла прорицает ему близкую гибель. Как же он это изрекает с перерезанным горлом? Не ясно ли, что когда сочинялся этот диалог, горло Гектора мыслилось целым, удар — нанесенным в другое место. Когда же место удара было изменено, образовалось противоречие, которое не ускользнуло и от певца. Певец внес поправку: «Понятно, гортань ему не рассек отягченный медью ясень, дабы он мог обменяться с ним (Ахиллом) словами» (328-329). В этой подготовке речей поражает прямота мотивировки162. Многие аналитики атетировали именно поправку певца 163, но от этого не исчезает само противоречие.
(381-390)164.
Речью Ахилла Набер и Фик оканчивают древний текст XXII книги и всей «Илиады» (Набер — стихом 393, Фик — 394). Фику представляется, что следующая за тем картина Ахилла, летящего в колеснице, за которой волочится тело Гектора, не согласуема с речью Ахилла, в которой он призывает ахейцев идти к кораблям, волоча тело Гектора165. На деле глагол νεομαι (392: νεώμεθα) имел и значение «отправляюсь», «отбываю», «уезжаю»; он применялся и к поездкам на лошадях.
Итак, из текста в пределах стихов 25-404 остается после всех атетез чуть больше двухсот строк, представляющих исконное ядро книги, а с небольшой переделкой — еще около дюжины строк.
В. Ядро. Выявившееся ядро книги, несмотря на внешнюю ясность, представляется загадочным. Совершенно непонятно поведение Гектора. Тщетно отец и мать уговаривали его избежать сражения с Ахиллом (а раньше и Аполлон запрещал), преодолены и собственные колебания — он отвергает их как постыдные, певец предваряет поединок эпическими формулировками о непреклонной решимости героя. Все это должно подготовить слушателя к твердой позиции Гектора в поединке. Это соответствует славе Гектора («с ним и Пелид быстроногий на славных мужам ратоборствах с страхом встречается» — III, 113-114) и в дальнейшем подтверждается тем, как он мужественно встретил смерть.
Но то в дальнейшем. А теперь, после всей подготовки к подвигу, типичной для героического эпоса, Гектор вдруг пугается Ахилла, срывается с места и бежит. Этот трусливый поступок ничем (по изъятии гамлетовских колебаний Гектора) не подготовлен и слабо, в 4 строчках, мотивирован. Эти 4 строчки описывают Ахилла не более грозным, чем он обрисован в прелюдиях к другим боям — к тем, где герои гибли от его рук, но не убегали.
Непонятна и нелогична сама сцена погони: Гектор бежит от Ахилла не назад, в крепость. Эту нелогичность заметили и сами певцы: во вставке Гектор пытается броситься к стене, но Ахилл его отгоняет (непонятно, как он оказался между Гектором и стеной — ведь Гектор направлялся к Ахиллу от ворот, т. е. от стены)166. Кстати, во вставке же певцы силились устранить и другую несуразность: при погоне ахейцы не стреляют — Ахилл подает им головой знаки, кивки, чтобы не стреляли, не отняли у него славу погубителя Гектора (и ахейцы издалека это видят и понимают эти знаки). Со стен троянцы почему-то тоже не стреляют.
Но вернемся к основному тексту. У Ахилла в эпосе постоянный эпитет — «быстроногий». Однако «быстроногий» Ахилл не оправдывает своей аттестации — он не может догнать Гектора, пока того не останавливает хитростью Афина. Странная погоня! И эту странность тоже заметили певцы — во вставке отмечено, что погоня напоминала сон: «Словно во сне человек изловить человека не может» (199).
Куда же бежит Гектор? По традиционному толкованию, он бежит вдоль крепостных стен вокруг Илиона. Трижды обегает город: «Так град Приама три раза оба они обежали кругом» (165). Вставные стихи утверждали толкователей в этом убеждении: сколько Гектор ни пытался, пробегая из Дарданских ворот, броситься прямо к стене, всякий раз Ахилл отбивал его в поле, а сам двигался, «держася твердыни» (198). Это представление столь укоренилось, что в разные времена исследователи предпринимали попытки проверить на местности возможность такого обегания (Деметрий из Скепсиса, Шлиман, Виламовиц), чтобы убедиться, что оно нереалистично, что оно — художественный вымысел 167.
Но еще в прошлом веке некоторые исследователи пришли к выводу, что бег происходил не кругами вдоль стен крепости, а перед ней — вокруг холма и смоковницы.
На деле же, если отбросить вставные стихи, то получается и вовсе иная картина. В тексте нет указаний на постоянный бег вдоль стен вокруг города. Маршрут пролегает «от Скейских врат» (137) «у подножья стен» или «из-под стен» (144) «мимо холма и смоковницы» (145), «вдали от стены колесничной дорогою» (146) «к ключам» (147) — это «источники быстротекущего Ксанфа» (148); «там пробежали» (157). И вот следует главная цитата, служившая в поддержку идеи о беге кругами. Обычно ее цитируют усеченной — как итог описания. А на деле она представляет собой часть развернутого сравнения: «Как кони вокруг беговой меты..., так град Приама три раза оба они обежали кругом» (162-165). Город тут сравнивается с метой, которую огибают кони на похоронных ристаниях168. Герои действительно мыслились бежавшими по замкнутой кривой, но не кругами по периметру крепостных стен, а по огромному эллипсу, в одном конце которого был город, в другом — ключи, источники.
Велико ли это расстояние? Можно ли идентифицировать эти ключи, возле которых Гектор и был убит, с какими-то объектами на местности близ Илиона, т. е. близ холма Гиссарлык?
Об этих ключах в поэме сказано, что они являются истоками Скамандра, что один из них горячий (так что идет пар), а другой — холодный, как лед, и что троянские женщины в мирное время ходили к ним стирать белье (147-156). Долгие поиски, проверки и перепроверки на местности показали, что в точности такого урочища, которое соответствовало бы данным поэмы, возле Гиссарлыка нет. Истоки Скамандра находятся в полусотне километров от крепости. Во всей Троаде не найдено пары источников, где бы один был холодным, другой — горячим. Ближайшие известные горячие источники находятся возле Александрии Троадской у берега моря примерно в 25 км от Илиона. Возле Гиссарлыка мелкие ключи пробиваются, но не парами и не очень удобные для стирки.
Наиболее подходящими объектами для идентификации с гомеровской парой источников, по-видимому, являются две крупные выбоины в каменном грунте, заполненные ключевой водой и находящиеся возле Бунарбаши (претендовавшего ранее на отождествление с Илионом), примерно в 6 км к югу от холма Гиссарлык. Жители окрестных деревень еще в наше время носят туда за несколько километров белье для стирки. Из деревушки Хыблак (возле Гиссарлыка) не носят: далековато. А в гомеровские времена от Гиссарлыка было до моря ближе, чем теперь, и гораздо ближе, чем до этих источников169. В морской воде, однако, стирать хуже. Вода в этих каменных выбоинах не горячая, не холодная, а теплая. Летом она может показаться холодной, зимой — горячей, и кое-где зимой подымается пар. Учитывая, что певец, конечно, не измерял температуру воды источников термометром и вообще сам не ходил к источникам, а слышал об их особенностях от женщин, да и о местоположении источников — от них же, возможно, что он имел в виду именно эти выбоины. Они действительно находятся у истоков, но не Скамандра, а его притока — ручья Бунарбаши, на длительном протяжении текущего рядом со Скамандром, так что спутать было не трудно 170.
Что же, значит, Гектор с Ахиллом трижды пробегали туда и обратно 6-7 километров? Ну, ведь, это эпические герои, а эпические герои и не такое проделывали. Кроме того, певец, видимо, не совсем представлял себе реальную удаленность источников от города.
Во всяком случае, именно там, по представлению певца, был убит Гектор. Ныне курган, размещенный неподалеку от Бунарбаши, на горе Балидаг, называют «Могилой Гектора».
Сцена погони не может быть зачислена в интерполяции: нет никаких текстологических примет этого (неубранные швы и т. п.). Нет и в смежных участках никаких следов работы интерполятора по соседству с ними. Ведь обычно вставка не очень расходится с основным текстом (иначе она просто не вязалась бы с ним), что же до тех расхождений, которые все-таки проскользнули, интерполятор старается их скрыть, внося поправки в другие места исходного текста. А тут вставленным пришлось бы признать текст с коренным отличием одного из главных образов от принятой трактовки. Это ведь не мелочь! При такой вставке певец непременно должен был переделать или убрать несогласуемые с ней подступы и продолжение. Если он хотел представить Гектора трусом, то должен был поступить именно так.
— ядра песни, если она была столь тесно спаяна с образами Гектора и Ахилла, что убрать или изменить ее было невозможно. Если исконен именно бегущий и убиваемый Гектор. Тогда при новом, ином понимании образа Гектора, вполне героическом, исправить положение можно было только респектабельным обрамлением, поправочными подрисовками, придающими гибели Гектора достойный вид, а погоне — характер случайного эпизода (хотя и не положено в эпосе иметь случайности, столь отклоняющиеся от нормы).
Почему же круговая или, точнее, эллипсная погоня стала столь важным, стержневым эпизодом сцены гибели Гектора? В чем ее суть?
Для выяснения этого нужно обратить внимание на ее сходство с обрядовым жертвоприношением человека. Некоторые исследователи Давно уже усмотрели в мотивах Гомеровского эпоса отражение культового ритуала171. Их обвиняли в односторонности и преувеличениях, но не стоит зачеркивать саму идею. Ведь корни героического эпоса уходят в мифологию 172, а миф и культ развивались в теснейшей взаимосвязи173. На этой взаимосвязи, возможно, на так называемых объяснительных мифах (на мифах, объяснявших и осмысливавших обряды), основано сходство многих мифологических и сказочных сюжетов с обрядами, по В. Я. Проппу17175.
Но мотив круговой погони в этой связи, кажется, не рассматривался.
Сходство с этим мотивом проявляется в двух обрядах — в жертвоприношении Афине и в изгнании фармаков.
Первый из этих обрядов зафиксирован на Кипре. Там в городе Саламине почитались в одном теменосе Диомед, Агравлос и Афина. В месяце афродизионе (конец сентября — октябрь) в этом храме совершали жертвоприношение человека. Эфебы шали его, заставляя трижды обежать вокруг алтаря, а затем жрец ударом копья в рот убивал его, после чего труп сжигали. Этот обычай был оставлен в эллинистическое время (Porphyr. De abstin. II, 54)176. Удар копьем в рот — это как раз тот удар, которым Диомед отличился в «Илиаде» (умерщвление клятвопреступника Пандара в IV книге).
— старый индоевропейский обычай, знак почитания 177. В Индии он называется «прадакшина». В «Илиаде» Гектора обгоняли вокруг объекта почитания именно как жертву — в дальнейшем вокруг могилы Патрокла Ахилл ежедневно волочил за колесницей труп Гектора, делая по три круга (XXIV, 14-16, 416-417). Тройной прогон жертвуемого вокруг алтаря эфебами на Кипре находит себе соответствие в том, как юный Ахилл гнал Гектора и как они трижды обегали город и ключи. Известно178, что горячие источники почитались в древней Греции как входы в Аид.
Агравлос, дочь Эрехтея, — хтоническая фигура из мифологии Афины в Аттике. Поскольку и Диомед не чужд кругу культов Аттики (он числился основателем храма Афины Остроглазой в Афинах и Афины Предвидящей в Прасиях), вся кипрская троица, похоже, была привезена на Кипр из Афин — по-видимому, тогда, когда колонисты из Саронического залива вообще осваивали восток острова (и когда г Саламин был выведен с о. Саламина). Раннеаттическая керамика на Кипре есть 179. Диомед же, напоминаю, выступает в «Илиаде» как двойник Ахилла. Правда, удар копьем в рот специфичен для Диомеда: Ахилл его не повторяет нигде.
180. На празднике совершался обряд убиения человека, называвшегося «фармаком» (φαρμακός). Перед тем, как убить, его гнали по местности. Обряд зафиксирован в VI в. до н. э. (Гиппонакс и Мимнерм, см.: Serv. Ad Vergilii Aen. III, 57; Lactanii Placidi in Stat. Theb. X, 793), а позже вышел из употребления. Фармака изгоняли из города с целью очистить город от скверны — изгоняли, как козла отпущения у евреев. Сначала фармаку давали поесть сушеных фиг (смокв), сыра и хлеба, затем толпа шала его по городу, избивая фиговыми розгами (очищенными ветвями смоковницы). Пригнав на определенное место, отпускали ему 7 ударов по гениталиям, а затем убивали камнями. В Абдерах (ионийская колония в Африке) фармака выводили из городских ворот, обводили вокруг городских стен, а затем царь и народ забрасывали его камнями, гоня его прочь от города (Ovid. Ibis V. 467-468; Callimach, fr. 90). Все это происходило 6 таргелиона (т. е. в начале мая), в канун праздника Аполлона.
В Афинах избирали двух фармаков — мужчину и женщину, выводили их, увешанных фиговыми ветвями (венок на шее), из городских ворот, перед которыми и начинался очистительный обход, или, точнее, обгон. Более конкретно маршрут установить не удается. Здесь завершалось все, видимо, изгнанием. Фармака называли здесь и словом «катарма» (κάθαρμα) 'очистки', 'отбросы', 'нечисть' (Aristoph. Ranae 730-731; Plutos 454; Arist Fr. 46 Ritter 1404; Eupolis. Fr. 15, 20; Lysias VI, 53; Harpokration 180, 19 s. v. φαρμακός; Helladios in Photios Bidl. 279; Athenaeus XIII 602 c; Diogenes Laert. I, 10). Само слово «фармак» до нас дошло лишь в значении 'колдун' и в качестве ругательства. Более ранний его смысл неясен. Родственное слово «фармакон» (φάρμακον) означает 'зелье', 'снадобье', 'средство', 'краска', 'лекарство', 'отрава' и как-то связано с травой, растениями. Как установил Ф. Р. Балонов 181, в мифах и на древних изображениях это трава, которой бьют как священным оружием. О происхождении этого обрядового битья и умерщвления фармаков есть несколько гипотез. Его трактуют как изгнание злого духа ради урожая, или как усиление производительных сил духа растительности, или как заместительное жертвоприношение и т. п. 182 Но в данном контексте важно не это, а связь этого обряда с сюжетом погони в «Илиаде».
ионийско-аттическом обряде, и есть даже мнение, что в центре обряда был прежде демон смоковницы183. Во всяком случае фига была у греков воплощением плодородия и апотропеем (по всей Европе неприличный жест, символизирующий фигу, сохранил это значение)184. Аполлон, которому посвящен праздник таргелий, вошел в данный сюжет поэмы, видимо, позже Афины, но и он присутствует при погоне. Во фрагментарном сообщении Истра говорится о том, как некий Фармак (тут это имя собственное) похитил чаши у Аполлона и был за это убит Ахиллом и его товарищами (Fr. Η. Gr. I, 422, fr. 33). Убийство фармака Ахиллом, угодное Аполлону, — суть этого сообщения и предполагаемая цель погони в «Илиаде». Наконец, в довершение увязки можно сослаться на одну греческую традицию, по которой падение Илиона (последовавшее, по исходной версии Троянского цикла, сразу за смертью Гектора и Ахилла) произошло в таргелии (Damasthes Fr. Gr. Hist. 5 F 7; Hellanicus 4 F 152a).
Выше приведены аргументы интерполированности пассажа с ударом копья в шею. Первоначальный удар в голову представляется более вероятным, а он близок кипрскому обряду жертвоприношения. Однако и удар в шею не так уж чужд обрядности.
При заклании жертвы обычно смертельный колющий удар наносили в шею, выпуская оттуда кровь, — это хорошо видно на изображениях (например, жертвоприношение Поликсены)185— Гектора и Ликаона (XXI, 116-118; XXII, 324-326) — ударом в основание шеи, в ямку между ключицами, «где гибель душе неизбежна» (XXII, 325). Кстати, и в русском обиходе эта ямка именуется «душой» (ср. выражения «за душой ни копейки», «душа нараспашку», «душегрейка»)186.
Существенно и то, чем наносится удар. Если Ликаона Ахилл убивал мечом (как его сын Неоптолем — Поликсену), то Гектора — копьем, причем особым копьем. Это копье ему подарил кентавр Хирон, который, по «Киприям», вместе с Афиной и Гефестом смастерил его из цельного ствола ясеня, срубленного в Фессалии, на горе Пелионе (Schol. ad Il., XVI, 140) 187. Даже в походе содержит Ахилл это копье в специальном ковчеге (XIX, 387-391). Отправляя в бой Патрокла, Ахилл отдает ему свои доспехи и коней с колесницей, но не оружие, и относительно копья это специально объяснено: им-де никто не в силах владеть, кроме самого Ахилла (XIX, 388-389). Это отговорка: кто в силах носить доспехи Ахилла, тот и копье подымет. Однако здесь не логика реальности, но логика эпического сюжета, а по ней нельзя отдавать это копье Патроклу. Ведь тогда копью суждено попасть в руки врага, а оно должно остаться в руках Ахилла, ибо именно этим копьем Ахилл должен убить Гектора. Видимо, смерть Гектора была мистически связана с этим оружием, как смерть Париса с луком, которым владел Филоктет.
Ясень — священное дерево, у германцев оно приравнивается к Мировому Древу, и на нем повесил себя Один, дабы познать «мед поэзии». А Один со своими воронами и волками — это в некоторых отношениях параллель греческому покровителю искусств Аполлону, чьи культовые животные — вороны и волки.
Некоторое недоумение может вызвать позиция Аполлона в этой модели. Он тут на стороне Ахилла, тогда как в «Илиаде» он покровитель и защитник Гектора, враг Ахилла. Но в поэме его отношение к Ахиллу сложное — из под вражды проглядывает близость. Аполлон веселился с лирой в руках на свадьбе родителей Ахилла; позже подобно Аполлону Ахилл пел, сам себе аккомпанируя; оба они имитировали женскую внешность (Аполлон — прической, Ахилл — одеждой, когда в детстве был спрятан среди дочерей Ликомеда); оба не имели жен. Правда, в конце концов Аполлон содействовал смерти Ахилла, но ведь, для Аполлона, умереть безбрачным, умереть в юности — высшее благо, высшая награда. Совершив убиение Гектора, Ахилл предлагает ахейцам воспеть победный пеан (XXII, 391), а пеан — это гимн Аполлону (Страб., IX, III, 12), нередко исполнявшийся при жертвоприношениях. Таким образом, связь Аполлона с Ахиллом — очень древняя, глубинная, а их позиция в «Илиаде» — поздняя, наложена на эти образы сюжетом Троянского цикла: по его диспозиции, Аполлон — сторонник троянцев.
эпоса из более древних мифологических сказаний, а конкретно связано с вопросом о том, как включились в Троянский цикл Ахилл и Гектор. Ведь ни тот, ни другой непосредственной и необходимой связи с сутью Троянской войны, с ее поводом и конечной целью не имели. О Гекторе в этом плане уже говорилось. Пришла пора сказать и об Ахилле. По сюжету цикла, ахейские герои были обязаны вступиться за Менелая, поскольку их связала предварительная клятва не давать в обиду того из них, кто победит в соревновании за Елену и станет ее мужем. Но Ахилла не было в числе женихов Елены (он был слишком молод), и клятву он не приносил. В сюжет он вторгся, как и Гектор, позже, со стороны.
Примечания.
133 E. Kammer. Ein ästhetischer Kommentar... S. 316; W. Schadewaldt. Hektors Tod // Idem. Von Homers Welt und Werk. Stuttgart, 1951. S. 295.
134 C. Hentze. AHL H. VIII. S. 19; L. Erhardt. EHG. S. 429; С. П. Шестаков. ПИ. C. 463; E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 323.
135 M. Schmidt. Meletemata Homerica. Pt. I. Jena, 1878. P. 12.
137 Первый по образцу второго — такое решение отстаивал Э. Г. Мейер (E. H. Meyer. AHL S. 332).
138 E. H. Meyer. Loco cit.
139 Так этот пассаж и рассматривал М. Шмидт (M. Schmidt. Ор. cit. Р. 14), хотя в остальном у него другая концепция.
140 E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 326-328.
143 Ibid.
144 С. A. J. Hoffmann. Quaestiones Homericae. Clausthal, 1848. Pt. II. P. 248; Th. Bergk. GLG. S. 636; S. A. Naber. QH. P. 209; C. Hentze. AHL H. VIII. S. 6-8.
145 K. L. Kayser. HA. Leipzig, 1881. S. 20; A. Fick. HI. S. 89-91.
147 D. Mülder. Homer und die altionische Elegie. Hannover, 1906; Idem. IQ. S. 157; E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 329. Anm. 9.
148 U. Wilamowitz. IH. S. 95-97. Anm. l.
149 S. A. Naber. QH. P. 210; A. Fick. HI. S. U-12, 89, 513
150 C. Hentze. AHL VIII. S. 9.
152 Th. Bergk. GLG. S. 636-637; K. Sittl. Geschichte der griechischen Literatur. T. I. München, 1884. S. 98; C. Hentze. Op. cit. S. 9-10; ср.: E. H. Meyer. IMA. S. 333. э
153 E. Bernhardt. Beiträge zur Homerkritik. Verden, 1873. S. 23-24; C. Hentze. Op. cit. S. 11-13; L. Erhardt. EHG. S. 434; W. Leaf. TI. Vol. II. P. 428.
154 A. Fick. HI. S. 14.
155 B. Niese. EHP. S. 103; C. Hentze. Op. cit. S. 13; P. Cauer. GH. S. 397.
157 S. A. Naber. Op. cit. P. 211-212; B. Niese. EHP. S. 124; A. Fick. HI. S. 513.
158 E. Bethe. HDS. Bd. I. S. 331. Anm. 12.
159 C. Hentze. AHI. H. VIII. S. 14-16.
160 S. A. Naber. Op. cit.; A. Fick. HI. S. 92-109; W. Gelbig. Der Schluß des äolischen Epos vom Zorne des Achill // RM. Bd. LV. 1900. S. 58-61; U. Wilamowitz. IH. S. 72-76.
162 C. Hentze. Ор. cit. S. 14-15.
üntzer. Aristarch. Paderborn, 1862. S. 93; A. Fick. HI. S. 513.
164 C. A. J. Hoffmann. Op. cit. Pt. II. P. 248-249; B. Niese. EHP. S. 124; A. Fick. HI. S. 14, 90, 154.
165 S. A. Naber. QH. Р. 209, 212; A. Fick. HI. S. 14, 75, 105-106.
Έκτωρος άναι prpi ς // RM. N. F. Bd. 59. 1904. S. 256-259.
167 Страбон. География. XIII, I, 37; H. Schliemann. Ithaka, der Peloponnes und Troja. Leipzig, 1869 (цит. по; H. Schliemann. Auf den Spuren der Antike. Berlin, 1974. S. 116-117); U. Winckelmann. IH. S. 98. Anm. l.
168 R. Carpenter. FFS. P. 45-52.
169 J. V. Luce. The Homeric topography of the Trojan Piain reconsidered // Oxford Tour, of Archaeology. Vol. 3. 1984. N1. P. 31-43.
170 C. G. v. Eckenbrecher. Die Lage des Homerischen Troja. Düsseldorf, 1875. S. 19-22; W. Leaf. Troy. Oxford, 1912. P. 50, 166-164, fig. 8; J. M. Cook. The Troad Oxford, 1973. P. 140-145.
Paris, 1950; K. Maret. Die Anfange der griechischen Literatur. Budapest, 1960. S. 321-476.
172 Е. М. Мелетинский. Происхождение героического эпоса: Ранние и архаические памятники. М., 1963; G. Dumezil. Mythe et ерорёе: Types epiques indo-europeens: un heros, im sorcier, im roi. Paris, 1971.
173 C. Kluckhohn. Myths and ritual: a general theory // Harvard Theological review. Vol. XXV. 1942. P. 43-79.
174 В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной скачки. Л., 1964 (нов. изд. — 1986).
175 Л. Ф. Воеводский. Каннибализм в древнегреческих мифах. СПб., 1874. С. 288.
ötternamen. Versuch einer Lektüre von der religiösen Begriffsbildung. Bonn, 1896. S. 137.
177 S. Eitrem. Opferritus und Voropfer der Griechen und Römer. Kristiania, 1915 (Kap. I: Umgang).
178 J. Croon. The herdman of the dead. Utrecht, 1952.
179 J. Pouilloux. Athenes et Salamine de Chypre // Report of the Department of antiquities. Cyprus, Nicosia, 1975. P. lll; В. Г. Борухович. Ахейская колонизация Кипра // Проблемы античной государственности. Л., 1982. С. 14—15.
180 J. Toeppfer. Targeliengebräuche // RM. Bd. 43. 1888. S. 142-145; G. Murray. The rise of die Greek epic. Oxford, 1907. P. 13-16, Appendix A. The Pharmakoi and human sacrifice. P. 253-258; V. Gebhard. Pharmakos // RE. Bd. XIX. Hbd. 2(38), 1938. Sp. 1841-1842; M. Norsa ed G. Vitelli (ed.). Διηγήσεις di poemi di Callimach in un papyro di Tebtynis. Firenze, 1934. P. 35, N 12; L. Deubner. Der Pharmakos von Abdera // Studi italiani di filologia classica. Vol. XI. 1934. P. 185-192.
κεραυνοί и φάρμακον в греческой иконографии и мифологии // Жизнь мифа в античности: Мат. науч. конф. (Випперовские чтения 1985 г., век XVIII). 4. 1. М., 1988. С. 173-199.
182 V. Gebhard. Die Pharmakoi in Ionien und die Sybakchoi in Athen. München, 1925.
183 W. R. Paton. The φαρμακοί and the story of the fall // Revue archeologique. Vol. IX. 1907. P. 51-55.
ärden der Griechen und Römer. Leipzig, 1890. S. 102, 123.
185 Б. Казанский. Бытовые основы жертвоприношения // Религия и общество. Л., 1926. С. 111—113; Τ. Η. Karреnter. The Tyrrhenian group: problems of provenance // Oxford Journal of Archaeology. Vol. 3. 1984. N1. P. 45-56, fig. 1.
187 G. Dumezil. Mythe et ерорёе. Paris, 1958. Р. 183.