ГЛАВА XI
СОФОКЛ
1. Биография Софокла. 2. Произведения Софокла. 3. Социально-политические воззрения Софокла. 4. Религиозно-нравственные воззрения Софокла. 5. Вопрос о судьбе и личности у Софокла. 9. Национальное и мировое значение Софокла.
1. БИОГРАФИЯ СОФОКЛА
Самым типичным представителем художественного стиля эпохи Перикла является Софокл.
Софокл, — «Эдип в Колоне». Он был сыном богатого владельца оружейной мастерской Софилла и принадлежал, по-видимому, к знатному и влиятельному роду. Софокл получил хорошее образование и рано начал писать трагедии. Первую победу (над Эсхилом) он одержал в 468 г. своей тетралогией, в состав которой входила трагедия «Триптолем». В ней он воспроизвел аттическое сказание о том, как богиня Деметра даровала местным жителям начала земледелия, — в этом заключалось патриотическое значение пьесы. В ранне годы Софокл был близок к Кимону, вождю аристократической партии. Но расцвет его деятельности совпадает со временем Перикла, к кругу которого он и примыкал.
Софокл принимал деятельное участие в общественной жизни. Как богатый человек, он занимал в 443 г. ответственную должность председателя комиссии казначеев эллинской, т. е. союзной, казны, в обязанности которого входило распределение податей между союзными государствами, а в 441 г. в должности стратега участвовал вместе с Периклом в походе против острова Самоса. Избрание его в стратеги предание приписывало необыкновенному успеху трагедии «Антигона». Однако из этого рассказа мы можем принять только последовательность этих двух фактов и заключить, что, вероятно, «Антигона» была поставлена в 442 г.
Избрание на должность казначея и стратега свидетельствует о материальной обеспеченности Софокла, так как на эти должности избирались только граждане высшего имущественного класса (пентакосиомедимны). Кроме того, очевидно, он пользовался большим влиянием среди граждан, поскольку избрание на высшие финансовые и военные должности производилось не по жребию, как на другие, а поднятием рук. Следовательно, здесь имели место политические соображения. Однако военного таланта он не проявил и, по некоторым сведениям, потерпел поражение от самосского полководца, философа Мелисса. Во время самосской экспедиции с Софоклом встречался его современник, трагический и лирический поэт Ион Хиосский, оставивший воспоминания, из которых сохранилась часть, касающаяся Софокла (Афиней, XIII, 81, p. 603Е — 604D). Ион характеризует Софокла как человека чрезвычайно живого и общительного и гениального поэта, но заурядного политика и стратега.
В период Пелопоннесской войны, в пору высшего развития демократии и обострения классовых противоречий, Софокл, по-видимому, примкнул к аристократической группировке и в 411 г. был избран в комиссию десяти пробулов1 , которым было поручено выработать план нового государственного устройства. Под конец жизни он занимал жреческую должность, связанную с культом Асклепия, а после смерти сам получил культ героя под именем Дексиона. Существует рассказ — вряд ли достоверный — будто один из его сыновей, Иофонт, обиженный предпочтением, которое Софокл оказывал внуку своему (от второго брака) Софоклу Младшему, вызвал Софокла на суд, требуя установления над ним опеки, как над выжившим из ума, но поэт прочитал судьям отрывок из только что написанного им «Эдипа в Колоне» и привел их в такое восхищение, что они отвергли обвинение.
исключительный успех и одержал 18 побед на Великих Дионисиях и 6 на Ленеях. Он умер осенью 406 г., как раз в то время, когда Афины напрягали свои последние силы в борьбе со спартанцами, которые заняли значительную часть Аттики.
2. ПРОИЗВЕДЕНИЯ СОФОКЛА
Софокл написал, по имеющимся сведениям, 123 драмы, но из них до нас дошло только семь, которые располагались, по-видимому, хронологически в следующем порядке: «Аякс», «Трахинянки», «Антигона», «Царь Эдип», «Электра», «Филоктет» и «Эдип в Колоне». Даты постановок точно не установлены. Известно только, что «Филоктет» был поставлен в 409 г., «Эдип в Колоне» — в 401 г., уже после смерти поэта; «Антигона», как было указано выше, относится, по всей вероятности, к 442 г.; есть основание думать, что «Царь Эдип» поставлен около 428 г., так как описание мора в Фивах похоже на отклик пережитой в 430 и 429 гг. эпидемии в Афинах. «Аякс», содержащий сатиру на спартанцев, поставлен, очевидно, до заключенного в 445 г. тридцатилетнего мира со спартанцами. В 1911 г. в Египте найдены на папирусе значительные отрывки сатировской драмы «Следопыты», которая, как видно, принадлежит к числу ранних.
Содержание всех этих произведений взято из трех мифологических циклов: из троянского — «Аякс», «Электра» и «Филоктет»; из фиванского — «Царь Эдип», «Эдип в Колоне» и «Антигона»; сюжет «Трахинянок» взят из сказания о Геракле. В дальнейшем содержание их рассматривается по циклам сказаний.
Сюжет «Аякса» заимствован из киклической поэмы «Малой Илиады». После смерти Ахилла Аякс, как самый доблестный после него воитель, рассчитывал на получение его доспехов. Но они были отданы Одиссею. Тогда Аякс, видя в этом интригу со стороны Агамемнона и Менелая, задумал убить их. Однако богиня Афина помутила его рассудок, и вместо своих врагов он перебил стадо овец и коров. Придя в себя и увидав, что он сделал, Аякс в сознании своего позора решил покончить с собой. Жена его Текмесса и верные воины, составляющие хор, боясь за него, внимательно следят за его поступками. Но он, обманув их бдительность, уходит на пустынный берег и бросается на меч. Агамемнон и Менелай думают отомстить мертвому врагу, оставив его тело без погребения. Однако за права покойника вступается его брат Тевкр. Его поддерживает и сам благородный противник — Одиссей. Дело, таким образом, кончается нравственной победой Аякса.
«Электра» по сюжету сходна с «Хоэфорами» Эсхила. Но главным действующим лицом здесь является не Орест, а его сестра Электра. Орест, придя в Аргос в сопровождении верного Дядьки и друга Пилада, слышит вопли Электры, но бог велел совершить мщение хитростью, и поэтому никто не должен знать о его приходе. Электра рассказывает женщинам хора о своем тяжелом положении в доме, так как не может терпеть глумления убийц над памятью ее отца, и напоминает им об ожидающей их мести Ореста. Сестра Электры Хрисофемида, посланная матерью совершить умилостивительные жертвы на могиле отца, приносит весть о том, что мать и Эгисф решили засадить Электру в подземелье. Вслед за тем выходит Клитемнестра и молится Аполлону об отвращении беды. В это время является Дядька Ореста под видом вестника от дружественного царя и сообщает о смерти Ореста. Известие повергает в отчаяние Электру, Клитемнестра же торжествует, освободившись от страха мести. Между тем Хрисофемида, возвратившись с могилы отца, рассказывает Электре, что видела там надгробные жертвы, которые никем другим не могут быть принесены, кроме Ореста. Электра опровергает ее догадки, передавая ей полученное известие о его смерти, и предлагает совершить месть общими силами. Так как Хрисофемида отказывается, Электра заявляет, что сделает это одна. Орест под видом посланца из Фокиды приносит погребальную урну и, узнав в горюющей женщине свою сестру, открывается ей. После этого он убивает мать и Эгисфа. В отличие от трагедии Эсхила у Софокла Орест не испытывает никаких мук, и трагедия заканчивается торжеством победы.
«Филоктет» основан на сюжете из «Малой Илиады». Филоктет отправился в поход под Трою вместе с другими греческими героями, но по дороге на острове Лемносе был ужален змеей, от укуса которой осталась незаживающая рана, издающая страшное зловоние. Чтобы избавиться от Филоктета, сделавшегося обузой для войска, греки, по совету Одиссея, оставили его одного на острове. Только с помощью лука и стрел, подаренных ему Гераклом, больной Филоктет поддерживал существование. Но вот греки получили предсказание, что без стрел Геракла Троя не может быть взята. Добыть их взялся Одиссей.
Отправившись на Лемнос с юным Неоптолемом, сыном Ахилла, он заставляет его пойти к Филоктету и, вкравшись к нему в доверие, завладеть его оружием. Неоптолем так и делает, но потом, увидав беспомощность доверившегося ему героя, он раскаивается в своем обмане и возвращает оружие Филоктету, надеясь убедить его добровольно пойти на помощь грекам. Но Филоктет, узнав о новом обмане Одиссея, наотрез отказывается. Однако, согласно мифу, он все-таки принял участие во взятии Трои. Софокл разрешает это противоречие посредством особого приема, который часто применялся Эврипидом: в то время как Филоктет собирается с помощью Неоптолема отправиться на родину, перед ними в высоте появляется обожествленный Геракл (так называемый «бог с машины» —deus ex machina) и передает Филоктету повеление богов, что он должен отправиться под Трою, причем в награду ему обещано исцеление от болезни. Сюжет был ранее обработан Эсхилом и Эврипидом.
«Трахинянки». Эта трагедия носит название по хору женщин в городе Трахине, где живет Деянира, супруга Геракла. Уже пятнадцать месяцев, как Геракл ушел от нее, назначив ей этот срок для ожидания. Она посылает сына Гилла на розыски, но тут приходит гонец от Геракла с вестью о его скором возвращении и с присылаемой им добычей, а среди этой добычи пленница Иола. Деянира узнает случайно, что Иола — царская дочь и что ради нее Геракл предпринял поход и разорил город Эхалию. Желая вернуть утраченную любовь мужа, Деянира посылает ему рубашку, пропитанную кровью кентавра Несса; уже много лет ранее Несс, умирая от стрелы Геракла, сказал ей, что его кровь имеет такую силу. Но вдруг она получает известие, что Геракл погибает, так как Рубашка прилипла к телу и стала палить его. В отчаянии она лишает себя жизни. Когда затем приносят страдающего Геракла, он хочет казнить жену-убийцу, но узнает, что она уже умерла и что его гибель — месть убитого им некогда кентавра. Тогда он велит отнести себя на вершину горы Эты и там предать сожжению. В основе трагедии, таким образом, лежит роковое недоразумение.
Наибольшей известностью пользуются трагедии фиванского цикла. Первой в порядке развития сюжета должна быть поставлена трагедия «Царь Эдип». Эдип, не подозревая того, совершил ужасные преступления — убил отца Лаия и женился на матери Иокасте. Постепенное раскрытие этих преступлений и составляет содержание трагедии. Сделавшись царем Фив, Эдип в течение ряда лет благополучно царствовал. Но вдруг в стране начался мор, и оракул сказал, что причиной этого является пребывание в стране убийцы прежнего царя Лаия. Эдип принимается за розыски. Выясняется, что единственным свидетелем убийства был раб, который теперь пасет царские стада в горах. Эдип дает распоряжение привести его. Между тем прорицатель Ти-ресий объявляет Эдипу, что убийца — он сам. Но Эдипу это представляется настолько невероятным, что он усматривает в этом интригу со стороны своего шурина Креонта. Иокаста, желая успокоить Эдипа и показать лживость прорицаний, рассказывает, как у нее от Лаия был сын, которого они, боясь исполнения страшных предсказаний, решили погубить, и как спустя много лет отец убит какими-то разбойниками на перепутье трех дорог. При этих словах Эдип вспоминает, что однажды сам он в таком же месте убил какого-то почтенного мужа. У него закрадывается подозрение, не был ли убитый им человек фиванским царем. Но Иокаста успокаивает его, ссылаясь на слова пастуха, что разбойников было несколько. В это время Вестник, пришедший из Коринфа, сообщает о смерти царя Полиба, которого Эдип считал своим отцом, и тут выясняется, что Эдип был только его приемышем. А затем из допроса фиванского пастуха открывается, что Эдип был тем самым ребенком, которого Лаий велел убить, и что, следовательно, он, Эдип, — убийца отца и женат на своей матери. В отчаянии Иокаста лишает себя жизни, а Эдип ослепляет себя и осуждает на изгнание.
«Эдипе в Колоне» представлено, как слепой Эдип, странствуя в сопровождении дочери своей Антигоны, приходит в Колон и тут находит покровительство у афинского царя Тезея. Между тем фиванский царь Креонт, узнав предсказание, что Эдип после смерти будет покровителем той страны, где найдет свой конец, пытается силой вернуть его в Фивы. Однако Тезей не допускает такого насилия. Затем к Эдипу приходит сын его Полиник. Отправляясь в поход против брата своего Этеокла, он хочет получить от отца благословение, но тот проклинает их обоих. После ухода сына Эдип слышит призыв богов и в сопровождении Тезея идет в священную рощу Эвменид, где и находит успокоение, взятый богами в недра земли. Софокл использовал здесь колонское сказание.
Сюжет «Антигоны» намечен в конечной части трагедии «Семеро против Фив» Эсхила. Когда оба брата — Этеокл и Полиник — пали в единоборстве, Креонт, вступая в управление государством, запретил под страхом смерти предавать погребению тело Полиника. Однако сестра его Антигона, несмотря на это, совершает обряд погребения. На допросе она объясняет, что совершила это во имя высшего, не писаного закона. Креонт осуждает ее на казнь. Тщетно пытается остановить его сын Гемон, жених Антигоны. Ее замуровывают в подземном склепе. Прорицатель Тиресий пытается образумить Креонта и ввиду его упорства предрекает ему в наказание потерю самых близких людей. Встревоженный Креонт одумывается и решает освободить Антигону, но, придя в склеп, не застает ее в живых. Над ее трупом закалывается Гемон. Супруга Креонта Эвридика, узнав о смерти сына, тоже кончает жизнь самоубийством. Креонт, оставшись одиноким и нравственно разбитым, клянет свое неразумие и безрадостную жизнь, ожидающую его.
Сатировская драма «Следопыты» написана на сюжет из гомеровского гимна Гермесу. В ней говорится о том, как он похитил у Аполлона его чудесных коров. Аполлон в своих поисках обращается за помощью к хору сатиров. А те, привлеченные звуками лиры, изобретенной Гермесом, догадываются, кто похититель, и находят похищенное стадо в пещере.
3. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ СОФОКЛА
Софокл не был философом, поэтому у него нельзя искать систематического изложения его взглядов. Однако ошибаются те ученые, которые хотят в нем видеть «чистого художника», далекого от действительности. Софокл, как видно из его биографии, принимал активное участие в общественной жизни своего времени, и поэтому вполне естественно, что многие стороны этой жизни находили отражение в его поэзии. Вместе с тем он был писателем в высшей степени объективным. Выражая свои мысли в образах, он редко допускал субъективные отступления. Еще Демосфен (XIX, 247) приводил одно место из «Антигоны» (175—190) как образец взглядов честного гражданина-патриота.
«Царе Эдипе», есть отражение эпидемии в Афинах в 430 и 429 гг., а «изгнание скверны», т. е. изгнание убийцы, который своим присутствием оскверняет город, в той же трагедии очень напоминает требование, выставленное спартанцами против Перикла как человека, который связан (по женской линии) с родом Алкмеонидов, навлекшим на город еще до реформы Солона «скверну» убийством приверженцев Килона при попытке его захватить в Афинах тираническую власть. Изображение крайне отрицательными чертами Агамемнона и Менелая в «Аяксе» нельзя не рассматривать как отклик враждебных отношений со Спартой. В «Эдипе в Колоне» ясно видна патриотическая тенденция — показать благородную роль своего государства как защитника справедливости, а замечательная песня хора (668 — 719) прямо выражает чувства самого поэта. Последние мысли Аякса обращены к родному Саламину и Афинам («Аякс», 860 сл.). Намеком на современные события является предсказание Эдипа («Эдип в Колоне», 620 — 628 и 644 — 646), что он и мертвый поразит близ Колона вторгшихся фиванцев; а в 407 г. действительно тут был отбит отряд фиванцев. В лице Тезея Софокл представил идеал правителя. Правда, этот образ вследствие нарочитой направленности нежизненный. В лице Эдипа в трагедии «Царь Эдип» показан мудрый правитель, отечески относящийся к подданным, но тут же отмечается, что и он может злоупотреблять властью, осуждая по одному подозрению ни в чем не повинного Креонта. Положительные идеалы правителя, заботящегося о благе государства, высказываются в речах жреца в «Царе Эдипе» (54 — 57) и Гемона в «Антигоне» (737).
Определенно можно сказать, что Софокл ненавидел тиранию. Он в самом отвратительном виде изобразил типы тиранов в образах обоих Атридов в «Аяксе», в лице Креонта в «Эдипе в Колоне» и его же в «Антигоне». О последнем были споры в литературе. Так, Гегель высказывал мысль, что в «Антигоне» выражен конфликт между двумя началами — государственным, в лице Креонта, и семейным, в лице Антигоны, но, так как оба они, по его мнению, признавая каждый лишь свою точку зрения, нарушают противоположную, то оба виновны. Синтез этого конфликта получается в сознании абсолютной разумности всего происшедшего и в нравственном удовлетворении, проистекающем отсюда2. Точка зрения Гегеля на разные лады развивалась его последователями. Ее повторял В. Г. Белинский в статьях «Разделение поэзии на роды и виды», «Стихотворения А. Майкова» и «Сочинения А. Пушкина»3. Близок к этому взгляду Н. Г. Чернышевкий, который полагал, что в трагедии представлена «борьба двух требований нравственного закона»4. А некоторые ученые высказывали мысль, что Антигона казнена справедливо, так как пошла против государственного начала, которое должно стоять выше семейного. Правда, были попытки и оправдания обоих героев.
мы глубже вникнем в сущность всей трагедии. В Креонте нас отталкивают явные черты самовластия. Мог ли афинянин V в., в пору расцвета демократии, когда, как герои, прославлялись «тираноубийцы», считать Креонта выразителем идеи государственности? Наоборот, попрание и божеских и человеческих законов, На что указывал Тиресий (1015 — 1028), издевательство над пленницей, угроза расправы над Стражем, пренебрежение мнением народа (слова Гемона, 690 — 711), подозрительность, вследствие которой он всюду видит только крамолу и заговоры, — все это рисует перед нами фигуру тирана. Его «закон», о котором он так кичливо говорит, оказывается на самом деле простым произволом тирана. Художественное мастерство поэта умеет и в нем показать живого человека.
А в чем основная сущность образа Антигоны? На вопрос Креонта, как могла она нарушить его приказ, она отвечает: «Потому могла, что не Зевс так повелел и не Правда, сопрестольница подземных богов, положила людям эти законы. И я не думала, чтобы твои распоряжения имели такую силу и позволяли смертному преступить неписаные незыблемые законы самих богов. Эти законы явились в жизнь не нынче и не вчера, а существуют вечно и никто не знает, с каких пор. И вот ради них я не хотела из боязни перед приговором человека ответить на суде богов» (450 — 460). Итак, она совершила свой поступок во имя высших, неписаных законов, которые даны самой Правдой, живут в сердцах людей и выше всех человеческих писаных законов. А об этих неписаных законах много говорили современники Софокла и в демократических и в аристократических кругах, причем те и другие старались в них найти оправдание для своих действий. С этим же связывали представление об «отеческом строе» как политическом идеале, к которому следует вернуться. Перикл в «Надгробном слове» в заслугу афинянам ставил то, что они повинуются не только писаным законам, но и неписаным, «неисполнение которых навлекает на виновных всеми признаваемый позор» (Фукидид, II, 37, 3). Не менее красочное прославление неписаных законов дается и в песне хора в «Царе Эдипе» (863 — 872). В «Антигоне» под «неписаным законом» разумеется погребение брата — священный долг по отношению к родичу. Религия налагала на всякого человека обязанность не оставлять без погребения мертвое тело, тем более обязательно это было по отношению к брату. Все это ясно раскрывается в предсмертной речи Антигоны (891— 928)5. И этот древний закон нарушает Креонт.
Вопрос о богатстве в пору быстрого роста материальных средств приобретал в общественной жизни большое значение. Софокл изображает его по преимуществу с отрицательной стороны, видя в богатстве средство ко всякого рода нечестным проискам, особенно к подкупу6. К. Маркс приводит цитату из «Антигоны» для характеристики экономического положения того времени. «Общественная сила, — говорит он, — становится таким образом частной силой частного лица. Античное общество поносит поэтому деньги как монету, на которую разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни»7.
«Аяксе» соратники героя, видя гибель того, кого считали своим надежным оплотом, в скорбной песне предаются размышлению, До каких же пор будет длиться война, оторвавшая их от родной земли и лишившая их радостей жизни, и из их уст вырывается проклятие тому, кто затеял войну («Аякс», 1185—1210). Хотя тут разумеются Невзгоды, связанные с Троянской войной, нетрудно понять, что зрители в театре воспринимали эти слова как выражение собственных Переживаний в связи с непрерывными столкновениями со Спартой и Другими государствами. А поэт пользуется случаем, чтобы устами Хора «приветствовать священные Афины» (1221 сл.). Так, в песне хора поэт высказывает свои собственные мысли о благах мира и изливает свои патриотические чувства.
4. РЕЛИГИОЗНО-НРАВСТВЕННЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ СОФОКЛА
Софокл не мог не знать новых философских учений, но относился к ним сдержанно и даже отрицательно, особенно в вопросах религии. Это видно во всех его трагедиях, но главным образом в ранних, где подчеркивается руководящая роль божества. В «Аяксе» богиня Афина выступает лично, и несчастья героя являются результатом ее гнева. Трагедия «Трахинянки» заканчивается благочестивым размышлением, что «ничего не бывает без воли Зевса» (1278). Несчастная Деянира и не пробует бороться против высшей воли. В последующих трагедиях божество отступает на задний план. В «Антигоне» высшая воля характеризуется как неписаный закон и внимание переносится на самих людей, а божество является носителем моральной идеи. «Есть ли такая дерзость у людей, которая могла бы остановить твою силу, Зевс?» — восклицает хор в этой трагедии (604 сл.).
Показателем религиозного миропонимания Софокла может служить трактовка Ореста. У Эсхила в «Хоэфорах» представлено нравственное потрясение Ореста, который видит ужасные образы преследующих его Эриний. У Софокла никакого потрясения Орест не испытывает: он совершил свое дело по приказанию Аполлона, а то, что бог велит, — свято. В отрывке одной из недошедших трагедий мы находим следующее рассуждение (фр. 226):
Мудр тот лишь, кто приемлет честь от бога.
—
Позора нет в велениях богов.
Истинная мудрость с этой точки зрения заключается в беспрекословной покорности богам. Во всех делах видна рука богов («Аякс», 1036 сл.; «Филоктет», 191 — 200), и люди должны безропотно переносить посылаемую им судьбу («Филоктет», 1316—1320). На такой религиозной основе покоятся все моральные представления Софокла. «Счастливы те, — поет хор в «Антигоне», — чья жизнь не вкушала плодов бедствия. У кого дом потрясен по воле богов, у того бедствия надолго не прекращаются из поколения в поколение» (582 — 586). Подобно Эсхилу, Софокл считает величайшим грехом человека «дерзость, попирающую ногами престол Правды» («Антигона», 853-855). Характерна в этом отношении песня хора в «Антигоне» (332-375). Хор сначала как будто прославляет могущество человека, который покорил своей власти все силы природы и не победил только смерть (это мысли, нашедшие выражение в учениях софистов), а в конце разоблачает такую силу, как нарушение мировой меры, и предупреждает, что она ведет человека к гибели, так что даже общение с таким человеком становится опасным. Из этого можно видеть, что Софокл знал новые учения, но не принимал их.
Положительным идеалом его является благоразумие, чувство меры, удерживающее человека в границах, поставленных ему божеством. Нарушение этих пределов есть источник всяких несчастии («Эдип в Колоне», 1211 —1248), а благочестие никогда не умирает («Филоктет», 1443 сл.). Аякс несет кару за надменность, за то, что мнил себя выше богов — «мыслил не так, как подобает человеку» («Аякс», 777). В неразумии причина несчастий Креонта в «Антигоне». На это указывает ему Тиресий, и он сам это в конце признает (1050 — 1052, 1261 — 1265). Это наводит зрителей на пессимистические размышления о бессилии человека. «Я знаю, — говорит Тезей, — что я человек и что завтрашний день принадлежит мне не больше, чем тебе» («Эдип в Колоне», 567 сл.). Особенным пессимизмом веет от песни хора в «Эдипе в Колоне»: вовсе не родиться — самое лучшее для человека, а если родился — поскорее умереть (1224—1227).
раскрытие преступления Эдипа и заканчивается трагедия «Царь Эдип» (1186—1222, 1524—1530). Такую же мысль выражают Вестник в «Антигоне», когда сообщает о смерти Антигоны и Гемона (1155—1160), и Деянира, начиная рассказ о себе в «Трахинянках» (1 — 3).
Образцом смирения перед силой богов представлен Эдип в трагедии «Эдип в Колоне». В награду за свою покорность он получает от богов высочайшую милость — нравственное просветление и божественную силу. О том же говорит и судьба Геракла, который за свои подвиги и страдания принят в сонм богов («Филоктет», 1418 — 1420). Зато и преступник не может уйти от кары богов, которая рано или поздно должна постигнуть его («Электра», 1062—1065). Эта кара воплощается в образе Эриний («Электра», 488 сл.). И все-таки героев Софокла поддерживает мысль о конечном торжестве Правды. Об этом поет хор женщин в «Электре»: «Есть еще на небе великий Зевс, который все видит и всем правит» (174 сл.), «придет вещая Правда, неся в руках справедливую власть» (там же, 475 сл.). А в «Аяксе» Афина в начальной сцене действует как его гонительница; но в дальнейшем выясняется, что Аякс несет кару за прежний свой грех — надменность. А искупив свою вину, он, хотя и посмертно, получает оправдание.
В «Филоктете» Софокл пользуется для развязки трагедии приемом, заимствованным у Эврипида, — появление божества с помощью машины (deus ex machina). Однако у Софокла механистичность этого приема ослабляется тем, что Геракл, появляющийся тут в качестве божества, при жизни был другом Филоктета, и потому его речь имеет характер скорее дружеского наставления, чем непререкаемого повеления; кроме того, его появление подводит итог действию божественной воли, проходящей через всю трагедию.
5. ВОПРОС О СУДЬБЕ И ЛИЧНОСТИ У СОФОКЛА
В религиозном миропонимании греков судьба есть результат божественного Промысла; она часто отождествляется со счастьем, с роком и необходимостью. Мы уже указывали, что греки рано стали интересоваться вопросам о судьбе (гл. VIII, с. 161), а Эсхил воспользовался мифами, связанными с представлением о ней. Из сохранившихся трагедий Софокла на этом мотиве построены трагедии «Трахинянки» и «Царь Эдип». Власть судьбы дает основание для весьма пессимистических мыслей. Одиссей, видя превратность судьбы Аякса, замечает даже: «Да, я вижу, что мы, все люди, живущие на свете, не более, как призраки или пустые тени» («Аякс», 125 сл.). В «Трахинянках» дело идет о роковом недоразумении, вследствие которого Деянира, желая вернуть утраченную любовь Геракла, посылает ему в качестве «приворотного» средства рубашку, пропитанную кровью кентавра Несса, и таким образом становится причиной его гибели. Сам Геракл знал, что ему суждено погибнуть от Несса, но, убив его, не мог предполагать гибели от мертвого. Деянира же ничего не знала об этом прежде и не могла бороться против судьбы, а узнав об этом, лишила себя жизни.
«Царе Эдипе». И Лаий и Эдип знают об ожидающей их судьбе и стараются предотвратить события. Однако именно вследствие того, что они принимают меры к избежанию судьбы, она и настигает их. Получается как бы насмешка над тщетными усилиями человека, ирония. Что же это значит? Хочет ли поэт показать бессилие и ничтожество человека? Для выяснения миропонимания поэта это — вопрос первостепенной важности.
Для своей трагедии Софокл воспользовался старым мифом, который служил сюжетом киклической поэмы «Эдиподии». Сама эта поэма не сохранилась, но о некоторых чертах ее можно судить по упоминанию сюжета в XI песни «Одиссеи». Одиссей встретил в загробном мире тень Эпикасты (в этом имени нетрудно узнать древнюю форму имени Иокасты), которая, узнав о том, что стала женой собственного сына Эдипа и что тот оказался убийцей своего отца, не вынесла этого и повесилась. Вместе с тем сообщается, что боги открыли ее преступление сейчас же и что Эдип, хотя и глубоко горевал, продолжал царствовать в Фивах («Одиссея», XI, 271 — 280). В «Илиаде» (XXIII, 678 сл.) говорится, что Эдип был убит в сражении, а из другого источника видно, что четырех детей он имел от другой жены — Эвриганеи (Павсаний, IX, 5, 10). Таким образом, в ранней версии ничего нет ни об осквернении города, ни о самоослеплении Эдипа, ни об изгнании его. Ясно, что все это добавлено позже, да и вообще мотивы нравственного порядка не были доступны сознанию древнейшей поры. Самоослепление играло какую-то роль в не дошедшей до нас трагедии Эсхила «Эдип» и упоминается мимоходом в его трагедии «Семеро против Фив» (784). Но полное развитие этот мотив получил у Софокла. Здесь очень важно отметить, что и Лаий и Эдип не подчиняются судьбе и проявляют самостоятельную волю. Когда преступления раскрываются, Эдип ослепляет себя, говоря, что не может глядеть на окружающий мир, оскверненный его преступлениями. Это — уже мотив нравственного порядка.
Интересные пояснения к этому мы находим в трагедии «Эдип в Колоне». В ответ на требование хора, чтобы Эдип скорее покинул его страну, так как оскверняет ее своим присутствием, он доказывает, что преступления свои совершил невольно, будучи слепым орудием высшей силы, и что со своей стороны он приложил все старания, чтобы избежать предсказанных ему преступлений, но все произошло помимо его воли. Эдип выражает даже сожаление, что ослепил себя, и объясняет это своей горячностью и сильным нравственным потрясением (270 — 274; 433 — 439; 547 сл.). Еще полнее он развивает эту мысль, отвечая на обвинения Креонта (960 — 9 99 и особенно 974 — 977). Можно ли ставить в вину человеку преступления, совершенные при таких условиях? Разрешение этого вопроса берет на себя Тезей. Он признает Эдипа невиновным и позволяет ему оставаться в Аттике (551 — 568). Мы должны иметь при этом в виду, что положительное законодательство давно уже (например, в законах Драконта) проводило различие между предумышленным и непредумышленным преступлением.
Но если Эдип находит себе оправдание, у нас возникает вопрос: за что же он сам себя так жестоко казнил? Ответ на это дает рассуждение, влагаемое Платоном в уста Сократа в диалоге «Горгий» (31, р. 476 А): «Разве не несчастье для человека, если он, совершив преступление, не понесет за него наказание?». Очевидно, даже невольный преступник, оправданный людьми, не может освободиться от сознания совершенного проступка и ищет облегчения своих мук, карая сам себя. Точно так же казнит себя и Деянира, когда видит, что погубила Геракла, хотя и без злого умысла8. Таким образом, главную роль в трагедии приобретает мотив нравственной ответственности, отодвигая на задний план мотив рока, взятый поэтом из древнего мифа.
«Царь Эдип» как одно из замечательных произведений мировой литературы вызвала много подражаний, которые отразили неправильное понимание основной идеи этой трагедии. В начале XIX в. образовалось даже целое направление так называемых «трагедий рока». Оно начинается «Мессинской невестой» Шиллера (1803) и представлено в произведениях Клейста («Пенфесилея», «Семейство Шроффенштейн»), Грильпарцера («Праматерь»), Вернера («Двадцать четвертое февраля») и др. Однако все эти драмы серьезно отличаются от своего прообраза, трагедии Софокла. Их обычно пронизывает гнетущее чувство общей обреченности и подавленности, граничащее с безумием. При таких условиях действующее лицо теряет свою индивидуальность, лишено собственной воли и превращается в абстрактный образ. Наоборот, у Софокла идея рока составляет только фон, на котором разыгрывается действие трагедии, а главное в ней — моральный облик действующего лица, которое направляет поступки сообразно своему сознанию. Поэт с замечательным искусством обрисовал личность Эдипа. Равным образом и Антигона, и Электра с Орестом, над которыми, по сказанию, тяготеет родовое проклятие, в изображении Софокла свободны от роковой обреченности, хотя в некоторых местах поэт и припоминает традиционные черты мифа9. На этих примерах лучше всего можно видеть глубокое общечеловеческое значение образов Софокла, что было отмечено В. Г. Белинским, как мы указывали выше (гл. VIII, с. 168).
Представление об изменчивости судьбы и о неспособности человека понять непостижимую волю богов приводит, как мы видели на примерах творчества Эсхила, к двойственности положения человека и ставит его в зависимость от происходящих событий. Человек стремится к одному, но божество приводит его к совершенно противоположному: Лаий и Эдип знали о предназначенной им судьбе и старались ее избежать, но именно вследствие этого и случилось то, чего они боялись. Если бы Лаий оставил ребенка у себя в доме, сын знал бы отца и не убил бы его; если бы Эдип не бежал от своего мнимого отца, он не убил бы настоящего отца. Это и есть трагическая ирония. Софокл пользовался ею с исключительным мастерством. Трагедия «Царь Эдип» дает много примеров этого. Эдип, разыскивая убийцу Лаия, объявляет, что принимает это дело так близко к сердцу, как свое собственное, так как убийца Лаия может убить и его самого (135 — 141). Он призывает граждан указать убийцу (222 — 23 5), а оказывается, что это — он сам. Он проклинает убийцу (236 — 254), не подозревая, что проклинает самого себя (813 — 820). Он хочет вступиться за убитого как за своего отца (264), а это действительно его отец. С какой верой встречает он Тиресия, надеясь узнать от него имя преступника, и как негодует, когда тот молчит, а еще более, когда говорит ему истину! Истина производит на него как раз обратное впечатление. Он называет Тиресия слепым (371), но выходит, что слеп он сам, так как не видит, хотя и зрячий, своего собственного положения (747).
Такие же мотивы рассеяны и в других трагедиях. Аякс торжествует победу, воображая, что уничтожил своих врагов. Но каков его ужас, когда он, придя в сознание, убеждается, что вместо врагов перебил стадо овец («Аякс», 205 — 207)! Там же мы видим, как герой, решившись на самоубийство, старается успокоить своих близких, говоря, что идет скрыть свой опостылевший меч, роковой подарок Гектора (658 — 659), но на самом деле он вонзает его в себя. Он просит жену молиться богам об удачном выполнении его желания (685 — 686), т. е. его самоубийства: «он пойдет туда, куда надлежит идти» (690), т. е. в царство Аида. В «Электре» Клитемнестра радуется, слыша о смерти Ореста, но зрители видели, что Орест уже пришел и готов совершить мщение (675, ср. 32 — 3 7). А в конце трагедии Эгисф радуется, глядя на труп мнимого Ореста (1456), и вдруг видит перед собой мертвую Клитемнестру (1475). Креонт в «Антигоне» объявил смертную казнь тому, кто нарушит его приказ (35 сл.), а в конце концов сам погребает труп Полиника (1199—1204). В «Трахинянках» Деянира из любви к Гераклу посылает свой подарок (552—587), но оказывается, что этим губит его (739 сл.). Такими противопоставлениями усиливается впечатление от происходящего действия.
Сходное значение имеют так называемые перипетии. «Перипетия — это перемена происходящего к противоположному», — так определяет сущность этого приема Аристотель («Поэтика», 11, р. 1452а 2 3 — 3 0). Например, Иокаста желает успокоить Эдипа, встревоженного предсказаниями Тиресия и разгоряченного спором с Креонтом; но, доказывая лживость прорицаний, она рассказывает о смерти Лаия на перепутье трех дорог и этим пробуждает у него воспоминание о совершенном им в этом месте убийстве, чем повергает его в еще большее беспокойство (744 сл.). Затем коринфский Вестник, желая освободить Эдипа от страха перед возможностью исполнения предсказаний, объясняет ему, как он был принесен в дом Полиба (1182). Перипетия, таким образом, приводит к полному выяснению всех обстоятельств и затем к катастрофе.
— катастрофы. Эдип, слыша от коринфского Вестника, что был им взят от фиванского пастуха, увлечен своим воображением и думает, что он — сын кого-то из богов или сын Счастья (1080 — 1081). Его увлечение передается и окружающим, и хор поет радостную песню, прославляя своего царя (1086—1109). После всеобщей радости тем ужаснее действует следующее за ней «узнавание» и катастрофа. Точно так же в «Антигоне», когда Креонт сознает свою ошибку, является надежда на благополучный исход, и это выражается в радостной песне хора (1115—1152), а за этим сразу наступает катастрофа. И Деянира в «Трахинянках» полна радостного чувства, рассчитывая на чудесное действие крови Несса, и заражает своим чувством женщин хора (633 — 662), но быстро открывается ошибка, а за ней следует катастрофа (871 — 877).
6. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ТВОРЧЕСТВА СОФОКЛА
Творческая деятельность Софокла охватывает более чем шестидесятилетний период, а за это время произошло немало существенных изменений в жизни Греции, что отразилось и в его творчестве. Некоторые из таких перемен в драматургии Софокла мы можем проследить по сохранившимся произведениям.
в разыгрывании своих пьес. С этих пор выступление автора перестало быть обязательным. Софоклу же принадлежит изобретение театральных декораций. Затем он совершенно отказался от системы связной тетралогии, которой держались его предшественники. У Софокла каждая трагедия представляет вполне цельное самостоятельное произведение и этим выгодно отличается от некоторых трагедий Эсхила, которые, будучи вырваны из тетралогии, не дают законченного впечатления. Трагедия Софокла вполне подходит под определение Аристотеля, который видел в трагедии «воспроизведение действия законченного и целого, имеющего определенный объем» («Поэтика», 7, р. 1450 b 23— 25). Трагедию Софокл приблизил к действительной жизни, внеся в нее взамен «титанического» черты «общечеловеческого».
бывает у Эврипида. У Софокла хор чаще всего представляет группу граждан, олицетворяющих общественное мнение по поводу происходящих событий. Мысли хора почти всегда выражают народные этические представления и только в некоторых случаях — взгляды самого автора.
период, как видно из сохранившихся пьес, у него чувствуется влияние Эсхила, а в последний — Эврипида. В ранних из сохранившихся трагедий Софокл, следуя традиции Эсхила, располагает сцены во внешней последовательности, нанизывая их одну на другую без глубокой внутренней связи между ними. Три трагедии этого периода распадаются каждая на две части В «Аяксе» сначала представлены нравственные страдания героя, приводящие его к самоубийству, а потом борьба из-за его погребения; в «Трахинянках» первая часть изображает драму Деяниры, а вторая — страдания Геракла; в «Антигоне» за подвигом и казнью героини следует трагедия Креонта. К среднему периоду творчества Софокла относится «Царь Эдип». Эта трагедия есть замечательный образец строгого единства действия. Все действие сосредоточено вокруг одной основной нити, которая намечена в самом начале, в ответе оракула, — на розысках убийцы Лаия, и нигде внимание зрителя не отвлекается от этой темы. Тут Софокл обнаруживает наибольшую самостоятельность таланта. В основе двух последующих трагедий — «Электры» и «Филоктета» — интрига. В этом обнаруживается несомненное влияние Эврипида, особенно в развязке «Филоктета» с помощью deus ex machina. «Эдип в Колоне», построенный всецело на моральном просветлении героя и его оправдании, отличается цельностью и единством, а по патриотической тенденции и по отдельным чертам своим примыкает к таким трагедиям Эврипида, как «Гераклиды» и «Просительницы».
Введение третьего актера открывало перед поэтом еще больший простор для характеристики действующих лиц, чем это было возможно при наличии только двух актеров. Главное внимание Софокл обращал на психологию героев, а это позволяло ему развивать действие не только в эпическом духе: у него оно определялось не внешними событиями, а характерами действующих лиц, их внутренними переживаниями, как это видно с особенной четкостью в «Царе Эдипе» Своими мыслями поэт не отвлекает внимание зрителя от драматического действия, но так сплетает их с ходом мыслей действующего лица, что они становятся их естественной неотделимой принадлежностью. Это утвердило за Софоклом репутацию в высшей степени объективного художника, в противоположность Эврипиду.
«узнавания». Трагедия «Царь Эдип» почти целиком посвящена постепенному раскрытию преступлений, совершенных в прошлом. Последнее звено в этой цепи узнаваний составляют показания фиванского Пастуха. Окончательное раскрытие всех преступлений Эдипа приводит к катастрофе: Иокаста кончает жизнь самоубийством, а Эдип ослепляет себя. Аристотель отметил, что «самые лучшие узнавания — те, которые происходят одновременно с перипетиями, как в „Эдипе"» («Поэтика», 11, р. 1452 а 33—34). С большим мастерством проведена сцена узнавания в «Электре». Когда старый Дядька приносит ложную весть, будто Орест погиб во время Пифийских игр, Электра предается отчаянию и думает о том, как ей самой исполнить долг — отомстить за отца. Когда же Орест и Пилад приносят урну с мнимым прахом Ореста, Электра просит отдать урну ей; тут она теряет свою обычную твердость и горько оплакивает и брата, и свою разбитую надежду. Орест по искреннему отчаянию девушки догадывается, что перед ним Электра; он выслушивает жалобы сестры на тягость ее жизни под одной кровлей с убийцами отца и, наконец, решает покончить с притворством и обманом — открывается ей, а в доказательство показывает перстень отца (1222—1223). Если сравнить эту сцену узнавания с аналогичной сценой в «Хоэфорах» Эсхила, то нетрудно убедиться в преимуществе Софокла: у Эсхила узнавание происходит по внешним признакам, а у Софокла главную роль играют душевные переживания и внутреннее сочувствие, перстень же только довершает дело.
7. ОБРАЗЫ ТРАГЕДИЙ СОФОКЛА
В трагедиях Софокла мы находим ряд замечательных художественных образов, очерченных им с большой силой и яркостью. Значение личных свойств и способностей человека в эпоху Софокла, как мы уже видели, получило достаточную оценку. При таких условиях поэзии проявляет особенный интерес к личности своего героя. Герои Софокла, переносящие зрителя в мифологическое прошлое, соединяют величие героических времен с естественностью и живостью настоящих людей, свободных от ходульности отвлеченного типа. Софокл, по его собственным словам, «изображал людей такими, какими они должны быть»10
— люди сильной воли. Таковы Аякс, Филоктет, Эдип (в обеих трагедиях его имени); таковы и женские образы: Деянира, Антигона, Электра.
Аякс, увидев, что безумным поступком посрамил навеки свою Честь, решается на самоубийство. Он знает правило, что «благородному надо жить прекрасно или умереть прекрасно» (479 — 480). Его терзает мысль о том, что ожидает его жену и младенца-сына, но он возлагает надежду на ушедшего в поход брата Тевкра, который позаботится о его семье. В глубоко прочувствованной речи он старается успокоить жену и преданных соратников, окружающих его своим попечением (64. 6 — 692). Уйдя от них незаметно на пустынный берег, он произносит замечательный предсмертный монолог, в котором обращается к мечу, роковому подарку Гектора («-Илиада», VII, 303 — 304), молит богов о легкой смерти и прощается с родиной (815 — 865). Смерть Аякса производит тем более потрясающее впечатление, что как раз в это время узнается прорицание Калханта, что гнев богини Афины, оскорбленной самомнением Аякса, близится к концу (776 — 779). Эта черта гордого самомнения, вызывающего гнев богов, сближает образ Аякса с образами Ксеркса, Этеокла и, отчасти, даже Прометея у Эсхила. Посмертное оправдание Аякса вкладывается в уста его счастливого соперника Одиссея, который называет его самым доблестным из греков после Ахилла и во имя Правды требует для него почетного погребения (1332—1345).
Наиболее разработан, с психологической точки зрения, у Софокла образ царя Эдипа. Эдип— мудрый царь, уже однажды спасший государство от страшной беды и сумевший заслужить любовь народа. Поэтому, когда разразилась новая беда — мор, граждане обращаются к нему с надеждой, как к отцу. Но он уже принял меры, отправил Креонта в Дельфы и велел пригласить Тиресия. Когда получен ответ оракула, он со всей страстностью берется за розыски, проклинает убийцу и шлет проклятие тому, кто вступит с ним в общение, не исключая и самого себя. Тем более странным ему представляется молчание Тиресия: одного слова ему достаточно, чтобы спасти государство, а он не хочет его произнести! Это психологически подготовляет зрителя к вспышке гнева Эдипа. Но при таких условиях в словах Тиресия он видит лишь злобу и клевету, так что истина, высказанная им, не находит доступа к сознанию Эдипа. Он бросает богохульное обвинение против всех жрецов и прорицателей. Кипя гневом, он не верит объяснениям Креонта, в котором видит тайного политического врага, и готов осудить его. на смерть. Но вот Иокаста успокаивает обоих. Пыл Эдипа стихает. Он слушает рассказ жены — тайную историю царского дома, которая как будто не имеет к нему никакого отношения. Но вдруг он слышит, что Лаий был убит на перепутье трех дорог, и сразу в памяти его встает убийство, им совершенное на этом самом месте. А что, если это и был фиванский царь Лаий? Внешние приметы — наружность царя и время — совпадают. Так действие стремительно направляется к развязке. Приход коринфского Вестника, а затем фиванского Пастуха разрешает все сомнения. Тщетно Иокаста, уже со слов коринфского Вестника понявшая, в чем дело, пытается его остановить. Но он — и это так хорошо характеризует его — хочет знать всю истину, какова бы она ни была (1065). И он с такой же страстностью, с какой начал искать убийцу, казнит теперь самого себя, выкалывая себе глаза. Поэт показывает этот акт как результат психического состояния Эдипа.
В высшей степени интересными чертами обрисован образ Иокасты. Мать и жена Эдипа, она превосходит его и по возрасту и по опыту. Сколько тяжелых испытаний пришлось ей перенести! Своими руками она должна была Отдать на уничтожение собственного сына (1171 — 1176), чтобы спасти мужа от предсказанной ему гибели, и, несмотря на эту жертву, должна была пережить смерть мужа, а затем, после тяжелых потрясений, под угрозой чудовища Сфинкса отдать свою руку неизвестному победителю. И вот, наконец, новые потрясения: государство на краю гибели от мора, а правители спорят из-за каких-то предсказаний (634 — 636)! Каким авторитетом она пользуется, видно из того, как беспрекословно слушаются ее и муж и брат. Но ужасные открытия сделали для нее жизнь нестерпимой.
божеской благодати. Эдип уже не преступник, а несчастный страдалец, вызывающий сочувствие. Весьма правдивыми чертами обрисован Филоктет — больной, беспомощный во время приступов болезни, брошенный людьми в течение почти десяти лет. Естественно, что у него накопилось озлобление против главного виновника его страданий — Одиссея. Простой и бесхитростный, он легко поддался на обман Неоптолема, а когда тот рассказал о мнимых обидах, нанесенных будто бы ему Одиссеем, он доверил ему самое дорогое для себя — лук и стрелы. Когда же Неоптолем, раскаявшись в своем обмане, открыл ему положение дела, он решительно отказался ехать под Трою, и потребовалось участие божественной воли, чтобы заставить Филоктета изменить свое решение.
Из женских образов прежде всего привлекают к себе внимание Электра и Антигона. В мифах эти героини едва упоминаются и, следовательно, их образы являются созданием самого поэта. Насколько Орест у Софокла отошел на задний план, сделавшись только орудием божества, и потерял поэтому самостоятельное значение, настолько выигрывает в своей силе Электра, и поэт пользуется всеми средствами, чтобы психологически мотивировать это. Она полна негодования, постоянно встречаясь с убийцами отца. Она видит, как на троне отца в его одеянии восседает Эгисф, жалкий трус, способный воевать только с женщинами. Ненавистна ей и мать, которая в дни поминовения Агамемнона устраивает торжества и постоянно издевается над ней. Успокоительные речи хора еще более возбуждают ее. А сестра Хрисофемида сообщает, что Эгисф с Клитемнестрой решили заключить ее в подземелье. В ответ на угрозы матери она снова напоминает ей, что придет Орест и отомстит за отца. Но в это время приходит сообщение о смерти Ореста. Ее надежды на него, таким образом, рушатся. Однако она не падает духом и предлагает сестре совместно совершить месть. Но Хрисофемида — обыкновенная девушка, и эти слова ей кажутся безумием. «Ты — женщина, а не мужчина, — говорит она ей, — и уступаешь по силе противникам» (997 сл.). На это Электра отвечает: «Ну, так я одна должна исполнить это дело собственной рукой» (1019 сл.). В этих словах высказывается весь характер Электры. Интересно показано постепенное нарастание ее чувств.
Близка к Электре по силе характера Антигона. Но в то время, как Электра охвачена одним чувством мести, Антигона служит делу любви. «Делить любовь — удел мой, не вражду» (523), говорит она. Вызвав еще до рассвета свою сестру Исмену, она рассказывает ей о распоряжении Креонта бросить тело Полиника без погребения. Она говорит, что, несмотря на это, их долг как сестер совершить погребение. Исмена на это возражает: «Но мы ведь женщины, и не нам бороться с мужами» (61 сл.). Это возмущает Антигону. «Думай, как хочешь, — говорит она, — а я предам его погребению» (71 сл.). И она не отступает от своего решения, хотя знает, что за это ее ожидает смерть. Хор отмечает суровость ее характера (471 сл., 853 — 85 6). В замечательной сцене допроса она высказывает принципы своего поведения: во имя «неписаного, незыблемого закона богов» она готова пожертвовать и жизнью (450 — 470). Уходя на казнь, она прощается с жизнью, которая сулила ей столько радостей (891 — 928). Искренность и простота, признание ценности жизни — вот что делает этот образ необыкновенно привлекательным, и, хотя она защищает устои старого мировоззрения, ее протест против тирании содержит революционную черту.
Антигоне противопоставляется Креонт. Взяв правление в трудный момент, он выступает с твердым намерением восстановить расшатанный порядок в государстве и для этого не останавливается ни перед какими мерами. Обольщенный только что полученной властью, он наводит страх на граждан, грозит расправой Стражу, жестоко глумится над Антигоной, заявляя, что не прольет ее крови, а заключит в подземелье, где она умрет естественной смертью. Он готов казнить вместе с Антигоной и ни в чем не повинную Исмену, и только осторожное вмешательство хора останавливает его (770 сл.). Прикрывая деспотический произвол принципиальными соображениями, он читает наставление о государственной мудрости сыну Гемону. Но эта твердость и принципиальность сохраняются у Креонта только до тех пор, пока он не сталкивается с другой силой. В разговоре с Тиресием он снова пытается выставить свои государственные принципы: ему мерещатся крамола, заговор и подкуп. Но угроза Тиресия близкой расплатой заставляет его одуматься и забыть о своем величии и принципах; он спешит похоронить останки Полиника и освободить Антигону. Но поздно. Удар за ударом падают на его голову — сначала смерть сына, потом смерть жены Эвридики. Креонт остается разбитым и одиноким в своем несчастье. Призрачное величие его пало, и остался слабый, беспомощный человек. Моральная победа оказывается на стороне Антигоны.
«Семеро против Фив» Эсхила решение лишить Полиника погребения исходит не от Креонта, а от Совета, и таким образом отпадает вопрос о личной ответственности кого-либо. Софокл же, приписав это решение Креонту, тем самым перенес всю ответственность на него одного. Это и дало ему возможность в полном свете показать личную драму человека, что так характерно для творчества Софокла.
«Эдипе в Колоне» обрисован уже самыми отвратительными чертами грубого тирана. Зато в «Царе Эдипе» он играет роль невинно заподозренного, а в конце не помнит обиды и благородно старается облегчить положение несчастного Эдипа. Только черты некоторой сухости напоминают Креонта из «Антигоны».
Глубокое сочувствие вызывает Деянира в «Трахинянках». Искренне преданная Гераклу, она продолжает его любить и после того, как узнала об его измене. У нее нет мысли о мщении: она хочет лишь вернуть утраченную любовь, и разве можно ее винить за то, что все повернулось наоборот? Слабая женщина, замкнутая в своем «гинекее», она живет воспоминаниями и узким кругозором окружающей среды и, веря в силу «приворотных» средств, в трудную минуту обращается к ним. Ее переживаний мы почти не видим, но страшный конец позволяет догадываться о глубине их.
Обаятельный образ девушки, благородной и нежной, прекрасной в своей женской слабости, представляет Исмена в «Антигоне». Если у нее нет силы и решительности сестры, то, принимая на себя вину за подвиг Антигоны (536 сл.), она поднимается до подлинной моральной высоты. Всего в одной сцене появляется в «Антигоне» жених героини Гемон, но образ его запоминается как тип настоящего афинского эфеба, каких любили изображать греческие художники. Вращаясь среди народа, он понял всю фальшь рассуждений отца и со всей скромностью, полагающейся его возрасту, пытается подсказать правильное решение отцу, но тот объясняет это влиянием женщины. О любви говорит только песня хора (7 81 — 8 0 0): Софокл еще не развивает таких тем. Но свою невысказанную любовь Гемон запечатлел смертью над трупом невесты.
«Электре». Она еще глумится над памятью убитого ею Агамемнона, но, измученная мыслью об ожидающем ее мщении Ореста, изливает всю злобу на Электру. Угрожающее сновидение отнимает у нее твердость. Оправдание ею убийства местью за жертвоприношение Ифигении решительно опровергнуто Электрой, и она не находит ничего лучшего, как обратиться к силе Эгисфа. Но вот она слышит о смерти Ореста. Материнское чувство на минуту вызывает у нее некоторую жалость, но тут же над скорбью торжествует радость избавления от страха мести. Это примиряет зрителя с ее ужасным концом. Самым гнусным злодеем показан Эгисф.
Образ Одиссея в «Аяксе» представляется двойственным: сначала он изображается хитрецом, который выслеживает действия противника, а под конец — благородной личностью, которая стоит выше личных счетов и умеет оценить благородство Аякса. В «Филоктете», наоборот, ему приданы черты хитрого интригана: он пользуется неопытностью и простодушием Неоптолема и делает его орудием своей интриги против Филоктета; однако в конце концов он терпит неудачу вследствие того, что честность не позволяет Неоптолему совершить подлость по отношению к Филоктету.
— Антигона и Исмена, Электра и Хрисофемида; хитрость и простодушие — Одиссей и Неоптолем; властитель и подданная, судья и подсудимая — Креонт и Антигона. При таком сопоставлении отчетливее выступают характерные черты каждого образа. Поэт получает возможность заметнее показывать различия в оттенках и в деталях. Исмена, как и Антигона, понимает свой долг по отношению к брату, но не обладает достаточной смелостью и силой воли, а Хрисофемида соглашается даже подчиняться правителям («Электра», 394 — 401). В таком противопоставлении одного лица другому определяются индивидуальные свойства каждого, персонажи приобретают больше жизненности и силы, получают большую разносторонность.
Наконец, необходимо отметить у Софокла попытки введения некоторых бытовых черт и наделения простых людей психологией, типичной для их круга. Таков Дядька Ореста в «Электре», руководитель и бдительный страж его действий; отчасти подходит сюда и Нянька Деяниры в «Трахинянках». К образам бытовой комедии приближается Страж в «Антигоне», который с наивной откровенностью говорит о боязни за собственную жизнь (228, 327 — 332, 437 — 440). Таков и Вестник в «Трахинянках», который, желая выслужиться перед госпожой, спешит первым принести ей известие о возвращении Геракла (180—191), а потом раскрывает ей ложь в сообщении Лиха (346 — 348). Интересен в этом отношении и коринфский Вестник в «Царе Эдипе». Желая выслужиться перед Эдипом, он спешит сообщить ему весть об избрании его на престол в Коринфе, хотя никто его на это не уполномочивал (939 сл.). Он рассчитывает на награду (1005 сл.) и в дальнейшем подчеркивает, что именно он спас Эдипа от гибели, принеся в дом Полиба (1030).
человека вызвать сочувствие. В этом их вечная прелесть и непреходящее значение.
8. ЯЗЫК СОФОКЛА
Язык Софокла отличается возвышенным характером, как это вообще свойственно греческой трагедии, но значительно проще, чем язык Эсхила. Он более приближается к разговорной речи, менее насыщен диалектными формами — эолизмами, ионизмами, архаизмами и гомеровскими формами; в хоровых частях по-прежнему преобладает искусственный дорийский диалект. Софокл не прибегает к таким смелым словообразованиям и сочетаниям слов, как Эсхил. Однако особенности трагического жанра не позволяют снижать язык до уровня обыденного. Плутарх назвал его стиль в высшей степени выразительным, или характерным ((ηϋικώτατον)11
«Боги, потрясши наше государство сильной бурей, поставили теперь его снова на правильный путь» («Антигона», 162 сл.); с бурей же сравнивает и душевную болезнь Аякса («Аякс», 206 сл.); часто образ болезни связан с расстройством домашних дел («Электра», 1070), особенно смутами в государстве: «Из-за твоего неразумия болеет государство» («Антигона», 1015). А Эдип заявляет собравшимся просителям: «Я знаю хорошо, что все вы болеете, и, хотя вы болеете, из вас нет никого, кто бы болел так, как я» («Царь Эдип», 60 сл.). Последнее сравнение интересно еще и тем, что в нем содержится двойной смысл — и мор физический и смутное состояние государства. А вот соединение нескольких образов в полных загадочности предвещаниях Тиресия: «Какая пристань, какое место Киферона вскоре не будет откликаться на твой крик, когда ты распознаешь, как неблагополучен был для дома тот гименей (свадебная песня), под звуки которого ты прибыл сюда после удачного плавания!» («Царь Эдип», 420 — 423). Тут имеется в виду, что в горах Киферона фиванский пастух передал коринфскому младенца Эдипа и что Эдип после многих трудностей прибыл — на горе себе и другим — благополучно в Фивы и отпраздновал там свой злосчастный брак. Эта образность языка живо воспроизводит эмоциональность говорящих.
Достижением Софокла является то, что он стал индивидуализировать речь своих героев, вносить в нее большое разнообразие. Язык Антигоны отличается краткостью, резкостью и категоричностью. Скупой на слова Аякс вдается в некоторую пространность, когда чувствует в себе полный надлом. Речь Креонта полна готовыми изречениями и правилами мудрости, когда он сознает свою силу и превосходство, но делается короткой и отрывистой, когда он чувствует, что теряет под собой почву. В «Аяксе» речи Агамемнона и Менелая, а отчасти и Эдипа в «Царе Эдипе» полны общих мест. Речь простых людей — Стража в «Антигоне», коринфского Вестника в «Царе Эдипе», Вестника в «Трахинянках» и т. п. — полна юмора, лукавства и наивного остроумия, свойственного людям этого круга.
Ввиду того что было увеличено число актеров и главное внимание было перенесено на изображение характеров, должен был расшириться и объем диалогических частей. Однако, несмотря на это, разговор между тремя все еще остается редкостью. А монолог в полном значении этого слова весьма ограничен присутствием хора и принимает иногда форму обращения к богу, как обращение Клитемнестры к Аполлону («Электра», 637—659) или к неодушевленному предмету, как Аякса к мечу («Аякс», 646 — 692) и Электры к урне с мнимым прахом Ореста («Электра», 1126—1170). Во всяком случае диалог в трагедии Софокла приобрел большую живость, гибкость, приспособляясь к характеру действующего лица. Естественная живость разговорной речи иногда выражается быстрой сменой одиночных стихов, которыми обмениваются действующие лица. Это так называемая «стихомифия». В некоторых случаях, при особенном напряжении разговора, когда требуются быстрые и короткие реплики, Софокл разделяет стих между собеседниками, так что фраза одного перебивается словами другого (так называемые άντιλαβαί). Это встречается во всех трагедиях Софокла, кроме «Антигоны».
С увеличением объема диалогических частей хоровые партии в произведениях Софокла соответственно уменьшились; они занимают у него значительно меньше места, чем у Эсхила, но метрическая структура их сложнее и отличается большим разнообразием. Отдельные партии отличаются глубоким лиризмом. Таково упомянутое уже прославление Афин в «Эдипе в Колоне» (668 — 719), прославление силы Эрота в «Антигоне» (781 — 800) и Диониса там же (1115—1152); Афродиты в «Трахинянках» (497 — 530) и др.
Высокое художественное значение Софокла заключается в том, что он более, чем какой-либо другой трагический поэт, умел выражать свои мысли образами. У него не видно философской рефлексии и искусственности. Действия его героев определяются внутренним поуждением, и нигде не заметна рука режиссера, которая бы их толкала. Они живут полной жизнью, в которой отражается подлинная дейсвительность, поэтически претворенная. Поэтому можно говорить о реализме в его творчестве, хотя и облеченном в мифологическую форму. Герои Софокла глубоко гуманны, что делает их близкими и понятными людям всех времен. Идеализируя своих героев, он вызывает у зрителя приподнятое чувство.
Софокл при жизни был любимцем афинской публики. Высокое значение его творчества признавали Аристофан и другие представители древней аттической комедии. Сократ считал его самым замечаельным трагическим поэтом (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», 1, 4, 3). Его называли даже «трагическим Гомером» (Диоген Лаэрт-ский, IV. 3. 20). На него как на образец много раз ссылается Аристотель. В конце IV в. он наряду с Эсхилом и Эврипидом был причислен к национальным образцовым поэтам, и, по предложению Ликурга, в афинском театре был воздвигнут ему памятник. Его пьесы много раз ставились; писатели часто его цитируют. Правда, в эпоху эллинизма первенство перешло к Эврипиду. Но это только показывает, что Софокл был глубоко связан со своим временем, верно отражал вкусы и миропонимание классической Греции. Позднейшие «аттицисты» очень высоко ценили его с эстетической точки зрения12. Высокую оценку нашел он и у римских писателей — Цицерона, Вергилия, Горация и Овидия.
Софокла. В Италии ему подражал Альфиери. В Германии Лессинг посвятил ему специальную работу. Гёте в разговорах с Эккерманом высказал ряд интересных суждений о трагедиях Софокла. Шиллер выразил свое восхищение Софоклом в предислвии к «Мессинской невесте», которая создана по образцу «Царя Эдипа» с введением хора. Высоко ценили его Гёльдерлин и Гегель. В русской литературе Софоклу подражали Сумароков, Озеров, Катенин и др. В XIX в. Софокла много раз переводили и переделывали, в том числе Леконт де-Лиль во Франции и Гофмансталь в Австрии.
— особенно «Царя Эдипа» и «Антигону». Музыку к этим трагедиям написал Мендельсон. Не раз они ставились и у нас. Мужественная простота героев Софокла захватывает и людей нашего времени.
Примечания.
1. Аристотель. Риторика, III, 18, р. 1419 а 27.
3. См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 5, с. 2 8 — 2 9; т. 6, с. 18; т. 7, с. 153.
— Полн. собр. соч., т. 2, с. 23, 167.
5. Некоторые ученые считали эту речь Антигоны поздней вставкой в трагедию, так как видели в этих словах героини противоречие с ее характером. Но они упускали Из виду, что в них-то и выражено мировоззрение античного грека.
«Антигона», 294-303, ср. 1035-1039, 1047; «Царь Эдип», 380-389, 889.
7. Маркс К. Капитал. Т. 1. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 143.
8. Ср. в драме Л. Н. Толстого «Власть тьмы» Никита, совершивший убийство, не открыт судом, но сам отдает себя в руки правосудия, чтобы в наказании найти себе успокоение.
«Антигона», 593 «Я вижу, издревле идут эти несчастья рода Лабда-кидов», ср. 471, сл., 856—866; в «Электре» Эгисф говорит (1498): «Да, этот кров должен увидеть и настоящие, и грядущие несчастья Пелопидов», а хор вспоминает о проклятии возницы Миртила, который был сброшен Пелопом в море (504 — 515).
11. Плутарх. Как замечать свои преуспеяния в добродетели? 7, р. 79 В.
12. Дионисий. О подражании. II, 2, 11, р. 206; О сочетании имен, 24, р. 12 1; Неизвестный автор (Дионисий или Лонгин). «О возвышенном», 35,5; Аристид Элий, 45, р. 145D и 46, р. 179 D и др.