Приглашаем посетить сайт

Развитие словесного искусства в Античности; автор и читатель в литературном процессе

Развитие словесного искусства в Античности; автор и читатель в литературном процессе

Ставшее для нас таким привычным слово «литература» возникло сравнительно недавно: в европейских языках оно утвердилось в XVIII в. и было образовано от латинского «lit(t)era», что значит «буква». Следовательно, этимологически литература – это то, что написано с помощью букв. Н.А.Чистякова удачно сформулировала то представление о литературе, которое закрепилось в сознании современного человека: литература – это «письменно зафиксированное авторское словесное искусство, ориентированное на читателей и широко тиражированное для них»11.

В Античности термина «литература» не существовало; все произведения словесного искусства принято было именовать «поэзией», а само словесное творчество – «поэтическим искусством». Ныне поэзией называются не все литературные произведения вообще, а только те, которые созданы в стихах. Это вполне согласуется с древней традицией, ведь понятие «поэзия» возникло в архаической Греции, то есть тогда, когда искусство слова пользовалось исключительно стихотворной речью, а прозаическая применялась лишь в прикладных областях – в делопроизводстве, для создания различных документов и т.п. Однако если мы вдумаемся в этимологию слова «поэзия», то поймем, что изначально для людей древности определяющим признаком этого понятия был вовсе не тот или иной тип художественной речи (стихи или проза).

Слово «поэзия» (др.-греч. pуiesis) восходит к древнегреческому глаголу «poieo» – «делаю», «творю», «создаю», причем без дальнейшей конкретизации. Это напоминает нам о начальной стадии развития словесности, когда она еще была не самостоятельным видом искусства, а составной частью ритуально-мифологического комплекса (народно-обрядового синкретизма – А.В.Веселовский), который полностью определял бытие древнего человека в условиях первобытной общины и на ранней стадии классовых отношений, да и впоследствии, на более поздних этапах античной истории, оказывал заметное влияние на духовный микроклимат и уклад жизни общества.

В рамках народно-обрядового синкретизма искусство слова было еще неотделимо от музыки, танца, пантомимы, следовательно, и не могло получить более точного, конкретного наименования, чем такое общее определение, как «творчество». Существовала эта не выделившаяся из ритуальномифологического комплекса словесность в виде устного народного творчества (фольклора). В отличие от литературы его произведения не фиксировались письменно. Причина этого заключалась совсем не в отсутствии письма (напомним: самые ранние древнегреческие надписи датируются уже VIII в. до н.э.). Отсутствовала настоятельная необходимость такой фиксации, ведь трудовые, обрядовые, игровые песни, молитвы и гимны богам, мифологические предания, эпические песни, прославляющие предков, были известны всем, являлись общенародным достоянием. Все люди – соплеменники, соседи – принимали участие в коллективном создании, сохранении, усовершенствовании и исполнении поэтических произведений. Таким образом, все были так или иначе сопричастны творчеству, все участники обряда или праздника, в ходе которого исполнялись фольклорные произведения, одновременно представляли как создающую (воссоздающую), так и воспринимающую сторону словесного искусства, которое совершенно закономерно было коллективным, а не индивидуально-авторским. Об оппозиции автор – читатель здесь, разумеется, тоже не могло быть речи. Все это также существенно отличает фольклор от литературы.

Кроме того, в условиях еще достаточно прочных общинных традиций, в рамках народно-обрядового синкретизма поэтическое творчество было жестко обусловлено внешними причинами. Именно внешние обстоятельства: ситуация, традиции, законы обряда, – а не произвольные желания людей диктуют, что на похоронах должны звучать надгробные плачи, на церемонии бракосочетания – свадебные песни и т.д. Итак, на заре Античности литературы не было вообще. Начало ее формирования в Древней Греции связано с профессионализацией создателей и исполнителей эпических песен – аэдов и рапсодов (VIII – VI вв. до н.э.). Этот процесс ознаменовал собой начало выделения поэзии из народно-обрядового синкретизма и превращения ее в самостоятельный вид искусства.

Из общей массы владеющих фольклором соплеменников аэды уже выделялись как особо одаренные люди, усовершенствовавшие свои умения певцов, музыкантов и сочинителей. Поэтому и отношение к ним в народе было весьма почтительным, считалось, что в отличие от обычных людей певец вдохновлен самими Музами, боги благосклонны к нему и говорят его устами. Не случайно постоянным эпитетом аэда стало прилагательное «божественный».

Все это свидетельствует о том, что между эпическими певцами и слушательской аудиторией в архаической Греции уже наметилась некоторая дистанция, характерная для всякого самостоятельного, профессионального искусства.

Вместе с тем творчество аэдов все еще оставалось устным и коллективным. И.И.Толстой подчеркивает, что к аэдам в Греции, как и ко всем ремесленникам, применяли наименование «демиург», образованное от слов «народ» и «работа» со значением: «работающий для народа», «выполняющий народную работу»12.

Если творчество – это «работа для народа», значит, содержанием поэзии («творчества») может быть лишь то, что устоялось в народном сознании как общепринятое, вечное, бесспорно истинное. Таким содержанием греческую поэзию (да и всю античную литературу) обеспечила мифология. «Представление о творческой деятельности в раннем социальном сознании осмыслялось как поиски наилучшей формы вечного содержания, как борьба вневременного и постоянного содержания за свою форму», – утверждает Н.А.Чистя- кова (Указ. соч. – С.105-106). Поскольку содержание вечно, стабильно, то и формы для него необходимы традиционные, устойчивые, а мастерство заключается в умении следовать сложившимся нормам и правилам. Соперничество же между мастерами (в том числе и аэдами), столь характерное для греческой культуры, затрагивало только сферу отделки внешней формы, а не концептуальную основу произведения или неповторимо-индивидуальный стиль творца. В таких обстоятельствах личностное начало в искусстве не могло быть интенсивно развито. Оно поглощалось традицией, на которую равнялись все. Эта сила традиций надолго закрепилась в древнегреческой и вообще античной словесности.

И все же в некоторых частных моментах аэды уже имели возможность проявить определенную творческую самостоятельность. И.И.Толстой отмечает: «Усваивается певцами общий канон эпической песни, строго выдерживается ими ее сюжет и аппаратура эпической топики, трактовка же отдельного образа или отдельного положения каждый раз создается талантом самого аэда. Бесконечно разнообразятся детали, неизменным остается основной стиль» (Указ. соч. – С.12).

Следовательно, в устной коллективной традиции греческих аэдов исподволь складывались некоторые предпосылки будущего индивидуального творчества. Личного авторства еще не было, но в широкой народной аудитории уже зародилось желание знать творцов полюбившихся произведений словесности. Этот интерес поначалу оформился в сознании народа в виде авторитетов – мифологизированных образов легендарных мастеров слова, осененных божественным даром.

Здесь уместно сделать небольшое отступление, чтобы вникнуть в суть понятий. В современном речевом обиходе значения слов автор и авторитет довольно далеки друг от друга. Тем не менее это родственные слова. Оба они восходят к латинскому глаголу augeo, обозначавшему «действие, присущее в первую очередь богам как источникам космической инициативы: «приумножаю», «содействую», но также и просто «учиняю» – привожу нечто в бытие или же увеличиваю весомость, объем или потенцию ужесуществующего»13.

Субъект этого действия именовался словом auctor («автор»), а свойство данного действующего субъекта – auctoritas («авторитет»). Таким образом, в изначальном смысле «автор» – это «основатель», «устроитель», «учитель», «создатель», причем характер его деятельности осознавался именно как божественный в силу исключительного, общеважного значения этой деятельности. От глагола augeo в латинском языке было образовано и слово аugustus, «август». «Это человек – объясняет С.С.Аверинцев,– испытавший на себе подобное действие богов и ставший в результате более чем человеком и более чем гражданином. Но человек и гражданин, при условии своей полноправности, также может быть субъектом этого действия (augeo – О.Н.). Ему дано «умножить» силу некоего сообщения, поручившись за него своим именем. Он способен нечто «учинить» и «учредить»: например, воздвигнуть святилище, основать город, предложить закон, который в случае принятия его гражданской общиной будет носить имя предложившего» (Указ. соч. – С.105). В этом перечне деяний, вершителем которых выступает auctor, вполне может быть названо и создание произведений искусства, в особенности – словесного искусства, имевшего в древности приоритетное значение. Поскольку творчество осознавалось на заре Античности как вдохновляемая божеством «работа для народа», тот, кто ее выполнял, в понимании людей той поры просто не мог быть обычным человеком: его значение (auctoritas) казалось им сопоставимым с саном правителя или со значением целого народа, общины, для которых творит певец, повелитель слов. Поистине

…Стоит народа 
Смертный один, которого Зевс от сердца возлюбит. 
«Илиада», 9: 116 -117 

Сопоставление поэта-демиурга с гомеровским Ахиллесом здесь вполне уместно, так как в образе любого эпического богатыря воплощается та же самая концепция человека, деяния которого имеют всенародное значение, а связь с народом неразрывна. Таким образом, первоначально в древности сложилось представление о творце, поэте как обобщенном мифологизированном авторитете.

Это представление, справедливо заключает С.С.Аверинцев, «стоит в определенной близости к такому явлению, как этиологический миф (то есть миф о происхождении какого-то явления – О.Н.). Сталкиваясь с тем или иным фактом культурной традиции, архаическое сознание привычно задает вопрос: кто установил, учредил, ввел – кто auctor?» (Указ. соч. – С.109). В самом деле, кто создал, например, «Илиаду» и «Одиссею», положив тем самым начало всей античной поэзии? Ответом на этот вопрос стал сложившийся в народном сознании легендарный образ Гомера – идеального аэда, питомца Муз. Предание о семи греческих городах, оспаривавших между собой право называться родиной Гомера, отражает не столько отсутствие конкретных документальных сведений о поэте, сколько опять-таки его незыблемый всенародный авторитет божественного певца. Так, греческий поэт Антипатр Сидонский (ок. 170-100 гг. до н.э.) в эпиграмме «Родина Гомера» писал:

Краем, вскормившим тебя, Колофон называют иные, 
Славную Смирну – одни, Хиос – другие, Гомер. 
Хвалится тем еще Иос, равно Саламин благодатный, 
Также Фессалия, мать рода лапифов. Не раз 
Место иное отчизной твоей величалось. Но если 
Призваны мы огласить вещие Феба слова, 
Скажем: великое небо – отчизна твоя, и не смертной 
Матерью был ты рожден, а Каллиопой самой. 

Культивируя мифологизированные авторитеты поэтов-первотворцов, людская молва приписывала им самые разные сочинения. Причем обычно весьма расширительно. Так, Гомера считали создателем не только «Илиады» и «Одиссеи», но и других произведений героического эпоса, а также целой серии гимнов богам (так называемые гомеровские гимны). В Эзопе видели сочинителя абсолютно всех греческих басен. Интересно заметить, что в литературе Древнего Египта или Ближнего Востока представление о поэте как обобщенном авторитете закрепилось и сохранилось на протяжении всей эпохи (сравним в Библии: царь Давид, которому приписывались все псалмы Ветхого Завета, или царь Соломон, создатель притч, а также евангелисты Нового Завета). В античной же литературе ситуация довольно быстро начала меняться: постепенно стало формироваться понимание творца как автора в современном смысле слова, то есть индивидуального создателя литературного произведения, который налагает свой персональный отпечаток на его художественный мир (см.: ЛЭС. – С.13), субъекта словесно-художественного высказывания. «В современном литературоведении внятно различаются: 1) автор биографический – творческая личность, существующая во внехудожественной, первично-эмпирической реальности, и 2) автор в его внутритекстовом, художественном воплощении», который «в широком значении выступает как устроитель, воплотитель и выразитель эмоционально-смысловой целостности, единства данного художественного текста»14.

наивно отождествлялись, особенно на раннем этапе развития литературы. Однако само возникновение и нарастание интереса широкой публики к художнику как конкретной личности стало весьма прогрессивным явлением в античной культуре.

очень мало, нередко лишь то, что они сами сообщили о себе в своих стихах, которые тоже уцелели далеко не полностью. С обликом каждого из этих мастеров уже ближайшие потомки связали четкие представления об их художественных открытиях: Гесиод создал дидактическую эпопею, Архилох – ямб, Гиппонакт – холиямб, Алкей и Сапфо – особые стихотворные строфы (алкееву и сапфическую). Эти открытия быстро вошли в общий творческий обиход, закрепились как традиции. Любопытно, что статус традиции в античной поэзии приобрели не только некоторые новые формы, введенные тем или иным творцом, но также темы и мотивы. Например, поразившее современников своей откровенностью признание лирического героя Архилоха (вторая половина VII в. до н.э.) о потере щита вызвало наследования этой теме у Алкея, Горация и т.д. Прославление наслаждений, вина и любви, ставшее ведущей темой стихов Анакреонта, сделалось объектом многочисленных подражаний в так называемой анакреонтической лирике, развивавшейся в эпоху эллинизма и на протяжении периода римского владычества в Греции, а впоследствии – в эпоху Нового времени.

Во всем этом еще заметны черты архаического мышления (поэт воспринимается как «учредитель» некоего нововведения). Однако личности греческих поэтов эпохи архаики вызывали уже у современников явно повышенный интерес. По традиции недостаток точных сведений о судьбах любимых мастеров слова все еще восполняли народные легенды по мотивам их стихов. По-видимому, так возникли истории о несчастной любви Архилоха и о трагической гибели Сапфо. Но как изменился характер этих домыслов! В легендарной биографии Гомера был создан миф о сыне божества и божественном избраннике, возводивший народного певца в ранг вечного обобщенного авторитета. В лирических поэтах архаики народная молва оценила прежде всего глубокие чувства в их индивидуальном проявлении.

Так постепенно утверждалось представление о художнике слова как индивидуальном авторе, выработавшем свою творческую манеру, оригинальность которой может быть наиболее полно оценена при сравнении с другими (вспомним агон Эсхила и Еврипида со знаменитой сценой «взвешивания» поэтического стиля обоих трагиков в комедии Аристофана «Лягушки»). Соответственно в творческой практике античных мастеров слова сформировались разнообразные типы творческого поведения:

Причем выбор линии поведения определялся отчасти традицией, но также и лично писателем (биографическим автором). И если Гесиод в начале VII в. до н.э., создавая образ автора в своих поэмах (автор в его внутритекстовом бытии), еще отдавал дань стереотипу вдохновленного Музами певца-демиурга15

Если, мой друг Эсимид, нарекания черни бояться, 
Радости в жизни едва ль много изведаешь ты. 

Перед нами весьма ранний пример того, как автор перестает ощущать себя «носителем божественного откровения, утратив право считаться реальным врачевателем общества и его хранителем. Он превратился в носителя и выразителя личного отношения к изменчивому и таинственному бытию. Его творчество обогатилось правом на личное самосознание и правом беспрепятственного его выражения»16.

Если автор произведения искусства воспринимается как личность, то его отношения с аудиторией неизбежно усложняются и также приобретают личностный характер. Однако эта аудитория в Античности не сразу стала читательской. Уже в архаической Греции произведения поэтов записывались, но не для того, чтобы стать достоянием читающей публики. «Изначально записанный текст служил лишь тем, кто профессионально декламировал или пел литературные творения, а следовательно, немногочисленному закрытому кругу»17.

Аудиторию, к которой обращался поэт или исполнитель, составляли еще не читатели, а слушатели. Следовательно, греческую поэзию VII – VI вв. до н.э. можно назвать литературой (в силу наличия ее письменной фиксации и возникновения в ней авторского начала), но все же это еще не литература современного типа, а ее ранняя форма, предназначенная не для чтения, а для публичного исполнения. «Лишь в течение V в. до н.э. ситуация изменилась, – продолжают составители словаря «Античные писатели». – Хотя в дальнейшем слушание литературных произведений (в ходе религиозных празднеств, дружеских встреч, публичных декламаций, театральных представлений) и оставалось для многих важной формой контакта с литературой, увеличилось также число тех, кто читал сам. Авторы стали творить прежде всего для читателя. Развилось книготорговое ремесло» (С.7). Например, «отец истории» Геродот во второй половине V в. до н.э. еще по традиции охотно выступал перед слушателями с чтением фрагментов своего труда. Однако тот, кто желал познакомиться с его «Историей» полностью, мог сделать это лишь прочитав ее текст.

начали создавать и распространять прежде всего в расчете на читательскую аудиторию, а архаическая форма восприятия их на слух отошла на второй план. Знаменательно, что именно в это время был создан первый научный труд по теории литературы – «Поэтика» Аристотеля.

«В Риме литература как сознательное личное творчество, предназначенное для определенной читательской среды, творчество, нарочито отторгнутое от прежних его функций, утверждается в поэзии неотериков и Катулла»18,то есть в середине I в. до н.э. Из этого можно сделать вывод о том, что римская литература развивалась по сравнению с греческой более ускоренными темпами, что было обусловлено как ее ранней эллинизацией, обеспечившей римлянам доступ к высокоразвитым культурным традициям, так и чертами собственной самобытности.

Примечания

11.Чистякова Н.А. Исторические типы античной художественной культуры // Античность как тип культуры. – М.: Наука, 1988. – С.105-111. – С.109.

13.Аверинцев С.С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. – М.: Наследие, 1994. – С.105.

15.вместе с тем достаточно сравнить зачины «Теогонии» и «Трудов и дней» с зачинами гомеровских поэм, чтобы оценить новаторство Гесиода: он уже считает необходимым рассказать читателю о самом себе, не избегая при этом житейских, бытовых подробностей.

16.Чистякова Н.А. История возникновения и развития древнегреческого эпоса: Курс лекций. – СПб., 1999. С.8.

18.Чистякова Н.А. Исторические типы античной художественной культуры // Античность как тип культуры. – М., 1988. – С.109.