Стихотворный размер
Вантичной теории словесности существовал определенный, детально разработанный, широкоизвестный, повсеместно принятый критерий «художественного» произведения в его отличии от произведения «научного». Критерий этот вмещал ряд поэтико- эстетических категорий, для «художественного» произведения обязательных.
О подобном критерии упоминают, им пользуются авторы многочисленных античных трактатов, изучающих искусство слова, а также авторы «научных» сочинений, лишь косвенно и попутно затрагивающих вопросы критики и теории античной словесности. Среди них — Аристотель («Поэтика», «Риторика») и Платон (кн. III «Государства», несколько глав «Законов»), Страбон (первые три книги «Географии»), Лукиан («Как писать историю»), Квинтилиан («Воспитание оратора») и др.
Собирательно критерий этот получает четкое и компактное выражение в схолиях к Дионисию Фракийскому, где дается как бы ступенчатое описание «многослойного» художественного произведения от его поверхности вглубь. «Поэта,— пишет схолиаст1 — украшают следующие четыре свойства: стихотворный размер (τόμέτρον), вымысел (ό μοθοί), рассказ (ή ιστορία), и способ словесного выражения (ή leksis), и всякое произведение, лишенное этих свойств, не будет поэтическим произведением, даже если оно и пользуется размером. Так, конечно, мы не назовем поэтами 2 ни Эмпедокла, ни Пифийского оракула, ни излагающих учение о звездах, хотя бы они и пользовались размером, поскольку в их произведениях нет отличительных поэтических свойств».
Итак, в соответствии с античной теорией словесности произведение признается «художественным», если обладает четырьмя определенными поэтическими свойствами, четырьмя признаками: сти хотворным размером, вымыслом, рассказом и способом словесного выражения. В свою очередь, именно эти признаки, возведенные в степень поэтико-эстетических категорий, составляют античный критерий «художественного» произведения, понятный и эстетической мысли Нового времени.
Гомеровский эпос с его одновременно образной и понятийно- логической формой мышления удовлетворяет всем требованиям, предъявляемым античностью к «художественному» произведению, соответствует всем намеченным признакам и вместе с тем в чем- то постоянно выходит за рамки этих требований, этих признаков, расширяя их объем или характерно изменяя их содержание, их внутреннюю сущность.
Выяснить, как совершаются такие изменения, в чем они заключаются, почему происходят и — как следствие — определить формы и пути самовыявления, взаимопроникновения и взаимодействия образного и понятийно-логического начал в художественной системе эпического целого и является той целью, той узкой задачей, на достижение которых направлено все дальнейшее исследование.
***
Первый признак художественного произведения, стихотворный размер 3 (το μέτρον), является вместе с тем признаком возможным, но недостаточным и необязательным. Иначе — стихотворный размер указывает на присутствие в произведении образного, художественного элемента; но произведение может быть «художественным» и без стихотворного размера, равно как и не быть в полной мере художественным, обладая им.
По мнению Лукиана, историческое, т. е. научное, сочинение, вовсе лишенное метра, тем не менее способно обратиться в художественное, в «прозаическую поэзию», стоит лишь ввести в него вымысел 4.
И, напротив, стихотворный размер, по мысли Аристотеля, не сделает поэзией ни «Историю» Геродота, ни «О природе» Эмпедокла: «Ведь историк и поэт различаются не тем, говорят ли они стихотворным размером или без него: ведь можно было бы переложить сочинения Геродота стихотворным размером, и тем не менее они остались бы историческим рассказом с размером или без него» 5.
Имея в виду людей, связывающих понятие «творить» со стихотворным размером, Аристотель пишет: «И если издадут написанный метром какой-нибудь трактат по медицине или физике, то они обыкновенно называют его автора поэтом, а между тем у Гомера и Эмпедокла нет ничего общего, кроме метра, почему первого справедливо называют поэтом, второго — скорее физиологом, чем поэтом» 6.
О том же автор схолии7: «Тот не поэт, кто из поэтических свойств пользуется только лишь размером. Так, ни Эмпедокл, написавший «О природе», ни излагающие учение о звездах, ни Пифийский оракул, изрекающий предсказания в стихах, не являются поэтами».
Вместе с тем стихотворный размер свойствен только художественному мышлению и в любом случае связан с его проявлением. Ни одно из произведений научной мысли античности, где элементы художественного освоения мира отсутствуют полностью, как в «Геометрии» Евклида, например, не содержит стихотворного размера.
А если в литературной практике античности, особенно в начальный период размежевания сфер понятийно-логического и образного мышления, и сталкиваемся с фактом стихотворного размера произведений научных, то только тех из них, где научное мышление соседствует с еще не изжитыми, не изгнанными до конца из этой отрасли знаний попытками образного освоения мира. Пример — то же сочинение Эмпедокла «О природе», дошедшее до наших дней в значительных отрывках, и те же медицинские и астрономические трактаты, на которые ссылается схолиаст.
Гомеровский эпос написан размером, выдержан в метре. Но размер, метр гомеровского эпоса специфичны, «особенны»; особенны в том и тем, что привносит в метр эпический синкретизм, обладающий элементами не только образного, но и понятийно-логического начала.
Эпический синкретизм — содержание гомеровских поэм, эпический гекзаметр — их стихотворный размер.
Функциональная связь того и другого представляется на первый взгляд парадоксальной. Однако есть основание полагать, что эпический синкретизм гомеровского мышления, действительно, отразился в стихотворном размере поэм, и прежде всего как слияние общего и частного, всеобщего и единичного. Эпический гекзаметр гомеровского эпоса безотносительно к его генезису ощущается целым, спаявшим части, единичным, вобравшим множество, общим, включившим частное, иначе — «концентрацией», средоточием первоэлементов (метрических стоп) едва ли не всех стихотворных размеров древнегреческой поэзии.
В самом деле, гомеровский эпический гекзаметр — это шестистопный стих с обязательной цезурой в третьей стопе. Основу его составляет дактиль как сочетание одного долгого и двух кратких слогов с ритмическим ударением на долгом слоге (— U U ). Общеизвестно, что гомеровский гекзаметр дает образцы чистого дактиля и его вариантов — трохея и спондея 8.
Диомед, латинский грамматик IV в. н. э., в сочинении «Искусство грамматики», или иначе — «Руководство по грамматике» (Ars grammatica), в разделе «О поэтических произведениях» (De poematibus) перечисляет три рода поэтических произведений: «деятельный, или изобразительный, который греки именуют драматическим, или подражательным; и повествовательный, или передающий в словах, который у греков — разъясняющий, или описательный; и общий, или смешанный, который греки называют κοινόν, или μικτόν» 9. В определении Диомеда «κοινόν, или общий (это тот род поэтического произведения), где поэт сам ведет речь и где вводятся лица, произносящие речи, как написана вся «Илиада» и «Одиссея» Гомера, и «Энеида» Вергилия, и новые им подобные» 10.
В главе «О виде общего поэтического произведения» (De specie poematis communis) Диомед приводит метрико-тематическое определение структуры эпоса, в частности эпоса гомеровского: «Эпосом у греков называется описание в гекзаметрической песни (carmine hexametro) божественных, героических и человеческих деяний»11.
Как принятое в античной науке о стихосложении, это определение повторяется и в «Руководстве по грамматике» Мария Викторина (IV в. н. э.), в главе «О метрах»: «Итак, есть четыре вида метров: эпический, мелический, комический, трагический. Эпос — собственно героический метр, поскольку описывает в гекзаметрическом стихе божественные и человеческие деяния — и особенно — подвиги героев... Этим метром Гомер запечатлел доблесть героев... » 12.
Наконец, в главе «О дактилическом гекзаметре» Диомед дает изложение стереотипного строения эпического гекзаметра: «Героический стих должен быть длиною от двенадцати слогов до семнадцати, длиннее он быть не может. Потому что, если в нем большее (число слогов), они разрушаются по элизии или по стяжению. А шестистопный скандируется. Его стопы, когда он упорядочен, двух разновидностей: спондей и, при распущенной последней части его, дактиль. Но спондей в конце (стиха) ставится постоянно, и по большей части место его ( там ) заступает трохей на том основании, что, как полагали древние, во всяком метре последний слог не имеет значения» 13.
И еще, у того же Диомеда, при некотором уточнении в названии метра, в главе «О наименовании героического стиха»: «Героический шестистопный стих называется по-разному. Он — и гекзаметр, или пифийский или эпический, и приапей и буколический, а по-латыни сверх этих названий он именуется еще длинной <стопой>. Иначе говоря, героические — те, у которых всякий раз в первой, третьей и шестой стопе — спондей. Но героическим он, кроме того, называется потому, что напоминает о подвигах и деяниях доблестных мужей; также его называют гекзаметром, потому что он в шести частях сохраняет различными путями и способами спондей и дактиль » 14.
Сходное у Мария Викторина в «Руководстве по грамматике» в главе «О дактилическом метре»: «Дактилический гекзаметр состоит из спондея, трохея и дактиля» 15.
Но «перевернутый» дактиль есть не что иное, как анапест (— U U и U U — ); трохей, лишенный следующей за ним паузы, обращается в хорей; «перевернутый» хорей, где долгий и краткий слог поменялись местами (— U и U — ), образует ямб. В свою очередь, сочетания ямба, хорея-трохея, дактиля, спондея, как на это указывали еще древние, формально соотносимы с рядом иных метрических стоп античности. И едва ли не каждая из этих стоп так или иначе присутствует в гомеровском гекзаметре.
В этом смысле показательны свидетельства тех же античных грамматиков. «Руководство по грамматике» Мария Викторина содержит специальный раздел: «Книга третья, практические сведения о смежных между собой и смешанных метрах». Одна из глав этого раздела носит примечательное для нас название «Сколько родов стихотворных размеров могло бы произойти из дактилического героического стиха» 16 и включает, в частности, характерное рассуждение об иониках, восходящем и нисходящем, соотнося их с дактилическим гекзаметром: «Ионик-сотад также... произошел из гекзаметра. Потому что он состоит из спондея, расположенного вначале, в конце и в середине стиха и являющегося в героическом стихе главной сутью метра: ведь он <спондей> порождает дактиль в результате деления второго долгого <слога)» 17.
Рассуждение имеет характер практического руководства в области античного стихосложения и опирается на прецеденты гомеровского стиха, осмысленные, однако, с позиций зрелой классики. Речь, таким образом, идет не о реальном происхождении стиховых размеров из гомеровского стиха (что само по себе абсурдно!), но о явлениях, близких гомеровскому гекзаметру и внутренне ему соответствующих.
На потенциальное присутствие в гекзаметрическом стихе иных стихотворных размеров античности с последующим выявлением, «высвобождением» их через цезуру указывает и Диомед в сочинении «Руководство по грамматике», в главе «Об отрезках» (De incisionibus): «Нам должно также следить, чтобы в героическом гекзаметре ты соблюдал отрезки, которые одни называют цезурами, а другие именуют членениями: греки по обычаю сохраняют их. Отрезков героического стиха — четыре. Они являются конечными кусками в <произносимой> речи и располагаются в таком порядке: первый — пентемимерес (т. е. состоящий из двух с половиной частей), второй — κατά τρίτον τροχαΐον (т. е. трехчастный.— И. Ш.), третий — гефтемимерес (т. е. состоящий из трех с половиной частей), четвертый называется буколическим тетраподием, потому что, как полагают, им впервые воспользовался Феокрит, автор буколической песни.
Пентемимерес — это семиквинарий, где после двух стоп и одного слога отрезок речи завершается, и потому он носит название пентемимерес, так как отделяет пять полустоп... Оставшуюся часть их составляют анапестические гиперкаталектические (т. е. сверхусеченные) триметры... Эта часть, если принимает один краткий <слог>, создает конечным отрезком <произносимой> речи вторую цезуру» 18.
В аналогичном сочинении современник Диомеда и грамматик Марий Викторин обращает внимание на присутствие в «Илиаде» и «Одиссее» телеямбических стихов 19.
Римскими грамматиками подобный метрический «сбой» осмысляется как факт выявления внутренних метрических возможностей стихотворного размера, ведущий к его разнообразию. Так, в главе «О ямбическом стихе» Диомед пишет: «Троичный ямбический стих, которым пишутся трагедии и комедии, всегда состоит из самого ямба и <организован> без помощи иной стопы; по имени его он и назван. Но ради разнообразия принимает он и дактиль, спондей, анапест, трибрах. И вот они, числом пять, являются теми, какие в зависимости от того, как требует польза дела, чередуются между собой» 20.
Замечание Диомеда о метрической вариативности внутри ямбического триметра представляет для нас особые интерес и важность, поскольку в наблюдениях античных грамматиков ямбический триметр изоморфен эпическому гекзаметру.
В главе «О метрах» своего «Руководства по грамматике» Марий Викторин, продолжая рассказ об эпическом гекзаметре, говорит: «Он же — и пифийский, который, как передают, был сложен после убиения (Аполлоном) пифийского дракона, когда жители Дельф сопровождали хвалу Аполлону таким вот припевом:
ίή παιάν, ίή παιάν, ίή παιάν,—который состоит из шести спондеев. Он же и ямбический триметр, если коррупируется йота, которая дихронна. Ибо в них (дактиле и ямбе) заложены основы всех метров»21.
Сведения о недактилических стопах в пределах гомеровского гекзаметра, помимо античных трактатов, содержат и работы современных авторов, в том числе исследование А. Коларжа «О метрике греческих и римских поэтов»22.
Известно, что античные грамматики полагали «гекзаметрический стих завершением и, вместе с тем, главной сутью, сущностью всех метров» 23 или — резче — утверждали, что дактиль и спондей составляют «основу всех метров» 24. Соответственно в Гомере они закономерно усматривали «источник и начало учения о метрах» 25.
Вместе с тем при закреплении определенного стихотворного размера за каждым из поэтических жанров классической древности26 бытование различных метрических стоп в пределах гекзаметра симптоматично.
В гекзаметре гомеровского эпоса спаянно, целостно отражается множественность сторон единого мира, множественность содержаний, свойственных различным жанрам последующего периода и закрепленных в этих жанрах в своем собственном стихотворном размере.
Все размеры в одном: пример, «источник», хранилище — такова первая особенность метра гомеровских поэм, эпического гекзаметра, поставленного силой художественного мышления, силой эпического синкретизма в ту же позицию по отношению к античному стихосложению, что и поэмы Гомера по отношению ко всей античной литературе.
Особенность вторая. Весь античный эпос, как ранний, в частности философский и киклический, так и поздний, скорее похожий на роман в стихах, пользуется эпическим гомеровским гекзаметром. «А так называемый героический метр,— пишет Аристотель,— присвоен ему (эпосу.— И. Ш.) на основании опыта: в самом деле, если бы кто стал сочинять повествовательное произведение каким- нибудь другим метром или же многими, то это бы показалось неуместным» 27.
Время от времени внутри эпического гекзаметра происходят некоторые изменения, связанные с тем или иным жанровым развитием эпоса, с той или иной литературной эпохой28, но общая структура метра остается неизменной, стабильной по-прежнему.
Объяснение исключительной приверженности античного эпоса к гекзаметру естественно было бы искать в традиции, но, как известно, всякая традиция, а равно — ее жизнеспособность имеют свой собственный смысл и свои особые причины.
Стихотворный размер — наиболее устойчивый, консервативный элемент художественной формы. Он воплощает определенное содержание, сформирован, создан определенным содержанием и ради определенного содержания.
Утверждение непременной соотнесенности поэтического содержания и его внешнего выражения в гекзаметрической (применительно к гомеровскому эпосу) стиховой форме предстает теоретической посылкой, открывающей главу «Гекзаметр» в книге К. Марота «Начала греческой литературы»: «Не требует доказательств, что пленительное, одинаково волнующее грацией и достоинством внешнее выражение греческого эпоса едва ли могло быть независимым от становления своего содержания, и также наоборот: едва ли подобное содержание установилось бы вне этой формы. А потому возникает вопрос именно об этом внешнем выражении, о дактилическом гекзаметре как, пожалуй, самой главной возможности пересмотреть расшифровку нашей загадки, которая носит имя Гомер» 29.
Каждый поэтический жанр имеет свой размер. Его жанровое закрепление и есть содержательность стиховой формы. Можно писать любым метром на любой сюжет, но как писать, и в частности каким метром,— создает жанр.
Связь стиховой формы, метра поэтического произведения с его содержанием ощущалась уже античностью, хотя и толковалась несколько прямолинейно: чувство непосредственна соотносили с метром художественного произведения, это чувство вызвавшего. Известно рассуждение Деметрия о холиямбах Гиппонакта: «Желая отразить врагов, он сломал метр и сделал его хромым, вместо прямого, и аритмичным, т. е. соответствующим страшности и брани. Действительно, ритмичный и удобослышимый метр подходил бы больше к энкомиям, чем к хуле» 30,— и замечание Варрона Реатинского о разнузданности ионийского метра и строгой собранности гекзаметра: «Героический <стих> принадлежит Ахиллу, ионик — кинеду» 31.
На историчности подобных ассоциативных связей стихотворного размера и человеческого чувства при сопоставлении античности и современности специально останавливается в своей книге об античной музыкальной эстетике А. Ф. Лосев 32. Вместе с тем в современном стиховедении безотносительная экспрессивность стихового размера, и — как частный случай — спондеических гекзаметров у Гомера, не ставится под сомнение 33.
Среди советских ученых на связь явлений стихового ряда с глубинным, внутренним содержанием поэтического произведения вполне отчетливо указывал Б. В. Томашевский. В статье «Строфика Пушкина» Б. В. Томашевский квалифицировал строфу как художественное явление, исторически и содержательно обусловленное, и воспринимал ее, вместе с поэтом, «в круге жанровых, эмоциональных и тематических ассоциаций с другими произведениями, в которых эта строфа уже употреблялась»34.
Но содержание гомеровского эпоса, эпический синкретизм в многочисленных вариантах его художественного претворения, предстает как некое неделимое сращение понятийно-логического и образного элементов. Поэтому-то гомеровский стихотворный размер и оказывается определенной художественной формой, привносящей оба эти начала в слитности и гармоническом единстве. Именно специфика содержания, заключенного в гомеровском метре, вынуждает прибегать к нему весь послегомеровский эпос.
Так, эпос киклический и эпос философский, далеко не утратившие еще эпического синкретического мировосприятия, но лишь нарушившие его гармонию: первый увеличением образного начала, второй уменьшением его,— находят в эпическом гекзаметре прочную опору, способную выдержать избыток и при случае восполнить недостающее, оставаясь неизменной по своей сути.
когда ставили перед собой задачу всестороннего и возможно более объективного воспроизведения жизни во всем ее богатстве и полноте, т. е. тогда, когда приходили по своей целенаправленности в некоторое соприкосновение с гомеровским эпосом35.
Поздний эпос упорно и почти всегда безуспешно пытался взглянуть на мир с позиций, отошедших в далекое прошлое, с позиций эпического синкретизма как слияния элементов понятийно-логического и образного начал. Отсюда стремление позднего эпоса использовать метр, принятый этим типом художественного мышления и несущий в себе его заряд, его особое содержание. Обращение к гомеровскому гекзаметру освобождало от мучительного нащупывания подходов, вело художественную мысль по проторенным дорогам, подсказывая лучшие переходы и повороты, на которых рельефнее и ярче должен был высвечивать, открываться под необходимым и заранее определенным углом зрения нужный материал. Таковы, очевидно, причины использования гомеровского гекзаметра во всех жанрах эпоса на всем протяжении развития древнегреческой и более того — всей античной литературы.
Вместе с тем, исследуя содержательность метра как явления стихового ряда, надлежит, видимо, иметь в виду не только ассоциативно- содержательные связи с предшествующим употреблением метра, но и внутренние возможности самого метра по отношению к типу художественного мышления, поэтического взгляда на мир, принятому автором и отраженному в его произведении. Причины использования подразумевают возможность к такому использованию, заложенную в самом метре. Чтобы быть эпическим размером, гекзаметр должен обладать способностью передавать сращение образного и понятийно-логического начал эпического синкретического мышления, равновесие этих начал в гомеровских поэмах, преобладание понятийно-логического над образным в философском и образного над понятийно-логическим в киклическом эпосе, и тем более — в эпосе позднем.
И эта возможность, эта способность к подобной передаче, отличающая метр гомеровских поэм, находит объяснение лишь в одном: эпический гекзаметр включает не только элементы прочих античных метров, но и элементы «неметрической» речи, характерной для научной литературы как понятийно-логического пути познания мира. По мнению современных исследователей, гекзаметр на определенном этапе развития древнегреческого языка был наиболее близок к обыденной разговорной речи, а гекзаметрические колоны соотносимы с «отрезками», «кусками» традиционного повествовательного прозаического языка. В этой связи важно вспомнить и наблюдение Аристотеля: из всех стихотворных размеров гекзаметр — «самый устойчивый и самый вместительный»36.
«нехудожественной», «непоэтической» речи и ей чуждым.
«прозаичность», ориентир на «болтовню толпы» античные теоретики относили к свойствам ямба.
Рассказывая о становлении трагедии, Аристотель упоминает о стихотворном размере ее диалогической части, ямбическом триметре, и полагает этот размер свойственным трагедии от природы, «так как ямб из всех размеров самый близкий к разговорной речи. Доказательство — то, что в беседе друг с другом мы произносим очень часто ямбы, а гекзаметры редко и то выходя из обычного строя разговорной речи» 37. Сходное у Аристотеля в повествовании о тропах: «В героических стихах употребительно и все вышесказанное, а в ямбических — подходящие слова все те, которыми пользуются в разговорах, так как эти стихи особенно подражают (разговорной) речи»38. Наконец, значительно категоричнее у Деметрия: «Ямб — дешев и подобен речи толпы. Толпа ведь, не зная сама того, болтает ямбическими метрами» 39.
Условность подобного деления и тематического закрепления метра самой античностью ощущается поздно, историчность не ощущается вовсе: «Не всякий ямб ругателен, но существует и благочестивый. Именно в комедиях он болтает и бранит, в трагедии же горюет. Бывает, что и гимны им пишутся; потому он и благочестив»40.
работами Т. Вебстера, К. Марота, Г. Френкеля.
Как известно, при дешифровке табличек линейного письма Б в нескольких случаях М. Вентрис и Дж. Чэдвик обнаружили дактилические заголовки к традиционным, административно-хозяйственным перечням (Ру Αn 12, и Аn 14) и сопоставили их с текстами гомеровских поэм (Ил., II, 639 и Ил., XXII, 395)41.
Это обстоятельство, равно как и выявление археологически подтвержденных анахронизмов в гомеровских эпических формулах материальной культуры, усиленное работами Г. Лоример, позволило Т. Вебстеру в своих работах о предгомеровской поэзии, или, точнее, о том малом, что мы о ней знаем, закрепить за эпической поэзией микенской эпохи двойной короткий ритм 42. «Чем больше будет изучаться микенская Греция,— пишет Т. Вебстер в знаменитой книге «От Микен к Гомеру», — тем больше может найтись примеров, и метрические заголовки к перечням, может оказаться, были <там> правилом. Во всяком случае, эти вполне определенные примеры показывают, как легко микенская Греция с ее не подлежащими стяжению гласными могла приспособиться к двойному короткому ритму, анапестическому или дактилическому»43.
К мнению Т. Вебстера о дактилическом ритме эпической предгомеровской поэзии как поэзии микенской эпохи присоединяется Дж, Чэдвик в последнем издании основополагающего труда «Документы в микенской Греции» 44.
микенского периода, в ритмическом строе разговорного микенского.
В исследованиях К. Марота гекзаметр как всеобщий греческий стихотворный размер уходит корнями далеко в предгомеровскую, пору, когда он ощущался близким обыденной разговорной речи 45.
В своих выводах К. Марот опирается и на дактилические тексты линейного письма Б, и на опыт современных исследований языка эпической поэзии различных народов мира в сопоставлении с данными языка их разговорной, обыденной, непоэтической речи. Соответственно, по мнению К. Марота, «древнемикенский язык подходил для порождения или, по меньшей мере, для восприятия дактилического размера», который пришел к нему в виде «интернационального четырехарсного метра, воспринятого жителями древних Микен как свой собственный, что могло иметь основу в южноахейском диалекте Пелопоннесса» 46.
Ту же «распространенную и всеобщую четырехарсную метрическую форму, прототип гекзаметра », К. Марот наблюдает и в древнекритском языке заговоров (—1580—1350 гг. до н. э.)47.
Выводы К. Марота идут как будто вразрез и с устоявшейся традицией, выверенной авторитетом Аристотеля и, более того, с практикой, «с общей картиной послегомеровской поэзии: ведь в классическое время дактилический гекзаметр — далеко не господствующий размер» 48.
метрического.
Аристотель, как видит это К. Марот, в своих суждениях о стихе и разговорной речи пренебрег фактором исторического развития языка и его диалектными различиями, а высказывания Аристотеля о стиховых размерах исходят, по К. Мароту, из практики после- гомеровской поэзии, чуждой поэтике и эстетике предгомеровского и гомеровского периодов 49.
С особым и вполне понятным сочувствием К. Марот относится к научным поискам взаимосвязи разговорной речи и речи метрической на современном этапе их исследования и соответственно к работам в этой области Г. Френкеля, изучающего взаимодействие прозы и поэзии на уровне прозаической речи и эпического гекзаметра античности.
Как показал Г. Френкель в книге «Пути и формы раннегреческой мысли» 50, «воспринимаемые куски» (die verständlichen Satzstücke) «традиционногоповествовательного(прозаического)языка в значительной мере с необходимостью способствовали выявлению правильной системы колонов гекзаметра, или, иными словами, возникновению греческого эпического языка» 51.
«отклонение от прозаической речи» в гекзаметрах даже такого литературно изощренного эпика, как Каллимах, «не выходит за пределы привычной поэтической вольности» 52.
Возникший на основе микенского двойного короткого ритма, эпический гомеровский гекзаметр как поэтическая форма художественной мысли античности, видимо, вместил, переработал и освоил элементы иной, непоэтической, в узком смысле слова, речевой системы, или, иначе,— элементы повествовательной прозаической речи 53.
принципа качественного единообразия мира при количественном неравенстве качеств, это единообразие составляющих и, вместе с тем, эпического закона, по которому любой эпический «каждый» не противопоставим эпическому «все», но единообразен с ним.
Особенность была подмечена поэтом русского романтизма и переводчиком «Одиссеи» В. А. Жуковским. «Переводя Гомера (и в особенности «Одиссею»),— пишет Жуковский,— недалеко уйдешь, если не займешься формулою каждого стиха в отдельности, ибо у него, т. е. Гомера, нет отдельно (здесь и далее курсив мой.— И. Ш.) разительных стихов, а есть поток их, который надобно схватить весь, во всей его полноте и светлости; нужно сохранить каждому стиху его физиономию, но так, чтобы его отдельность сливалась со стройностью целого и в ней исчезала» 54. «Каждый» стих единообразен со «всеми», и «все» вбирают, покрывают «каждый».
«неметрической» речи, в целостном эпическом единстве стихотворного размера и — как следствие — в метрической его универсальности, в качественном единообразии эпического стихового потока (не исключено — и во многом ином, уточняющем и углубляющем эти наблюдения) обретает свое метрическое претворение в поэмах Гомера художественный синкретизм эпического мышления.