ГЛАВА V
ПРОСТЕЙШИЕ ФОРМЫ ЛИРИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
1. Революции VII— VI вв. до н. э. и социальные корни индивидуальной лирики. 2. Греческая лирика и ее формы. 3. Элегия и ямб, их представители. 4. Простейшие формы мелической поэзии. Алкей, Сапфо, Анакреонт. Анакреонтическая поэзия. 5. Сколии. Гномы и эпиграммы.
1. РЕВОЛЮЦИИ VII-VI вв. ДО Н. Э. И СОЦИАЛЬНЫЕ КОРНИ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ЛИРИКИ
В VII в. до н. э. героический эпос потерял руководящее значение в литературе, первое место стала занимать лирика. Это явилось результатом серьезных изменений, совершившихся в экономической, политической и общественной жизни греческого народа. Почти во всех областях Греции, о которых мы имеем сведения, происходило в это время глубокое социальное движение, во многих местах назревали и совершались экономические и политические перевороты. Это и дало основание Ф. Энгельсу назвать период VII — VI вв. до н. э. эпохой революций в Греции1.
Началось это движение в восточных областях греческого мира — на побережье Малой Азии и на близлежащих островах, где грекам раньше всего пришлось вступить в соприкосновение с богатыми и имевшими более древнюю культуру народами Востока и Египта. Но вскоре это движение распространилось и на континентальную Грецию.
Старая монархия, сохранявшая еще черты первобытной военной демократии, уступили место господству аристократии, а в некоторых местах даже правлению ограниченного круга знатных родов, так называемой «олигархии». Общинная собственность на землю уступала место родовой, а затем и частной индивидуальной собственности. Это открывало простор для частной инициативы и для выдвижения из коллектива индивидуальной личности Возникновение монетной системы в VII в. в Лидии (в Малой Азии) получило быстрое распространение во всей Греции и сразу же изменило весь характер товарооборота и торговли. Это было крупнейшим переворотом в экономических отношениях, и уже у поэта конца VII в. Алкея мы встречаем ссылку на изречение какого-то мудрого Аристодама, что «деньги — это человек» (фр. 101). Богатство, по выражению Ф. Энгельса, стало самоцелью2.
Этот процесс, происходивший в Греции повсеместно, лучше всего известен нам в Аттике по стихотворениям Солона. Члены больших знатных родов сосредоточили в своих руках наиболее крупные и плодородные участки и жестоко эксплуатировали окрестную бедноту. Бедняки вынуждены бывали обращаться за помощью к богатым соседям, и те, не будучи в состоянии собственными силами обработать свою землю, предоставляли на ней участки бедным, но брали за это у работников большую часть урожая — пять шестых. Все более росла задолженность трудящихся масс, которая в конце концов превращалась в кабалу. На участке должника ставился каменный столб в знак неоплаченного долга, а самого должника кредитор продавал в рабство. Это приводило к частым столкновениям между простым народом и знатью.
По мере того как население маленького государства-города росло, все труднее становилось снабжать его продовольствием. Здесь и встал вопрос о подвозе хлеба откуда-нибудь извне или об основании колоний. Так, соседние с Афинами Мегары основали Византию на Босфоре; Коринф основал колонию на острове Керкире, а затем город Сиракузы в Сицилии; особенно много колоний было выведено из Милета. Вместе с этим завязывались торговые отношения с другими странами, а внутри государств поднималась промышленность, развивались ремесло и торговля, соответственно с этим стали выдвигаться новые общественные группы — ремесленники и торговцы; начался также усиленный приток рабов. Стали образовываться рабовладельческие мастерские у крупных богачей. При этих условиях среди самой аристократии возникло расслоение: в противовес старинной землевладельческой аристократии выделилась более прогрессивная группа торговой аристократии. Последняя нередко в своих целях старалась воспользоваться недовольством простого народа и привлечь его на свою сторону. Противоречия между всеми этими группами приводили к смутам, которыми полна история VII — VI вв. до н. э.,— в Афинах, Коринфе, Мегарах, Аргосе, Сикионе, на островах Лесбосе, Паросе и во многих других местах. Иногда велась борьба между отдельными крупными родами.
Смуты, происходившие на почве классовой и внутриклассовой борьбы, вызвали необходимость в написании законов. Известно в Афинах законодательство Драконта (621 г.) и Солона (594 г.), Залевка в Локрах Эпизефирских и Харонда в Катане (VII в. до н. э.). В такое время и самые формы полиса получили свой определенный характер.
Типичной чертой этого периода социальной борьбы было проявление в разных местах особого вида захватнической власти, так называемой «тирании»3. Некоторые из тиранов, как Периандр в Коринфе, Клисфен в Сикионе и другие, достигали власти, опираясь на поддержку крестьян и ремесленников, и вели борьбу против аристократии; особенно известен Писистрат в Афинах. Тираны старались своему правлению придать блеск и ради этого окружали себя пышным двором, возводили богатые постройки, устраивали праздники и покровительствовали поэтам и художникам. Однако вскоре тирания выродилась в режим произвола и насилия.
Понятно, что во время таких смут слово видного деятеля приобретало особенную цену, а если оно было облечено в ритмическую форму стиха, оно легко запоминалось и, передаваясь из уст в уста, получало действенную силу. Это была уже не безыменная поэзия, в которой личность автора оставалась неизвестной, а поэзия чисто индивидуальная, и субъективные переживания человека стали занимать в ней большое место.
Изменившееся миропонимание приводило к соответствующим изменениям и в области выражения чувств и мыслей. Вместо воспроизведения в литературе идеального мира богов и героев стал преобладать субъективизм, вместо мира фантазии — живая действительность, вместо далекого прошлого — современная жизнь. Эта задача более всего входит в круг интересов лирической поэзии.
2. ГРЕЧЕСКАЯ ЛИРИКА И ЕЕ ФОРМЫ
Понятие «лирика» включает в себя поэтические произведения по преимуществу небольшого объема, в которых передаются чувства и настроения автора. Название «лирика» — греческое, происходит от названия струнного инструмента «лира» и предполагает исполнение песни под аккомпанемент лиры, как это и видно в песнях Алкея, Сапфо, Анакреонта и др. Но это название утвердилось лишь в эпоху эллинизма, обычно же лирическая песня у греков называлась «мелос», и это слово распространялось на весь жанр. Из этого видно, что лирическую поэзию в древности и не представляли в течение долгого времени в отрыве от пения, музыкального аккомпанемента и отчасти даже мимических телодвижений — танцев4. Таким образом, поэт должен был в себе совмещать и автора слов, и композитора, и хормейстера. К сожалению, от этих стихотворений у нас сохранились в лучшем случае только их словесная форма, а мелодия их почти неизвестна5.
Связь с музыкой, первоначально обязательная, постепенно в зависимости от характера песен становилась менее тесной и даже совсем порывалась. Так, мы уже видели, что эпическая поэзия, которая первоначально исполнялась аэдами в пении, в дальнейшем только декламировалась рапсодами. Равным образом и некоторые виды лирики, как ямб и элегия, рано оторвались от музыкального аккомпанемента и превратились в чисто литературные жанры. Зато другие формы греческой лирики эту связь с музыкой сохраняли по крайней мере до эпохи эллинизма6. Эти формы называются специальным словом «мелос», т. е. песня, или «мелика» — мелическая поэзия. В зависимости от того, как поется песня, различают лирику одноголосную — «монодийную» («монодия» — песня соло) и хоровую. Мо-одийная лирика выражала чисто индивидуальные настроения и отличалась простотой, хоровая приурочивалась к событиям общественной жизни и получала вследствие этого особенно торжественный характер.
— «гименеев» и «эпифаламиев», похоронных заплачек — «френов», воинственных маршевых песен — «эмбатериев», застольных песен — «сколиев», девичьих песен — «парфениев», плясовых песен — «гипорхем», разного рода гимнов и т. д.
3. ЭЛЕГИЯ И ЯМБ, ИХ ПРЕДСТАВИТЕЛИ
Простейшими формами лирики являются элегия и ямб, рано оторвавшиеся от музыки и ставшие чисто литературными жанрами, вследствие чего древние критики даже не причисляли их к лирике.
Термином «элегия» в современном литературоведении называется стихотворение грустного характера, написанное любым размером. В древности же под этим названием разумелось стихотворение, написанное независимо от содержания в форме так называемых «элегических двустиший», состоящих из соединения гексаметра с пентаметром. Гексаметр — шестистопный дактилический стих, такой же, как и в эпических поэмах. Пентаметр, буквально «пятистопный» стих, в сущности, есть тоже шестистопный дактилический стих с шестью ритмическими ударениями, но с усечением двух краткостей в третьей и шестой стопах, причем после долготы третьей стопы обязательно бывает цезура (рассечение), разделяющая стих на две равные половины. Этот стих, таким образом, состоит из четырех полных дактилических стоп и двух половинных, что в сумме составляет как бы пять стоп — отсюда его название. Элегическое двустишье имеет следующую схему:
В русских тонических стихах мы имеем такое соответствие этой схеме:
Миг вожделенный настал: окончен мой труд долговечный.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
(Л. С. Пушкин)
Грустный характер элегия приобрела лишь в поздней литературе, особенно у римских поэтов Тибулла, Проперция (I в. до н. э.) и др. Древнейшие же элегии, наоборот, проникнуты чувством бодрости и нередко содержат военные призывы, политические наставления, политическую агитацию и т. п. Жанр элегии во многих отношениях близок к гомеровскому эпосу. Она пользуется тем же ионийским диалектом, теми же формулами и образами. Сами греки долгое время не отличали ее от эпоса, называя то и другое одинаково эпосом.
Одновременно с элегией появилась и другая лирическая форма — «ямб». Этим же словом обозначалась и особая стопа, состоящая из двух слогов — краткого и долгого: U— 7. Наиболее употребителен был шестистопный ямбический стих. Вследствие малого объема двухсложной стопы такие стопы комбинировались парами — «диподиями», причем в ритмическом отношении более сильной была первая стопа. Такой шестистопный ямбический стих известен под названием ямбического триметра. Особенностью метрического стихосложения было то, что на нечетных местах ямб мог заменяться спондеем, а долгий слог двумя краткими.
Схема триметра следующая:
Первоначально ямбический стих служил для выражения насмешки и шутки. Самое слово «ямб» связывали с мифом о богине Деметре. Когда она в глубокой печали об исчезновении своей дочери Персефоны пришла ко двору элевсинского царя Келея (см. с. 99), только грубая шутка служанки Ямбы заставила ее рассмеяться. Эта сказка обязана своим происхождением, вероятно, тому, что ямбический размер употреблялся первоначально в шутках, связанных с культом Деметры. Так, название ямба было перенесено и на соответствующий сатирический жанр. Но впоследствии ямбический стих, наиболее близкий к ритму обыкновенной разговорной речи, стал применяться и в стихотворениях иного содержания, особенно же в диалогических частях драмы. В противоположность величавой торжественности гексаметра ямбические стихи отличаются большой простотой.
Одновременно с ямбом стал употребляться в поэзии сходный с ним трохеический размер. Трохей, или хорей, — стопа из двух слогов — долгого и краткого (— U ), в русском стихосложении — из ударяемого и неударяемого8. Этот размер особенно пригоден для передачи ритма быстрого движения. И тут стопы комбинируются парами — «диподиями». Особенно распространен трохеический тетраметр, т. е. восьмистопный стих из четырех диподий следующего типа:
(сноска 9 в схеме)
Наконец, еще одна форма появилась уже в ранней поэзии и, очевидно, имела большое распространение — маршевая песня — «эмбатерий», писавшаяся «анапестами» — трехсложными стопами, состоявшими из двух кратких и одного долгого слога, в русском стихосложении— два неударяемых и один ударяемый слог10. Впоследствии анапесты часто применялись в драме для песен, сопровождавших вступление хора в орхестру, и в некоторых песнях в комедии.
Древнейшими элегическими поэтами в Греции были Каллин и Тиртей — VII в. до н. э. Их произведения, близкие по характеру, представляют по преимуществу горячие призывы к воинам мужественно сражаться за отечество.
жил в Эфесе в VII в., в то время, когда области Малой Азии подвергались опустошению от вторгшихся с севера киммерийцев и трерийцев. Поэт призывал сограждан к энергичной борьбе. Его призывы напоминают речи гомеровских героев. Каллин, призывая воинов не бояться смерти, рисует образ храброго бойца, который пользуется почетом и славой не только при жизни, но и после смерти. Из его элегий сохранилось лишь четыре отрывка — в общем 25 стихов.
Имя Тиртея окружено легендой. Эта легенда интересно показывает, какую агитационную силу приписывали древние его поэзии. В VII в. спартанцы вели продолжительные и ожесточенные войны со своими соседями мессенцами, желая захватить их плодородную область. Но мессенцы оказывали стойкое сопротивление и нанесли спартанцам тяжелое поражение. По совету дельфийского оракула спартанцы обратились за помощью к афинянам, а те в насмешку прислали им хромого учителя Тиртея. Однако Тиртей своими песнями так воодушевил спартанцев, что они наголову разбили врагов. В противоположность этой, явно неправдоподобной легенде спартанцы утверждали, что Тиртей был спартанцем. То, что в некоторых местах он говорит от лица всего войска «мы», наводит на мысль, что он выступал как начальник. Из его стихов видно, что война кончилась на двадцатом году завоевания Мессены (фр. 4). Одна версия называет Тиртея уроженцем Милета, переселившимся в Спарту. Действительно, среди современников Тиртея были и другие поэты, как Терпандр и Алкман (см. гл. VI), которые также переселились в Спарту с Лесбоса и из Малой Азии. Важно отметить, то, что он, спартанский поэт, пользовался ионийским диалектом: это свидетельствует об установившейся литературной традиции.
Сохранилось несколько элегий Тиртея. В одной из них (фр. 8) поэт, обращаясь к спартанцам, называет их потомками мифического богатыря Геракла и призывает к совершению подвигов, угодных богу войны Аресу. В другом отрывке (фр. 9) он описывает, как сограждане чтят память воина, павшего в бою за отечество:
Плачут о смерти его молодые и старые люди.
Весь его город тогда тяжкою скорбью объят.
Да и могила его хорошо всем известна и дети,
Даже и дети детей; славен и весь его род.
Вечный позор, говорит поэт, трусу, который уклонился от боя или бежал с поля битвы: ему придется блуждать на чужбине со всей семьей; в нищете будет он жить, всеми презираемый. Этот пример должен служить предостережением и поучением для всех граждан. Молодежь должна быть впереди, не допуская, чтобы старцы с седыми головами легли убитыми в первых рядах. И поэт рисует образ такого доблестного воина (фр. 6 — 7, 31 — 32):
Пусть же широко шагнувши и в землю ногами упершись,
Каждый на месте стоит, губы зубами прижав.
Ряд элегий Тиртея объединен под названием «Добрые законы». Во всех этих песнях нашли типичное выражение аристократические идеалы воинственных спартанцев. Вместе с тем его песни проникнуты высоким патриотическим чувством. Вот как начинается одна из его элегий (фр. 6):
О, как прекрасна та смерть, когда доблестный воин погибнет
В первом ряду средь бойцов, город спасая родной!
К этим элегиям близка по содержанию маршевая песня из анапестических стихов — «эмбатерий». По замечанию оратора поздней поры Диона Хрисостома (II, 59), она особенно отвечает духу Ликурга и спартанских нравов.
Ну, вперед же, сыны благородных
Граждан Спарты, воителей славных!
Слева щит пред собой выставляйте
И копьем потрясайте отважно.
Не такие заветы ведь Спарты.
Стихи Тиртея пользовались большой популярностью в Греции. Их распевали для воодушевления воинов перед битвами еще в IV в. и разучивали в школах как образец патриотизма.
Современником Тиртея был Архилох. Время его жизни определяется солнечным затмением 5 апреля 648 г., о котором он упоминает в одном стихотворении (фр. 74). Архилох писал элегии и ямбы, но особенно прославился своими язвительными ямбами. Архилох — уроженец каменистого острова Пароса, сын местного аристократа Телесикла и рабыни. Он принимал участие в войнах на острове Фасосе, руда еще его прадедом была вывезена колония с целью овладеть местными богатствами. Воевал Архилох и во Фракии с саийцами и сапайцами, причем в одном сражении при поспешном отступлении должен был бросить свой щит. Как воин-наемник, он воевал на острове Эвбее, ездил в Великую Грецию (южную Италию) и пал в битве с жителями острова Наксоса. Все это характеризует его как буйную, неугомонную натуру.
Наиболее известный эпизод из его жизни — неудачное сватовство к Необуле, дочери знатного паросца Ликамба. Легенда рассказывала, будто за обиду, нанесенную ему отказом отца невесты, он отомстил такими едкими стихами, что не только сама невеста, но и ее сестры повесились от стыда. Вот отрывок из стихотворения, в котором он описывал свою невесту (фр. 25):
Она любила ветку мирта
С прекрасной розой надевать,
А кудри на плечи и шею
Волною темной распускать.
В другом месте он, как влюбленный, предается мечтаниям: «Если б мне руки коснуться Необулы удалось» (фр. 71). Получив отказ, он жестоко страдает (фр. 104) и, наконец, разражается гневными словами против Ликамба (фр. 8 8):
Отец Ликамб! Да что ж затеял ты теперь?
Кто разум твой так помутил?
Ты прежде был им крепок, а сейчас везде
Посмешищем у граждан стал.
Поэт в озлоблении даже грозит: «Знаю дело я одно — кто обиду мне наносит, тяжким злом тому плачу» (фр. 66). Он негодует на одного из друзей за нарушение клятвы и, узнав, что он потерпел кораблекрушение, обращает к нему недобрые пожелания (фр. 79). Из стихотворений Архилоха мы узнаем и о его военной деятельности. Как поэт и воин, он считает себя служителем одинаково и бога войны Ареса — Эниалия, и богинь искусства — муз (фр. 1).
Сделавшись воином-наемником, он нашел в этом деле источник вдохновления для своей поэзии и средства к жизни; он заявляет даже, что война для него — все (фр. 2).
Хлеб мой замешан копьем, и вина исмарийского вдоволь
Я добываю копьем; пью, на копье опершись.
Непринужденно, не боясь обвинения в трусости, он признается, что во Фракии в сражении с саийцами он вынужден был для спасения жизни бросить свой щит — факт, позорный для воина (фр. 6).
Верно, саиец какой-то с щитом щеголяет, который
— был без порока тот щит!
Сам же избегнул я смерти. Ну, пусть, коли так, пропадает
Щит этот, я же себе новый не хуже найду!
Жизнь, полная самых разнообразных приключений и превратностей, приносила поэту много разочарований и горя. Интересна по глубокому скорбному чувству элегия на смерть его зятя, некоего Перикла, погибшего при кораблекрушении (фр. 7).
Горестной скорби, Перикл, предаются все граждане наши
С городом всем; никому нет уж услады в пирах:
Граждан таких поглотила волна многошумного моря.
Тяжко вздымается грудь, дкорбью жестокой полна.
Боги, однако, мой друг, против всех неутешных страданий
Верное средство дают — стойкую твердость души.
То одного, то другого постигнет беда; обратилась
Нынче на нас, — мы скорбим, раной кровавой томясь.
Завтра случится с другими. Скорее же скорбь претерпите
С мужеством в сердце, а плач женщинам только к лицу.
Кипучая натура поэта не дает ему впасть в уныние из-за всевозможных несчастий. Одно из замечательных его стихотворений, известное нам лишь в отрывке (фр. 67), содержит призыв поэта никогда не падать духом:
Сердце, сердце! вихри бедствий безысходных над тобой.
Но воспрянь и, грудью встретив, отражай своих врагов.
Твердо ставши к ним поближе, им засаду ты готовь.
И своей победой явно перед всеми не кичись.
Победят, — не падай духом, сидя в доме у себя.
Познавай, какой кипучий всех людей поток несет.
В то же время во всех ударах судьбы он видит действие богов и готов положиться всецело на их волю (фр. 58).
Архилоху приписывалось большое количество произведений, написанных ямбами, трохеями и элегическими двустишьями. Но сохранилось из них лишь немного более сотни незначительных отрывков. Тематика его произведений была весьма разнообразна. Писал он также и басни. Некоторые из его песен пользовались известностью и впоследствии. Так, например, гимн в честь Геракла с звукоподражательным припевом tenella исполнялся на Олимпийских играх много веков спустя после его смерти. Память об Архилохе долго хранили на его родине. О культе его как героя свидетельствует открытая недавно надпись, относящаяся приблизительно к 100 г. до н. э. Древние греки высоко ценили Архилоха и ставили его наравне с Гомером, считая его основателем нового жанра, но жанра, противоположного возвышенному гомеровскому и даже в значительной степени порывающего с гомеровской традицией. У него впервые со всей определенностью выявляется поэтическая индивидуальность. Впоследствии образ Архилоха стал олицетворением язвительной критики: например, у Кратина в V в. в комедии «Архилохи», а позднее у римского поэта Горация («Послания», I, 19, 23 — 28; II, 3, 79).
Другим представителем ямбической поэзии в конце VII в. является Семонид Аморгский, уроженец острова Самоса. Приверженец демократии, он после политического переворота на родном острове, когда власть перешла к аристократии, переселился на Аморг, один из Кикладских островов. Среди разных произведений Семонида наибольшей известностью пользовалось его сатирическое стихотворение о женщинах, где он описывает десять различных типов женщин, объясняя их происхождением от животных — свиньи, лисицы, собаки, осла, ласки, лошади или обезьяны, а некоторых — от земли или моря; единственным положительным типом считает он ту женщину, которая происходит от трудолюбивой пчелы. «Счастье тому человеку, — пишет он, — которому она достанется в жены. К ней одной не пристанет хула. Благодаря такой жене процветает и умножается хозяйство» (фр. 7, 83 — 93). Общий же смысл этой сатиры сводится к тому, что «женщина — величайшее зло, которое создал Зевс» (фр. 7, 96).
Как ни зла сатира Семонида, в отличие от Архилоха его нападки не носят личного характера. По своему наставительному характеру некоторые его стихотворения близки к поэзии Гесиода.
Своими резкими и грубыми нападками на современников был известен в VI в. Гиппонакт из Эфеса. Он был творцом так называемого «хромого ямба» (холиямба), т. е. ямбического стиха, в котором шестая стопа была трохеическая, вследствие чего ритм стиха получал неожиданный излом и производил особенный эффект.
В своих стихотворениях Гиппонакт высмеивал отрицательные стороны современной ему жизни и нападал на некоторых современников, что характеризует его как поэта-демократа. По-видимому, он жил в бедности и поэтому выражал сочувствие неимущей части населения, которая в условиях обостренной борьбы была обречена на нужду и лишения. В стихотворении, обращенном к Гермесу, поэт просит бога, как нищий, о даровании ему некоторых материальных благ — рубахи, сандалий, плаща, денег и т. п. (фр. 24). Гиппонакт одним из первых начал писать пародии на произведения Гомера и Архилоха. В его стихотворениях обращают на себя внимание грубый тон и вульгарный язык. Так, например, одному из своих противников он угрожает выбить глаз (фр. 70). Поэта влечет к себе улица с ее жаргоном. В его языке встречаются варваризмы, например слова, взятые из лидийского языка.
Натурализм стихотворений Гиппонакта оставил прочные следы в греческой литературе: его отчасти усвоила комедия; эта же струя отразилась в поэзии эллинистической эпохи; тогда возродился изобретенный им размер холиямба — в «Мимиямбах» Геронда, в некоторых эпиграммах Леонида Тарентского (см. гл. XIX), а еще позже в баснях Бабрия (см. гл. XX).
Во второй половине VII в. в связи с изменениями в экономической и политической жизни малоазиатских греков в элегии наряду с воинственностью и духовной стойкостью появляются упадочные мотивы грусти и меланхолии, мотивы «мировой скорби».
Родоначальником этого направления в элегии был Мимнерм из Колофона в Малой Азии. Это было время, когда Колофон и находившаяся в зависимости от него Смирна были покорены Лидийским царством. Это обстоятельство не могло не отразиться на творчестве поэта. Некоторые его стихи, как видно по сохранившимся отрывкам, напоминают своим воинственным тоном поэзию Каллина и Тиртея, но в отличие от них автор воспевает прошлое. В настоящем он не находит ничего утешительного, ничего, что могло бы вдохновить граждан на подвиги; в настоящем ему остается только искать личных наслаждений.
Сборник элегии последнего типа носил название «Нанно», по имени флейтистки, возлюбленной поэта. В поэзии Мимнерма впервые встречается прославление личной любви, но оно соединяется с пессимистическими мотивами о смысле жизни, о смерти и особенно о старости (фр. 1).
Что же за жизнь, что за радость мне без золотой Афродиты?
Лучше уж мне умереть, если придется забыть
—
Что для мужей и для жен сладким бывают цветком
В юные годы. Когда же приблизится скорбная старость,
Мужу уродство несет вместе с бессильем она.
Сердце ему непрестанно терзают лихие заботы,
Радости нет уж ему видеть и солнца лучи.
В другом прекрасном стихотворении (фр. 2) поэт пользуется гомеровским сравнением жизни человеческой с листвой на деревьях («Илиада», VI, 146—148). Но у Мимнерма это сравнение вызывает только грустную мысль о бренности человеческой жизни, о кратковременности счастья и об ужасе старости.
Любовные мотивы лирики Мимнерма создали ему популярность среди александрийских поэтов, например у Каллимаха (см. гл. XIX), а через них и среди римских, особенно у Тибулла и Проперция.
В конце VII и начале VI в. до н. э. греческое население Малой Азии подверглось жестокому натиску с востока и подпало под власть сначала лидийцев, а потом персов. Естественно, что при этих условиях значительная часть греческого населения устремилась на запад, неся с собой и поднявшуюся на большую высоту ионийскую культуру. Афины сделались главным средоточием этого культурного населения. Типичным выразителем его был Солон.
Солон (прибл. 634 — 559 гг. до н. э.) происходил из знатного, но обедневшего рода странах. В Афинах, как и в других греческих государствах, в это время происходила ожесточенная борьба между аристократией и демосом — между богатыми и бедными. Солон по своему состоянию оказался между боровшимися группами, и это давал о ему возможность обра- щаться в своих с
Пользуясь смутами у афинян, соседи их, мегарцы, захватили принадлежав ший им остр о в Саламин, и, как ни старались афиняне вернуть его себе, все будто афиняне запретили под страхом смерти поднимать вопрос о возвращении Саламина. Тогда Солон, притворившись сумасшедшим, однажды на площади перед собравшимся народом продекламировал элегию под названием «Саламин». Из этой элегии объемом около ста стихов сохранилось всего лишь восемь. В ней Солон говорил, что потеря Саламина является позором для афинян, что стыдно даже называться афинянином и лучше быть гражданином какого-нибудь самого незначительного островка — Фолегандра или Сикина. Элегия заканчивалась следующим призывом (фр. 2):
На Саламин поспешимте, сразимся за остров желанный.
Чтобы скорее с себя тяжкий позор этот снять!
По рассказу, впечатление от этой элегии было настолько сильным, что афиняне тотчас же взялись за оружие и на этот раз отбили остров у врага.
Видя, к каким губительным последствиям приводит государство междоусобица, Солон старался воздействовать на общественное мнение своими элегиями. Особенную известность, как передает Аристотель, ему принесла элегия (фр. 4), которая начиналась словами:
Да, понимаю, и в сердце глубоко мне горе запало;
Вижу, как клонится ниц бывшая первой страна
Меж ионийских земель.
Далее в этой же элегии он обращался к борющимся партиям, убеждая их прекратить вражду. Особенно он настаивал на том, чтобы богачи отказались от своих чрезмерных притязаний:
Вы же в груди у себя успокойте могучее сердце:
— ими пресытились вы.
Меру поставьте надменному духу: не то перестанем
Мы подчиняться, а вам будет не по сердцу все.
Такими произведениями Солон приобрел известность и доверие обеих партий и был избран в 594 г. на должность архонта и даже облечен чрезвычайными полномочиями, с тем чтобы в качестве посредника уладить раздоры и написать законы. Он выполнил это поручение и провел в жизнь свое законодательство. Однако вскоре оказалось, что он своими законами не удовлетворил ни ту, ни другую сторону: одни ожидали радикальных преобразований и передела земли, другие, наоборот, рассчитывали, что он ограничится незначительными переменами. На него посыпались обвинения со всех сторон, и ему пришлось в своих стихотворениях объяснять сущность и значение проведенной им реформы. Он говорил, что своим могучим щитом прикрывал тех и других «и никому побеждать не дал неправо других» (фр. 5). Все эти стихотворения являются весьма ценным историческим памятником его поэзии. В них оживают перед нами экономические и социально-политические отношения. Две большие элегии — «Завещание самому себе» и «Завещание афинянам» — дают общую картину социальных бедствий. С большой художественной силой он бичует страсть к наживе. Сам будучи купцом, он признает это стремление естественным, но клеймит нечестные средства в приобретении богатства.
Высокого пафоса достигает он в ямбическом стихотворении, где объясняет значение проведенной реформы. Он рисует картину суда перед престолом Времени, где сама богиня — мать черная Земля, освобожденная от бремени тяготевших на ней долговых столбов, дает свидетельство в оправдание его реформы (фр. 24).
Творчество Солона проникнуто глубоким патриотическим чувством (в античном смысле) и верой в высокое предназначение Афин.
Родина наша вовек не погибнет по промыслу Зевса
И по решению всех вечных блаженных богов.
То ведь Паллада Афина, заступница крепкая наша,
Бога могучего дочь, руки простерла над ним.
(Фр. 3, 1 — 4)
В своих стихотворениях Солон всегда старается показать моральную основу своей общественной деятельности:
Много людей и худых богатеет, и в бедности добрых.
Но у худых ни за что не променяем своей
Доблести мы на богатство, она ведь при нас неизменно,
Деньги ж сегодня один, завтра накопит другой.
(Фр. 4, 9-12)
Но было бы ошибочно видеть в лице Солона настоящего демократа. Все его реформы, направленные на облегчение жизни простого народа, имели в то же время целью удержать его в повиновении у аристократии и носили, таким образом, компромиссный характер. Сам он по происхождению и по взглядам принадлежал к знатным и только по роду занятий сближался с демократическими кругами. Весьма показательны для характеристики его отношения к народу стихи из другой его элегии (фр. 5, 7— 8):
Будет тогда лишь народ всего лучше идти за вождями,
Коль не живет без узды, не угнетен выше сил.
ср. 8). Таким человеком и оказался Писистрат.
Для характеристики нравственного облика Солона интересен его стих: «В старости с каждым я днем многому снова учусь» (фр. 22). Целый обзор человеческой жизни дает элегия «О семилетках жизни», где жизнь и деятельность человека распределяются на десять семилеток (фр. 19). Вот начало этого стихотворения:
Мальчик незрелый, еще неразумный, зубов всех ограду
Первых теряет во рту, семь лишь исполнится лет.
Если же только вторые семь лет ему боги исполнят,
Признаки зрелости он в теле являет своем.
А заканчивается стихотворение следующими словами:
Если ж достигнет еще и десятой конца семилетки,
Не преждевременной смерть будет тогда для него.
Возражая на Пессимистические рассуждения Мимнерма, Солон высказывает пожелание дожить до 80 лет (фр. 22).
Хотя стихотворения Солона являются по преимуществу политическими речами, они настолько богаты поэтическими образами, что их автор по праву считается одним из образцовых греческих поэтов. В них оживают перед нами образы Правды, матери-Земли; воля Зевса уподобляется ветру, который разгоняет на небе облака (фр. 1, 17 — 22) и т. д. В элегиях Солона видно сильное влияние Гомера и Гесиода. Он заимствует у них и образы, и форму, и язык. В ямбических и трохеических стихотворениях он является последователем Архилоха и предшественником великих афинских драматургов. В то же время он — зачинатель аттической литературы, приобщивший ее к высшим достижениям ионийской культуры; он первый установил порядок в исполнении поэм Гомера. В этом проявлялись признаки растущего могущества Афин.
Такая же борьба общественных групп, какая происходила при Солоне и Писистрате в Афинах, имела место в соседнем с ними государстве — в Мегарах. Она ярко отразилась в поэзии Феогнида.
Феогнид жил во второй половине VI и в начале V в. до н. э. (он упоминает об угрозе нашествия персов — 764, 775). Это типичный аристократ с ярко выраженной идеологией. Элегии Феогнида, обращенные к его друзьям, и чаще всего к юному Кирну, сыну Полипая, дошли до нас в виде сборника отдельных мыслей и нравоучений на различные темы (всего 1389 стихов, среди которых немалое количество неподлинных). В этом сборнике для нас прежде всего представляют интерес мысли поэта о высоком значении поэзии. Поэту кажется, что на его стихах есть особая печать, отличающая их от всех других.
Кирн, на моих изреченьях да будет печать моя вечно,
Чтобы позднее никто их не присвоил тайком (19 сл.).
В одном месте, которое напоминает тему «Памятника» Горация (ср. переработки Пушкина и др.), он говорит о бессмертии не только самого поэта, но и его друзей, увековеченных в его поэзии.
Я даровал тебе крылья; над морем парить беспредельным
И надо всею землей будешь на них ты всегда.
Песнь о тебе будет жить и у нас, и у всех, кому песни
В соответствии с таким пониманием поэзии Феогнид считает себя служителем Аполлона и муз (1 — 4; 769 сл.).
Более всего поэт занимается социальными и политическими вопросами. В Мегарах произошли народные волнения и аристократия была изгнана. Феогнид лишился своих владений и в изгнании познал бедность. Он полон негодования и в стихах излагает свою аристократическую точку зрения (27 — 3 6):
С добрыми мыслями в сердце я дам тебе, Кирн, наставленья,
Те, что я в детстве узнал от благородных людей,
Будь же разумен, не думай позорным ничем иль неправым
Почесть и славу себе или богатство стяжать.
Помни же этот завет! А с худыми людьми не общайся,
Общества добрых людей всюду ищи и держись.
С ними и ешь ты и пей, и сиди между ними ты только,
С ними поддерживай лад: сила большая у них.
От благородных добро ты узнаешь, а если с худыми
Будешь общенье иметь, разум утратишь ты свой.
«Добрые» и «худые» — это своеобразная классовая терминология для обозначения знатных и незнатных. С упорной настойчивостью поэт проповедует кастовую замкнутость и исключительность. Познав тяжесть бедности, он жалуется на несправедливость богов. Он говорит, что для знатного человека бедность хуже всякой болезни; он предпочитает умереть, чем жить в бедности. Бедность лишает человека силы: «Бедностью кто угнетен, тот промолвить и слова не может; дела не может свершить: связан язык у него» (171 —182).
Экономический и социальный переворот нашел яркое отражение в стихах Феогнида. Он с горечью говорит, что люди, которые прежде и дороги не знали в город, жили вдали от него, одеваясь в козлиные шкуры, и не имели представления ни о судах, ни о законах, теперь сделались хозяевами в городе: город все тот же, а люди иные (53 — 60).
Самым обидным ему представляется тот факт, что сами знатные непоследовательны в своем поведении, изменяют своим идеалам, увлекаясь новой приманкой — погоней за богатством. Феогнид с горечью говорит, что те, кто даже среди животных выделяют благородных по крови, не придают значения этим качествам у людей, жертвуя ими ради корыстных расчетов (183 — 192):
Даже баранов, о Кирн, и ослов, и коней мы ведь ищем
Все благородных, и всем нужен от добрых приплод.
В жены же взять худородную вовсе за зло не считает
Муж благородный, коль с ней денег он много берет.
Был бы богат, а такой знатного много милей.
Деньги все чтут: благородный простую берет себе в жены,
Низкий же знатного дочь — деньги сравняли так род.
Не удивляйся же, сын Полипая, что род наших граждан
Меркнет: ведь доброе с злым стало мешаться у нас.
Большой силы и выразительности достигает Феогнид в тех стихах, где по примеру Алкея (см. ниже, с. 126) он изображает государство, обуреваемое смутой, в виде корабля, носимого по бушующему морю (671-682).
Да, в корабле мы несемся, спустив уже парус свой белый,
Прочь от Мелосских брегов; ночь нас окутала мглой.
Воду откачивать надо — никто не желает, а волны
Хлещут с обоих бортов. Трудно нам будет спастись,
Если мы так поступаем. У кормчего, дельного мужа,
Отняли руль. Это был опытный страж корабля.
Деньги насильственно грабят; нарушился всякий порядок;
Делят добро, но не всем равную долю дают.
Грузчики всем верховодят, и подлые добрыми правят.
О, я боюсь что волна нашу ладью поглотит.
В иносказании моем есть значенье, понятное добрым;
Впрочем, поймет и худой, если размыслит над ним.
В пылу ожесточенной классовой борьбы Феогнид с необыкновенной четкостью и резкостью, доходящей иногда до цинизма, высказывает свою аристократическую точку зрения. Он горит жаждой мщения, не брезгуя при этом никакими средствами, и мечтает даже «испить черной крови» своих врагов (349 сл., 361 — 364). Высшей степенью выражения его аристократической нетерпимости является откровенное заявление о необходимости обуздать народ (846 сл.):
Острым рожном его бей, взнуздывай шею ярмом.
С непримиримой ненавистью высказывает он свою классовую вражду. Эти мысли впоследствии повторялись членами тайных аристократических клубов, «гетерий», в пору Пелопоннесской войны, Но у аристократов есть враг и в собственной среде — враг, который воспользуется случаем, чтобы, вкравшись в доверие народа, с его помощью захватить власть в государстве и сделаться тираном (39 сл.).
Поэзия Феогнида довольно разнообразна по своей тематике: есть и практические советы в духе Гесиода, есть и мотивы религиозные, когда поэт высказывает недоумение, как боги допускают торжество неправды, можно выделить и мотивы эротические, образующие вторую часть сборника (1231 —1389). Впрочем, есть много оснований сомневаться в принадлежности ее Феогниду.
Поэзия Феогнида пользовалась большими симпатиями у афинских олигархов второй половины V в. до н. э. Кем-то из них, по-видимому, и составлен сборник отрывков, который имеется у нас.
того, что ранняя наука еще не отделялась резко от поэзии. Представители этого направления поэтрв-философов — Ксенофан, деятельность которого относится к VI в., Парменид (конец VI и начало V в.) и Эмпедокл (V в.). Их деятельность будет рассмотрена позднее (гл. VII).
4. ПРОСТЕЙШИЕ ФОРМЫ МЕЛИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ. АЛКЕЙ, САПФО, АНАКРЕОНТ. АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
Местом возникновения литературной мелики, т. е. индивидуальной песенной поэзии, является большой остров Лесбос у западного берега Малой Азии, где раньше, чем в других местах Греции, начался культурный подъем. Здесь уже в VII в. появился ряд выдающихся поэтов. Терпандр был известен своими «номами» (см. гл. VI, о. 135), Арион «дифирамбов», песнопений в честь Диониса, послуживших впоследствии основой трагедии (см. гл. VIII). Арион жил в Коринфе при тиране Периандре. Введение этим тираном культа Диониса в Коринфе (Геродот, I, 23) было демократическим мероприятием, и потому можно думать, что Арион был проводником такого же направления. Оба эти поэта пользовались дорийским диалектом.
Простейшие формы мелической поэзии дает монодийная, т. е. одноголосая, лирика. Ею занимались эолийские (лесбосские) поэты Алкей и Сапфо и иониец Анакреонт.
Богатству и разнообразию мелодий песенной поэзии соответствовало и богатство стихотворного оформления. От простых форм элегической и ямбической поэзии мелика отличается тем, что допускает комбинации стоп разного количества мор. Особенно часто встречаются так называемые «логаэды», представляющие соединение трохеических стоп с дактилическими. Простейшими видами Логаэдов являются «гликонов» стих (по имени неизвестного нам поэта), имеющий форму: — U — UU — U — (—), и часто примыкающий к нему «ферекратов» стих (по имени поэта конца V в. до н. э.), схема которого — U — UU — U. Иногда стихи комбинируются в целые строфы. Большим распространением не только в греческой, но и в римской литературе пользовались строфы, изобретенные лесбосскими поэтами Алкеем и Сапфо. Сапфическая строфа имеет следующую схему:
Первые три стиха строфы состоят каждый из одного дактиля в середине с двумя трохеями спереди и сзади, а четвертый стих состоит из одного дактиля и одного трохея. В «алкеевской» строфе первые два стиха имеют одинаковую структуру: начинаются безразличным слогом, за которым следуют два трохея, дактиль и еще два трохея с усечением последнего слога; третий стих состоит из четырех ямбов, а четвертый представляет собой сочетание двух дактилей с двумя трохеями. Схема его следующая:
У Сапфо встречается еще так называемый «четырнадцатисложный» стих, состоящий из одной трохеической и четырех дактилических стоп. У Анакреонта наряду с гликоновым и ферекратовым стихом часто встречается трохеический тетраметр, т. е. восьмистопный стих, причем иногда чередуется неусеченный с усеченным. Часто он пользуется так называемыми «иониками» ( UU или UU) с разными вариациями в виде замен и усечений. Поэты, каждый по-своему? старались использовать метрическое богатство своего языка.
Алкей своими братьями он вел ожесточенную борьбу против тирании Меланхра и Мирсила, пользуясь большой помощью из Лидии (фр. 29, 35, 39, 42, 43). Сначала борьба шла неудачно, но наконец Мирсил был убит и тирания низвергнута. Однако, опираясь на поддержку народа, плодами победы воспользовался Питтак, который взял правление в свои руки между 590 и 580 гг. Алкей повел борьбу и против него, обвиняя его в тиранических замыслах (фр. 87). Кроме того, из слов Алкея видно, что ему приходилось бороться с засильем знатных родов Археанактидов, Клеанактидов и др. Не будучи в состоянии примириться с установившимися порядками, он должен был уйти в изгнание, во время которого побывал в Египте, в Вавилоне, в Аскалоне и других местах (ср. фр. 82). Только спустя несколько лет он примирился с Питтаком и мог вернуться на родину.
Естественно, что поэт, принимавший большое участие в политических событиях, уделил им немалое место в своей поэзии. Целый ряд стихотворений объединялся под названием «Песни борьбы». Но политические темы составляют только один из многих мотивов, которые нашли отклик в его творчестве. Однако из его богатого наследства уцелело очень немногое, да и то в небольших отрывках.
Характерным образцом из «Песен борьбы» служит отрывок, в котором описывается зал, увешанный всеми видами оружия. Очевидно, имеются в виду приготовления к гражданской войне (фр. 54). Самым замечательным отрывком из этих политических песен надо признать тот, в котором государство, обуреваемое смутой, сравнивается с краблем, носящимся по бурному морю. Действия враждующих групп уподобляются ветрам, налетающим со всех сторон на корабль.
Я не пойму ветров смятенье
Тут волны мечутся кругом,
Мы с черным носимся судном.
Нас истомила буря злая,
Под мачтой трюм залит водой.
А парус, клочья распуская
В борьбе с противниками Алкей проявляет большую страстность. Он торжествует по случаю смерти тирана Мирсила (фр. 3 9):
Теперь надо выпить, напиться чрез силу
По случаю смерти Мирсила.
Как и Архилоха, Алкея постигла неудача на войне. В битве митиленцев с афинянами из-за обладания Сигеем на азиатском берегу его соотечественники потерпели поражение, и сам он потерял щит. Обращаясь к другу Меланиппу, он писал: «Позови глашатая и передай домашним: жив Алкей, но аресовы доспехи потеряны. Это оборонительное оружие захватили аттические воины и повесили в храме Совоокой» (фр. 49), т. е. Афины.
что получил в награду золоченый меч с рукояткой из слоновой кости (фр. 50).
Среди стихотворений Алкея были гимны и в честь богов. Писатель поздней поры (Гимерий, XIV, 10) дал подробный пересказ гимна на возвращение Аполлона из страны гипербореев, т. е. с крайнего севера: вся природа и птицы на разные голоса приветствуют его. Дошли скудные отрывки из гимнов в честь Гермеса, Афины и других богов.
Алкей обладал живой и отзывчивой натурой. Он находит в себе силы мужественно переносить невзгоды. Так, у него читаем (фр. 35 а):
Думы и заботы сердце истомили.
Что же делать после? — ты скажи мне, милый.
Нам велит владыка, — как захочет править
Он дела все смертных...
Много так называемых «сколиев» Алкей посвятил застольным темам. Древние критики отмечали, что в этих стихотворениях свое желание выпить он оправдывает любым временем года. Так, в отрывке одного стихотворения, послужившего впоследствии образцом для Горация («Оды», 1, 9), рисуется картина зимнего ненастья: идет снег, вода в ручьях замерзла (фр. 90):
Гони же стужу, дров кладя щедрее,
Вина, под голову ж скорее
Подушку мягкую клади.
Сходно с этим и другое стихотворение (фр. 91):
Не предавайся, друг мой, огорченью:
В одном есть лучшее спасенье —
Упиться допьяна вином.
В сколиях Алкея наряду с застольными темами затрагиваются и темы политического характера. Алкей часто выступал в сколиях против Питтака (фр. 45), а в одном из дошедших до нас отрывков (фр. 35) поэт обращается к Зевсу с мольбой: пускай никто из проклятых родов Археанактидов, Гиррадиев и Клеанактидов не зрит больше света солнца; в случае исполнения этого желания поэт готов совершить возлияние Зевсу-Спасителю.
В поэзии Алкея занимали немалое место и эротические мотивы. Правда, дошедшие до нас фрагменты эротических стихов его очень незначительны, но позднейшие писатели (Цицерон, Гораций, Квин-илиан) говорят, что он нередко воспевал красоту девушек и мальчиков. Гораций (1, 32, 11) называет имя «черноглазого Лика», которому было посвящено стихотворение Алкея.
из них содержится обращение Алкея к Сапфо (фр. 63):
В венке из фиалок святая Сапфо!
О ты, чья улыбка так сладко играет!
Хотел бы сказать тебе слово одно,
Да стыд говорить мне мешает.
Если б мысли твои были чисты, прекрасны,
С языка не рвалося нескромных речей, —
Тебе стыд бы теперь не туманил очей.
Говорил бы мне прямо и ясно.
Он оказал большое влияние на дальнейшую поэзию. Гораций часто подражал Алкею, и в его «Одах» алкеевская строфа является наиболее излюбленным размером.
Современница и соотечественница Алкея поэтесса Сапфо принадлежала, как и он, к знатному роду. Во время политических смут на острове Лесбосе Сапфо должна была вместе с другими аристократами временно покинуть родину. Некоторое время она провела в Сицилии. По-видимому, она умерла в преклонном возрасте. Версия, передаваемая Овидием и другими, будто она покончила с собой, бросившись с Левкадской скалы (в Ионийском море) из-за неразделенной любви к прекрасному Фаону, является одной из многочисленных басен, сочиненных о ней в последующие времена: слишком необыкновенной казалась эта личность. У своих сограждан она пользовалась большим уважением. Они доверяли ей воспитание своих дочерей. Она организовала школу, в которой обучала молодых девушек поэтическому искусству, а также музыке и пению, составляя из своих воспитанниц хоры. Это были не только ее соотечественницы, но и девушки из соседних стран. Всех их она окружала большой любовью и нежностью и даже воспевала в своих произведениях, называя их имена.
В древности было известно, по крайней мере, восемь книг Сапфо; из них первая содержала, как нам сообщают, 1320 стихов (330 строф). К сожалению, до нас из этого наследства дошло очень немногое, да и то лишь в отрывках, иногда совсем незначительных; в более или менее цельном виде сохранилось три — пять стихотворений Сапфо.
Любовь — главная тема поэзии Сапфо. Со всем пылом южной страсти она воспевает любовь. Муки ревности, жалобы расставания, тоска по уехавшей подруге и т. п. — этими мотивами полно ее творчество. Наибольшей известностью пользуется стихотворение, называемое обычно «Гимн Афродите». Обращаясь к богине в форме гимна, поэтесса напоминает ей, что не раз и прежде она по ее призыву приходила к ней, чтобы помочь и утешить (фр. 1).
Ты, плетельщица хитрых сетей,
О, дочь Зевса! страданьем напрасным
Не томи, мои муки рассей!
Но приди. Ведь и прежде бывало,
Ты златой дом отца покидала,
Колесницу запрягши свою.
Воробьи тебя быстрые мчали
Над землею с небесных высот
Взмахом крыл ускоряя полет.
Принесли в один миг. Неземною
Озарился улыбкой твой лик;
Ты спросила меня, что со мною,
Чего нужно душе моей страстной.
Говорила: «Кого покорить
Ты любовью стремишься напрасно?
Кто, Сапфо, тебя мог оскорбить?
— за тобой устремится;
Коль, даров не брала, — принесет;
Не любила, так будет томиться
И к тебе поневоле придет».
О, приди же, от горькой напасти
Исполненье пошли моей страсти
И сама мне союзницей будь!
В другом стихотворении Сапфо описывает пылкую страсть (фр. 2):
Тот, мне кажется, богу подобен,
И кто голос твой слушать способен
Или твой восхитительный смех.
У меня же душа так и вспыхнет...
На тебя лишь успею взглянуть.
И не в силах сказать что-нибудь.
Неподвижно язык онемеет,
Загорится все тело огнем;
Все в глазах у меня потемнеет,
Сразу пот заструится обильный,
Дрожь по телу всему побежит.
Я бледней стану травки бессильной:
Точно смерть предо мною стоит.
С такой силой не удалось выразить свои чувства ни одному поэту. Ее любовь — страдание; она ощущает его физически и передает с с исключительной эмоциональной силой. «Опять меня мучит Эрот, расслабляющий члены, — говорит она в другом стихотворении, — сладостно-горькое и непреоборимое чудовище» (фр. 137), «Снова сердце Эрот мне потряс, — пишет она еще, — словно ветер в горах, на дубы налетевший» (фр. 5 0).
Из стихотворений Сапфо видно, что у нее была дочь. Ей посвящен следующий отрывок (фр. 152): «Есть у меня дочь, возлюбленная Клеида, видом подобная золотым цветам; за нее не возьму я и целой Лидии...» (фр. 152).
Глубоким чувством проникнуто стихотворение на возвращение брата. Из «Истории» Геродота (II, 135) мы знаем, что брат Сапфо, Харак, вероятно, по торговым делам был в Навкратисе, в Киренаике (в Северной Африке) и в этом портовом городе увлекся гетерой Родопидой. Так как эта связь компрометировала знатную семью, родные старались его образумить, и большой радостью для сестры было известие о том, что он порвал свою связь и возвращается домой. Стихотворение Сапфо содержит обращение к морским богиням Нереидам, чтобы они благополучно доставили брата домой и дали возможность восстановить семейное счастье (фр. 25). Однако надежда оказалась обманчивой: разрыв был только временным.
Значительную часть произведений Сапфо составляли «эпифаламии», свадебные песни, которые пелись вечером, когда при свете факелов невесту вели в дом жениха. Основой их были народные песни. Часто они исполнялись двумя хорами: хор юношей выражал радость, что жениху досталась славная добыча; хор девушек жаловался на то, что из их среды похищается подруга. Одни славили вечернюю звезду как подательницу счастья, другие осыпали ее упреками как виновницу скорби. Эти песни часто сопровождались припевом: «Гимен, о Гименей!», что дало свадебным песням название «гименей», а отсюда и божество брака получило название «Гименей».
сделать (фр. 116)!
Сладкое яблоко так вот краснеет на ветке высокой
Там высоко-высоко: про него, знать, забыли при сборе?
Нет не забыли его там, а только достать не умели.
Любопытно, что в рамки этой поэзии Сапфо вводила иногда целые эпизоды из мифологии, например об Атридах, о похищении Елены, о свадьбе Гектора и Андромахи (фр. 27, 28, 55). Про девушку по имени Анактория Сапфо говорит: «Лучше хотела бы я видеть милую поступь ее и светлый взор ее чела, чем колесницы лидийцев, и их самих, сражающихся с оружием в руках» (фр. 27). Эпифаламии Сапфо мы отчасти знаем также по подражаниям или переводам римского поэта I в. до н. э. Катулла.
— насмешкам над женихом или дружкой. Эти мотивы встречаем и у Сапфо. Жених, например, представляется таким великаном, что надо поднимать крышу дома (фр. 123). Или вот еще: «У привратника ноги семь сажен длины, а сандальи его из пяти бычьих шкур» (фр. 124) и т. п.
Поэзия Сапфо, обладавшая удивительной поэтической силой, пользовалась любовью во все времена. Философ Платон называл ее десятой музой:
Девять есть муз, говорят. До чего ж ошибаются люди!
Нет, и десятая есть: это лесбийка Сапфо.
Очень много откликов нашла поэзия Сапфо в русской литературе в XVII, а особенно в XVIII и начале XIX в. К концу X IX и началу XX в. относится много переводов ее поэзии.
Анакреонт родился в городе Теосе (в юго-западной части Малой Азии). После покорения города персами он переселился в Абдеру (во Фракии), затем долгое время жил на острове Самосе при дворе тирана Поликрата (537 — 520) до его трагической гибели. В это время он принял приглашение Писистратидов в Афины, а когда был убит Гиппарх, он покинул Афины и последние годы провел в Фессалии при дворе Алевадов. Веселая придворная жизнь, пышные праздники, пиры и любовные приключения, отсутствие политических интересов — все эти условия определили направление поэтической деятельности Анакреонта. Любови, вино, женщины — вот основные темы его поэзии. Дожив до преклонного возраста, он сохранил жизнерадостность и остался верен влечениям своей юности. В памяти потомства таким и запечатлелся его образ. В противоположность глубоким чувствам Сапфо чувства Анакреонта легкие, поверхностные. Не мучительные переживания, как у нее, а легкая тонкая игра — вот что характеризует его поэзию.
Характерно стихотворение Анакреонта, в котором поэт представляет себя седым, с беззубым ртом, но полным жизни, жаждущим наслаждений и ненавидящим Тартар, т. е. загробный мир (фр. 44).
Седина виски покрыла,
Сладкой юности вся сила
Безвозвратно уж прошла.
Зубы стары; жизни милой
Часть большая протекла.
Тартар страшен мне всегда.
В нем Аид царит ужасный.
Тяжкий путь ведет туда:
Кто им спустится, несчастный,
В другом стихотворении он представляет себя опытным возницей, который сумеет блестяще выполнить самую трудную задачу в конском ристании, сделает лихой поворот вокруг «меты», т. е. крайнего столба того барьера, который разгораживает середину ипподрома и вокруг которого мчатся колесницы. Это требовало от возницы особенного искусства, так как при крутом повороте был большой риск задеть за мету осью колесницы (фр. 88).
Что, фракийская лошадка,
На меня косишь свой взор,
Прочь бежишь с такой повадкой,
Знай же, я еще сумею
На тебя надеть узду.
Нет, вожжами я владею
И вкруг меты проведу.
И гарцуешь так легка:
По себе, знать, не находишь
Ты лихого ездока.
В образе лошадки, которая косится на старика-возницу, поэт разумеет любимую девушку и надеется, что победит ее отвращение к своим сединам. А вот отрывок из другого стихотворения (фр. 5):
Златокудрый бог Эрот
С девой в обуви прекрасной
Вот играть меня зовет.
Но красотка — ведь рожденьем
— бранит
Седины мои с презреньем,
На другого все глядит.
Анакреонт писал стихотворения разного рода: гимны, элегии, эпиграммы, застольные песни и т. п. Но все они одинаковы по характеру: в них на разные лады воспеваются вино и любовь. Любовная лирика этого рода переносит нас в своеобразную обстановку античной жизни. Ф. Энгельс справедливо замечает по поводу этого: «... Для классического поэта древности, воспевавшего любовь, старого Анакреонта, половая любовь в нашем смысле была настолько безразлична, что для него безразличен был даже пол любимого существа»11.
Легкость содержания и формы и музыкальность стиха обеспечили успех поэзии Анакреонта во все времена. Подражания ему начались еще в древности — в пору эллинизма и Римской империи (см. гл. XIX и XX). Образовалось даже специальное направление — «анакреонтическое», которое нашло широкое выражение у многих поэтов нового времени. Полный перевод Анакреонта и его подражателей дали поэты Л. М. Мей, А. Баженов и др. А. С. Пушкину принадлежат переделки упомянутых выше стихотворений «Поредели, побелели...», «Кобылица молодая...» и некоторых анакреонтических, а также оригинальное стихотворение «Гроб Анакреонта». Интересно использовал наследие Анакреонта М. В. Ломоносов, который под видом «Разговора с Анакреонтом» дал перевод нескольких его стихотворений со своими ответами, показывая в противоположность гедонизму и беззаботности Анакреонта тяжелые условия своей жизни.
В VI в. до н. э. получили широкое распространение застольные песни, так называемые сколии, которые исполнялись по очереди всеми пирующими. Сохранилось несколько отрывков из таких песен. Многие из них имели политическое значение. Наиболее интересны сколии в память «тираноубийц» Гармодия и Аристогитона, убивших в 514 г. Гиппарха, сына Писистрата. Сохранилась обработка этого сколия, принадлежащая Каллистрату (IV в. до н. э.). Вот начало его:
Под ветками мирта мечи понесем
Когда поразили тирана мечом
И равными сделали всех пред законом.
Из мелких поэтических форм, которые рано получили распространение, отметим гномы и эпиграммы.
Гномы — это изречения, сентенции, авторы их делали поучения в кратких, но метких выражениях. Чаще всего они представляли собой элегические двустишия. Такие гномы писал в VI в. до н. э. уроженец города Милета. Гномы Фокилида состоят обычно из одного двустишия и начинаются словами: «Вот Фокилида слова». Приведем для примера:
Вот Фокилида слова: что за польза от знатного рода
Тем, у кого ни в словах обаяния нет, ни в совете?
Особенной известностью пользовалось его изречение:
— не тот или этот —
Все, кроме Прокла, дурны; впрочем леросец и он.
По этому образцу составлялись гномы и другими поэтами. Вот например:
Вот Демодоково слово: милетцы отнюдь не безумцы,
Но поступают все так, словно безумцы они.
Гиппарх, сын Писистрата. В разных местах в аттических демах видны были надписи на столбах вроде следующей: «Вот вам Гиппарха завет: друга не смей обмануть».
Эпиграмма близка к жанру элегии. Название это буквально означает «надпись» и первоначально имело в виду объяснительную подпись под каким-нибудь предметом — изображением, статуей, на моильном памятнике, на посвятительном приношении богу и т. п. Такая надпись, естественно, должна была быть сжатой и вместе с тем выразительной, чтобы в немногих словах высказать многое существенное. Но это совершенно не предполагает того язвительного и сатирического смысла, который эпиграмма часто имела в поздние времена. Для эпиграмм предпочтительно пользовались элегическими двустишиями.
— частью в рукописной традиции, частью на памятниках, найденных при раскопках древних городов. Значительная часть их принадлежит неизвестным авторам.
В создании литературного жанра эпиграмм большая заслуга принадлежит поэту конца VI и начала V в. до н. э. Симониду с острова Кеоса, о котором подробнее мы будем говорить дальше как о представителе торжественной лирики (гл. VI). Его эпиграммы отличаются краткостью, выразительностью и остроумием, умением затронуть чувства читателя. Несколько эпиграмм прославляют подвиги греков в войне с персами. Из них наибольшей известностью пользуется эпиграмма-надпись на памятнике в честь воинов, павших в битве при Фермопилах в 480 г. Это как бы обращение погребенных тут воинов к проходящему мимо путнику:
Гость-чужестранец! поведай ты гражданам Лакедемона,
В общем жанр эпиграммы в классический период греческой истории не имел самостоятельного значения: им занимались лишь как побочным делом многие крупные писатели, посвятившие себя другим жанрам, — Эсхил, Эврипид, Фукидид, Платон и др. Самостоятельное значение эпиграмма приобрела только у поэтов эпохи эллинизма.
Примечания.
1. См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 115.
2. См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. —Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2 1, с. 117.
4. Из музыкальных инструментов употреблялись чаще, всего струнные - форминга кифара, лира, барбит, и духовые - свирель, флейта (avXos), трубы, рога и т. п., реже встречаются ударные инструменты — тимпан (бубен) и др.
5. О мелодиях можно отчасти судить по стихотворным размерам. Некоторые образцы греческой музыки дошли до нас в древних надписях с нотными знаками, найденных, например, при раскопках в Дельфах и других местах; кое-что сохранилось в традиции средневековья. См.: Грубер Р. И. Музыкальная культура древнего мира. Л., 1937, с. 110-191.
6. В IV в. Платон («Законы», II, 11, р. 669 DE) отмечает как недостаток современных поэтов, что они стали отрывать мелодии от слов и писать стихи без музыки, а музыканты — музыку без слов.
7. В наших тонических стихах этому соответствует сочетание неударяемого и ударяемого слога. Ср.: «Угрюмый сторож муз, гонитель давний мой...» («Послание к цензору» А. С. Пушкина.)
«Буря мглою небо кроет...» (А. С. Пушкин).
9. Обычно употребляется «каталектическая», т. е. усеченная, форма с усечением последнего слога.
10. Ср,: «В стороне от больших городов, посреди бесконечных лугов...» (Н. А. Некрасов)
11. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. —Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 79.