Введение
Вэтой книге речь пойдет о специфике художественного мышления гомеровского эпоса. Исследование ведется историко-типологическим путем и выявляет не индивидуальные или общие, но типические, наиболее характерные структурно-функциональные признаки предмета. Выявление этих признаков осуществляется в процессе противопоставления образного, художественного, и понятийно-логического, научного, мышления в их отношении к художественному миру гомеровского эпоса. Именно в гомеровском эпосе, «Илиаде» и «Одиссее», сходятся или, лучше сказать, изначально присутствуют в неделимом единстве функционально- структурные свойства научного и художественного сознания, и поэтическая мысль, будучи художественной по своей сути, содержит в равной мере, нерасторжимо и непротивопоставимо, элементы понятийно-логического начала.
Вместе с тем не вызывает сомнения, что исходное взаимопроникновение образа и понятия в художественной мысли гомеровского эпоса как типологическая данность исторически и культурно обусловлено формацией первобытнообщинного строя с его невыделенностью семьи из рода, непротивопоставимостью человека и племени. Так типологическое исследование поэм Гомера оказывается в то же время исследованием историческим.
При этом, видимо, нужно отметить особо, что всякий раз, когда мы говорим об историко-типологическом изучении специфики художественного мышления гомеровского эпоса, мы отнюдь не имеем в виду сопоставление реалий эпоса с данными материальной культуры, археологических реликтов, но прежде всего обращаем внимание на функциональную связь его художественной мысли с определенной исторической и культурной ступенью в развитии человечества, на которой только и стало возможно возникновение данного типа мышления.
Из особенностей историко-социальной и культурной эпохи, породившей «Илиаду» и «Одиссею», и утверждения функциональной связи этих особенностей с типом художественного мышления Гомера мы исходим и в наших теоретических построениях и в непосредственном конкретном анализе гомеровского текста.
Далее. Когда мы говорим об изучении специфики художественного мышления гомеровских поэм историко-типологическим путем, мы имеем в виду изучение и выявление этой специфики в определенных историко-культурных пределах и определенном смысловом ряду. Таковым пределом в нашем исследовании является область античной литературы и смысловым рядом — явления этой литературы. Изучение гомеровского эпоса в ином культурном контексте и в ином смысловом ряду (Гомер и фольклор, Гомер и книжный эпос, Гомер и средневековье, и т. д.) не входит в задачи настоящего исследования. Теперь — о самом типе мышления гомеровского эпоса и о путях его образного воплощения.
Изначальное неделимое единство образа и понятия в художественной мысли гомеровских поэм ведет к особому видению мира, свойственному гомеровскому эпосу, порождает ряд закономерностей его образного воплощения и специфику реализации этих закономерностей. Хорошо известно, что образное постижение действительности — это путь познания художественной мыслью, обособившейся от понятийно- логического пути освоения мира и ему противопоставленной. Образ — многозначен, конкретен, единичен, индивидуален, вещен, зрим. Понятие — однозначно, абстрактно, общо и лишено чувственного элемента. Образ обращен к чувству, понятие — к разуму.
Напоминая об этом размежевании, мы вовсе не утверждаем, что элементы понятийно-логического мышления в целях художественного воздействия не вовлекаются и не могут быть вовлечены поэтом в сферу образного повествования или что образ не может предшествовать или, более того, влиять на научное обобщение. Напротив. Единственно, что мы желаем здесь сказать, так это то, что взаимодействие образа и понятия в сфере художественного сознания исторически и культурно обусловлено и, оставаясь образной во все времена, поэтическая мысль в разной степени и по-разному реагирует на понятийно-логическое начало иного пути познания мира.
Особенности подобного взаимодействия поэтической и научной мысли в художественной сфере гомеровского эпоса, закономерности, по которым оно протекает, формируя образы поэм, и находятся в центре нашего внимания.
Тип художественного мышления гомеровского эпоса мы определяем как эпический синкретизм и видим внутренний смысл его в изначальной невыделенности, слитности образа и понятия и вытекающей отсюда изначальной не4р асторжимости черт, характерных для образного, художественного, и понятийно-логического, научного, познаний мира, в необособляемом единстве частного и общего, единичного и всеобщего, конкретного и абстрактного, личного и общественного в восприятии мира и во взглядах на мир.
Эпический синкретизм — единый тип художественного мышления гомеровского эпоса. Этому обстоятельству, как представляется, не противоречит тот факт, что гомеровский эпос внутренне многослоен.
Эпические предания троянского цикла (конец крито-микенской эпохи, XIII — XII вв. до н. э.), фольклорные реминисценции более ранней поры (XVII—XIV вв. до н. э.) и анахронизмы более поздних веков (вплоть до VI в. до н. э.) соседствуют в нем. И ни один из этих историко-культурных слоев не лежит в эпосе обособленно, но растворен в целом и не может быть отторгнут от целого из боязни утратить само целое. И весь этот материал стабильно или реминисцентно, но подчинен в эпосе определенному и единому жизнеотношению, единому целостному взгляду на мир.
В процессе исследования во избежание модернизации мы привлекаем античный эстетический критерий «научности» и «художественности », известный по сочинениям Аристотеля, Лукиана, Квинтилиана, Страбона, и опираемся на античную дефиницию художественного произведения в его отличии от произведения научного, приведенную в схолиях к Дионисию Фракийскому.
При истолковании содержания ряда категорий эстетики и поэтики применительно к гомеровскому эпосу мы также ориентируемся на античные свидетельства как хронологически наиболее близкие к источнику — тексту поэм — и зачастую на него опирающиеся. Вместе с тем само использование античных свидетельств требует, как мы полагаем, особой исследовательской осторожности и известной доли критицизма сообразно тому, рупором какой художественной системы какой эпохи эти свидетельства являются и какую смысловую нагрузку в этой системе несут.
— в его поэтико-эстетической функции и содержательно-мировоззренческом наполнении. Под этим углом зрения анализируется и лексика гомеровского эпоса и, частично, необходимая для выяснения художественных закономерностей строения поэтических образов лексика «Поэтики» Аристотеля и сочинений иных античных авторов — Лукиана, Квинтилиана, Страбона, схолий к Дионисию Фракийскому.
Исследование гомеровской лексики производится и собственно в пределах эпического лексического пласта, где лексика оказывается объектом непосредственного изучения и делается попытка установить общие законы и принципы лексического своеобразия гомеровского эпоса как эпоса, вобравшего в себя понятийно-логическое и образное начала освоения мира в их нерасторжимом единстве, а также, и в значительно большей мере,— в области семантики гомеровского образа, где лексика выполняет роль каркаса образов в их типологическом сличении.
Известно, что в художественном произведении объективная реальность бытия и мира предстает преображенной видением автора, в конечном итоге с поправкой на литературную традицию и уровень культуры, определяющим отбор и семантику поэтической лексики, ее строй и ее образную символику.
В гомеровском эпосе, как произведении фольклорном по своей основе и лишь позднее прошедшем литературную обработку, роль авторского видения мира выполняет устная эпическая традиция, усилиями сказителя-аэда поставленная в рамки бытующих нормативов поэтической системы и лишь отчасти затронутая индивидуальным авторством последующего поэта-преобразователя.
И как результат — лексика «Илиады» и «Одиссеи» строит образы эпически переосмысленного мира, где сама точность описаний лиц, предметов и явлений — не точность реального бытия, выверенная методами науки и обращенная к разуму, но точность «сердца», точность экспрессивной выразительности особого поэтического замысла и образного воплощения действительности. В этом смысле художественно условны все образы поэм и все лексико- семантические характеристики этих образов, поставленные в связь с общим мироосознанием эпоса. Лексика гомеровских поэм во всей ее полноте подчинена единому типу художественного мышления, присущему гомеровскому эпосу и в нем запечатленному.
чисто лингвистического анализа, хотя на первый взгляд заманчиво и легко было бы этими методами воспользоваться.
Так, в частности, обращение к изначальной этимологии слова подчас не дает должных результатов в осмыслении родо-видовых признаков понятий гомеровской лексики как элементов образной фольклорной системы, но в устах имманентного автора, Гомера, обретает смысл художественного, поэтического приема, тропа, обыгрывающего многозначность художественного образа в самой ткани эпического повествования. Свидетельства этимологических словарей в сопоставлении с данными конкретного анализа гомеровского текста также позволяют утверждать, что гомеровский эпос знает и опирается на такие смысло-различительные признаки предметов и явлений, которые не находят дальнейшего развития в последующих авторских текстах древнегреческой литературы и, как правило, не учитываются этимологическими словарями или, случается, приходят в столкновение с материалом словарей.
Налицо как бы поэтическая аберрация зрения, и если эпический герой или эпический сказитель (что едино!) в описании события, предмета, явления не видит принципиальной разницы между различными, па наш современный взгляд, формами их выявления, это означает не только то, что, возможно, этого различия не было и реально, но также — и в значительно большей мере — то, что в сфере художественного осмысления мира имманентный автор поэм этого различия не увидел, или, точнее, не пожелал увидеть и потому не выделил, не «отразил».
Вместе с тем при исследовании лексики гомеровского эпоса возникают и проблемы, которые близко подходят к сфере непосредственно лингвистического изучения поэтического языка. Речь идет об историчности не только состава языка, тропов, но и историчности лексико-грамматических понятий, в частности синонимии, еще не нашедшей достаточно полного освещения в работах филологов — и лингвистов и литературоведов. В книге мы, частично, касаемся этой проблемы.
Нет сомнения, что системный историко-типологический и одновременно лексико-семантический подход к исследованию поэтики и эстетики гомеровского эпоса, предпринятый нами, оказался возможным лишь в результате многовекового изучения «Илиады» и «Одиссеи» и — как следствие — нынешнего состояния науки о Гомере.
нам представляется необходимым.
Не будет ошибкой сказать, что вся античная и византийская критика поэм Гомера — это активное усвоение достижений поэтики и эстетики гомеровского эпоса, равнение на него и отталкивание от него. Это критика деятельного познания и созидания. Универсальный тип художественного мышления, свойственный «Илиаде » и «Одиссее», в эпоху античности и Византии приходит в соприкосновение с иными, новыми системами художественного освоения мира, иными типами образного мышления, порождая и курьезы критических оценок и взлеты поэтико-эстетических прозрений.
Возрождение приняло Гомера в целом и признало высоту его поэтического дерзания (Франсуа Рабле, Томас Мор, Эразм Роттердамский, Иоганн Рейхлин). Последующие века (XVI—XVII) включили Гомера в литературную борьбу современности и находили его поэзию или слишком грубой и несоответствующей вкусам Нового времени (Ж. Скалигер, Ш. Перро) или, напротив, отстаивали поэтическое первенство Гомера в изображении жизненной реальности (Н. Буало, Ж. Расин).
Однако уже с XVII в. появляются собственно гомероведческие труды по критическому изучению текста гомеровских поэм (Р. Бентли, 1662—1742), а в начале XVIII в. наука о Гомере пополняется двумя серьезными исследованиями, не признанными в свою эпоху, но оказавшими заметное влияние на последующее развитие гомероведения.
Это — сочинение Франсуа д'Обиньяка (умер в 1676 г.) «Диссертация об „Илиаде"», написанное в 1664 г., но увидевшее свет лишь в начале следующего столетия (1715), и известный трактат Джамбатиста Вико (1668—1744) «Основания новой науки об общей природе наций» (1725). В сочинении д'Обиньяка впервые была высказана мысль об «Илиаде» как о собрании песен различных авторов, или, точнее, собрании песен слепцов, поскольку Гомер, по д'Обиньяку,— не индивидуальный автор, но собирательное «слепец»; единство же «Илиады» — результат ее позднейшей обработки. Выводы д'Обиньяка Вико использовал для аргументации своего учения об эволюции человеческого общества и развитии народного творчества.
Конец XVIII в. дал новое направление в развитии гомероведения — интерес к поэзии Гомера как акту народного творчества.
На этом пути первым и очень значительным выступлением было «Предисловие» Фридриха Августа Вольфа (1759—1824) к подготовленному им изданию греческого текста поэм (1795).
Вкратце взгляды Вольфа, составившие целую эпоху в мировой науке о Гомере, сводятся к пониманию генезиса гомеровских поэм как последовательного объединения в пределах каждой поэмы некогда обособленных песен, созданных разными поэтами и в разное время, с последующей редакцией и обработкой этого искусственного объединения. Окончательная редакция поэм принадлежит, по Вольфу, александрийским ученым. Точка зрения Вольфа была воспринята и развита Карлом Лахманом (1793—1851), который пытался разлагать текст поэм на исходные составные песни, обнажая их видимые противоречия. Теория Вольфа—Лахмана в своем окончательном развитии получила название теории «малых песен».
Противником этой теории и создателем теории «унитарной», теории «единства поэм», выступил Г. В. Нич (1790—1861). По Ничу, Гомер, реальный автор «Илиады» и «Одиссеи», жил не позже IX в. до н. э.; он воспользовался материалом древних народных песен, подверг их обработке и подчинил каждую поэму, вобравшую эти песни, единому творческому замыслу и художественному плану
«малых песен» и теории «единства поэм» явились научные положения Г. Германа (1772—1842; в работах «Об интерполяциях у Гомера» — 1832, «О повторениях у Гомера»— 1840) и Дж. Грота (1794—1871; «История Греции» — 1846, т. 2), искавших и находивших в каждой из поэм «основное ядро», из которого путем постепенного расширения и дополнения вырос гомеровский эпос.
Эти три главные теоретические направления в осмыслении творческого процесса определили все движение науки о Гомере на протяжении XIX и начала XX в. Даже археологические исследования этого периода шли под знаком доказательности истинного авторства Гомера: поэт дает некие историко-географические и культурно- исторические сведения, и свидетельства его истинны.
На путях подобного синтетического и аналитического исследования гомеровского эпоса выдвинулись крупные научные силы: А. Кирхгоф, У. Виламовиц-Мёллендорф, Э. Бете, А. Фикк, П. Кауэр, М. Нильссон. И пусть в своих основных посылках эти ученые, как мы считаем теперь с позиций науки второй половины XX столетия, не вполне правы, пусть выводы их временами нуждаются в коррективах, но ими сделано великое дело: критически пересмотрен весь текст «Илиады» и «Одиссеи» с точки зрения лингвистики, истории, географии, культуры, религиозных верований; выявлены логические и сюжетные противоречия текста, намечены тематические и лексические повторы, засвидетельствованы реминисценции и проведены параллели с памятниками древней материальной культуры и литературы.
В начале XX в. в изучении гомеровского эпоса наметилась, а затем и упрочилась другая тенденция, вытекающая из предшествующих, но обособившаяся от них. Эта тенденция кажется нам продуктивной и полностью приемлемой: видеть в Гомере имманентного автора, а в гомеровском эпосе — произведение фольклорное по своей основе, а потому содержащее множество взаимопроникающих эпических пластов, относящихся к различным историческим эпохам, но волею эпического сказителя сплавленных в единое целое.
В области лингвистических напластований важны работы А. Мейе, М. Вентриса и Дж. Чэдвика, утвердившие за поэмами Гомера особый «наддиалектный» язык поэзии, идущий от микенской эпохи, в области исторических напластований при попытке выявить социальный смысло-содержательный момент каждого пласта небезынтересна работа С. Дегера; в области религиозных верований — работа М. Нильссона; в области сводных представлений о языке, культуре, истории, литературном сюжете — работы М. Баура, А. Лорда, Дж. Керка. Мы назвали здесь лишь самых крупных представителей определенного исследовательского направления. Но каждый из них, или почти каждый, имеет свою научную школу, своих учеников, и влияние их в современном зарубежном литературоведении очень велико.
— А. Эдкинса. И хотя эти направления по своим тенденциям предстают как будто прямо противоположными, они, по сути, выполняют одну и ту же задачу — дать типологическое описание гомеровского эпоса, иначе говоря, выявить то новое, характерное и вместе с тем общее, что этому эпосу присуще. М. Парри подверг анализу гомеровскую лексику, и даже уже — гомеровский эпитет во всех возможных его сращениях с существительными, образующих метрически засвидетельствованные формулы.
А. Эдкинс, опираясь на историко-экономическую концепцию М. Финли, выдвинул тезис неповторимости этических отношений мира «Илиады» и «Одиссеи», которые надлежит исследовать, исходя из норм самого эпического гомеровского мира, а не из духовной и материальной практики людей XX в. Таковы основные позитивные тенденции в западной науке о Гомере.
Вместе с тем в современном литературоведении на Западе сильны позиции внеисторического исследования гомеровских поэм, во многом снижающие значение полученных результатов исследования или ставящие под сомнение сами эти исследования.
Имеется в виду историзм во всей полноте этого понятия, в глубинном истолковании термина. Иначе говоря, речь идет не о формальном соотнесении гомеровских поэм с некоей культурно-исторической эпохой или — уже — стилем искусства некоей исторической эпохи, по о соотнесении гомеровских поэме лишь им присущим художественным мировосприятием, типом осмысления мира, выработанным эпохой, средой, культурой и — опосредствованно — психологией имманентного автора, эпического сказителя Гомера.
Утрата этого «опосредственного» историзма, исторической обоснованности типа художественного мышления, нивелировка специфики мышления, на наш взгляд, наиболее четко проявляется в современных исследованиях экзистенциалистского, фрейдистского, юнгианского и структуралистского толка. Они дают себя также знать в решающих выводах теории Мильмана Парри и его последователей, сводящих лексический подбор гомеровских формул единственно к стихотворному размеру и тем лишающих формульную лексику эпоса присущего ей смыслового наполнения.
— начало XX в. отмечены общим высоким уровнем исследований по Гомеру. Среди работ наиболее близкого нам направления, предвосхищающих историко-типологическое изучение текста гомеровского эпоса и выявление специфики художественного мышления гомеровских поэм, следует особо выделить статьи Φ. Ф. Зелинского, предваряющие выводы о синкретизме гомеровских понятий, лишенных четкого видо-родового различия (понятия φρήν, θυmός, νόος). Здесь же следует упомянуть и общетеоретические работы Λ. Н. Веселовского по исторической поэтике эпоса, понятой и представленной исследователем широко — как эволюция поэтического сознания и его форм; а также труд A. A. Потебни «Из записок по теории словесности», чье размежевание систем научного, поэтического и мифологического мышления не могло не оказать влияния на последующее формирование понятия эпического «синтетизма», принятого советской наукой о Гомере.
Непосредственно в советское время гомероведение заявило о себе работами методологически нового типа, воспринявшими марксистско-ленинскую теорию общественного развития и диалектико- материалистический метод научного познания. Появились исследования географического и исторического характера, подтверждающие специфику гомеровского «вымысла», в котором истина историко- географической основы претерпела изменения под влиянием закономерностей эпической «лжи», особого видения мира, свойственного эпическому сказителю (Б. Мультановский, Я. А. Ленцман, С. Я. Лурье, Т. В. Блаватская, Ю. В. Андреев). Заслуживает внимания исследование по гомеровской ономастике, далеко выходящее за рамки этого предмета и излагающее в основном данные глубинной многопластовости гомеровского эпоса, полученные при тонком и кропотливом прочтении текста поэм (М. С. Альтман). Интересны и продуктивны исследования полистадиальности гомеровского мышления и ее отражение в поэтике «Илиады» и «Одиссеи» (И. И. Мещанинов, О. М. Фрейденберг, И. Франк-Каменецкий).
Назовем также работы по жанровому синкретизму гомеровского эпоса, включающего элементы драмы, комедии, риторики, лирики (М. М. Покровский); работы по типологическому сближению гомеровского эпоса с фольклором других народов (В. М. Жирмунский); работы о специфике этических представлений у Гомера (В. Н. Ярхо), а также о разысканиях в области гомеровской стилевой специфики, трактуемой как явление народности (Н. Л. Сахарный); работы по атрибуции времени создания поэм и исследования в области литературной редакции фольклорного текста и особенностей поэтического гомеровского стиля, из этой редакции вытекающих (Р. В. Гордезиани); работы лексико-семантического плана, направленные на уточнение содержания ряда понятий и выяснение основ древнейшего языкового субстрата (И. М. Тронский, Н. С. Гринбаум, Н. К. Садыкова-Малинаускене); а также работы по реконструкции эпико-мифологических моделей (Л. А. Гиндин).
Эволюция поэтического языка «Илиады» как система взаимопроникающих напластований в пределах лексики и тропов, социальный аспект содержательного наполнения поэтических тропов Гомера, а также осмысление поэтики и эстетики Гомера русской философией второй половины XIX в. послужили темой работ А. А. Тахо-Годи.
Особое место в историко-типологическом изучении эпоса Гомера занимают работы А. Ф. Лосева, связавшего тип художественного мышления гомеровского эпоса с его историко-социальной основой и тем наметившего специфику художественного мышления, присущую «Илиаде» и «Одиссее».
гомеровских образов и сливаются в целое с доминирующим эпическим пластом эпохи кризиса первобытнообщинного строя при ведущем и определяющем мироосознании этой эпохи, ставшем в целом мироосознанием гомеровских поэм.
Мировосприятие и мироощущение иных эпох, трансформирование вошедшие в гомеровский эпос, предстают в нем лишь вариантами в пределах единой эпической системы, свидетельством эволюции единого эпического взгляда на мир. Тип художественного мышления, осмысление мира, присущее гомеровским поэмам, Лосев определяет как «универсально синтетический» и видит в этом — целостно — его специфику, его особенность.
Универсальный синтетизм гомеровского эпического сознания, по Лосеву, проявляется прежде всего в том, что «все те категории сознания и бытия, которые так тщательно различаются в новой и новейшей эстетике, слиты у Гомера в одно-единственное и нераздельное целое, так что становится уже трудным указывать, где тут эстетика, где тут мораль и где тут религия, где тут проза и поэзия и где тут ремесло и искусство. Конечно, можно было бы просто назвать это мифологией, но эта мифология настолько тщательной художественно разработана, что ее совершенно невозможно отличить от поэзии и искусства. Можно было бы назвать мировоззрение Гомера художественным, а весь окружающий Гомера мир — с начала до конца художественным произведением; но интересно, что Гомер совершенно не чувствует никакого различия между искусством и ремеслом, между эстетикой и производством» (20, с. 60).
Мысль А. Ф. Лосева о единении в художественном мироосознании эпоса искусства и ремесла, понятая и воспринятая как утверждение повсеместного и всеобъемлющего слияния научного и художественного начал в мышлении гомеровских поэм, обусловленного исторически и социально, представляется нам продуктивной и служит исходной точкой нашего исследования.
Единственная поправка к научному положению, выдвинутому Лосевым (или, может быть, развитие этого положения), связана с лексически уточняющей заменой термина. Отдавая предпочтение определению «эпический синкретизм» перед «универсальным синтетизмом» Лосева, мы стремимся подчеркнуть взаимопроникающее изначальное сращение, казалось бы, разнородных элементов, образующих тип художественного мышления гомеровского эпоса, в то время как термин «универсальный синтетизм» несет в себе, в нашем представлении, осознанную возможность их размножения.
и объема понятия «эпический синкретизм » как в целом, так и в частности, применительно к поэмам Гомера. Известную роль при этом играют свидетельства античных авторов, позволяющие утверждать, что особенности художественного мышления Гомера, закрепленные в его поэмах, ощущались именно как особенности уже древними.
Конечную цель нашего исследования мы видим в том, чтобы выявить и обосновать ведущие закономерности претворения эпического синкретизма в образную ткань гомеровского эпоса, определить и показать конкретные формы, которые это претворение принимает.
В стремлении раскрыть специфику образного воплощения, свойственную гомеровскому эпосу, мы исходим из непосредственного наблюдения над текстом гомеровских поэм, и прежде всего их лексическим пластом, из выявления и апробации этико-эстетических понятий, образующих эпический идеал, и внимания к особому, лишь эпосу присущему наполнению этих понятий.
Учитывая требования античной эстетики к «художественному» произведению в его отличии от произведения «научного», известные по античным свидетельствам и собранные воедино в схолиях к Дионисию Фракийскому, мы строим исследование по намеченным схолиями «уровням», или «ступеням»: метр («стихотворный размер»), природа художественного творчества («вымысел»), тема, композиция («рассказ»), лексика художественного стиля («словесное выражение »). Путем противопоставления научного и художественного подходов к восприятию и познанию мира на каждой из этих «ступеней», свойственных гомеровским поэмам, устанавливаем единство, неделимое сращение обоих подходов в художественном миросознании Гомера.
Основным материалом исследования текста гомеровского эпоса служит «Илиада»; «Одиссее», поэме хронологически более поздней, отведена лишь вспомогательная роль. Подобное распределение материала связано не только с объемом исследования, но и с тем, что «Илиада» представляет эпический синкретизм в пору его расцвета, «Одиссея» — в пору поздней зрелости и предощущения близящегося конца. Признакам надвигающегося расторжения эпического синкретизма как типа художественного мышления гомеровского эпоса посвящен ряд иных выполненных нами работ, фактически продолжающих и ширящих тему настоящего исследования.
исследования возникала необходимость в многочисленных текстовых «розысках», лексических и контекстуальных анализах по вопросам, казалось бы, частным и, естественно, как и многое в поэмах Гомера, неоднократно изучавшиимся. Это касается прежде всего синонимии понятий, составляющих эпический идеал, а также частично, едва ли не всех элементов эпичекого повествования. Неоднократно общие выводы, полученные в ходе предшествующих изучений, при неприемлемости самого методологического подхода оказывались для нашей работы недостаточными а иногда и научно несостоятельными и требовали нового, дополнительного рассмотрения материала.
Таков, коротко, логический ход предпринятого нами историко- типологического исследования специфики художественного мышления гомеровского эпоса.
В работе с поэмами Гомера мы опирались на компетентные издания древнегреческого текста, обладающие наибольшей об ективной научной ценностью (см. библиографию). При уточняющем лексико- семантическом анализе поэм повсеместно обращались к прозаическому подстрочному переводу, сделанному нами по тем же изданиям. В случаях ситуативного и широкого контекстуального анализа, в целях большей наглядности, пользовались классическими переводами Н. И. Гнедича («Илиада») и В. А. Жуковского («Одиссея»).
Слова стихотворного перевода, отсутствующие в оригинале, заключены в скобки. Переводы прочих текстов, не оговоренные особо, выполнены нами.